Я учился на факультете кинокритики в московском вузе, где лекции по истории кино были настоящим испытанием для нервов. В тот день на семинаре обсуждали "Сало, или 120 дней Содома". Преподаватель разглагольствовала о фашизме и садизме, а я, уставший после бессонной ночи, сидел в заднем ряду и ерзал. Когда она спросила мое мнение, я, вместо ответа, в порыве раздражения показал язычком мужду средим и указательным пальцами. Класс ахнул. Она заметила. Ее глаза сузились, как у кошки перед прыжком.
"Молодой человек, - сказала она холодно, - Вы не понимаете глубины. За неуважение к искусству вы получите наказание."
Я подумал, что это шутка. Но нет. Трилогия жизни. Три фильма, снятые в 1971-1974 годах, полные эротики, фольклора и социальной критики. Пазолини черпал из средневековых историй, показывая тело как символ свободы и угнетения.
Мы засели в ее кабинете с проектором. Первый фильм - "Декамерон". Я краснел от откровенных сцен: монахини, шуты, обнаженные тела в духе Боккаччо. Преподаватель комментировала: "Видите, как Пазолини демифологизирует секс? Это не порно, это протест против буржуазной морали." Я кивал, но внутри кипел - жест мой был глупостью.
Второй - "Кентерберийские рассказы" по Чосеру. Хаос, юмор, гротеск. Сцены с дьяволами и блудницами заставили меня ерзать. Она паузировала: "Ваш жест - это как цензура. Пазолини боролся с ней."
К третьему, "Цветку тысячи и одной ночи", я сдался. Восточные сказки, обнаженка, поэзия. Фильмы длились часы, но я увидел: Пазолини не шокирует зря, он разоблачает лицемерие. Я уже стыдился своей детской выходке, инфантильного рвения безусого паяца.
В конце она улыбнулась: "Поняли? Искусство требует уважения." Я извинился. А жест? Больше никогда.