Я буду очень рад
Почек Доры пить фильтрат
Ну же Дорочка давай
Мой рот нектаром наполняй
О боже как хочу
Я пить ее мочу
Мечтаю оказаться там
Где
Струя
Дора нассала мне в рот
И я счастливый идиот
Так уж вышло что сейчас
Я для Доры унитаз
О боже как хочу
Я пить ее мочу
Мечтаю оказаться там
Где
Струя
Почек Доры пить фильтрат
Ну же Дорочка давай
Мой рот нектаром наполняй
О боже как хочу
Я пить ее мочу
Мечтаю оказаться там
Где
Струя
Дора нассала мне в рот
И я счастливый идиот
Так уж вышло что сейчас
Я для Доры унитаз
О боже как хочу
Я пить ее мочу
Мечтаю оказаться там
Где
Струя
Дык у тебя тяночки нету.
настигла вновь меня кручина,
(не дала опять девчина)
и, доложить изволю я, причина
как всегда проста, сурова.
я один, на мне окова,
бремя. тяжко мне его
волочить-то в одного.
и скажу я, что за бремя,
наконец-то, пришло время.
нету у меня девчонки,
не могу её ручонки
я держать в своих.
о, велика моя горесть!
и печальна моя повесть,
и печален этот стих.
(не дала опять девчина)
и, доложить изволю я, причина
как всегда проста, сурова.
я один, на мне окова,
бремя. тяжко мне его
волочить-то в одного.
и скажу я, что за бремя,
наконец-то, пришло время.
нету у меня девчонки,
не могу её ручонки
я держать в своих.
о, велика моя горесть!
и печальна моя повесть,
и печален этот стих.
Я надеюсь, тоска мимолетна,
Те дни навевают печаль.
Любовь оказалась бесплодна,
Наважденья порвалась вуаль.
Я пожертвовал страхом, однако,
На алтарь свою честь не принёс.
Я гнию среди гнусного мрака
Рваных судеб, язвительных слез.
Те дни навевают печаль.
Любовь оказалась бесплодна,
Наважденья порвалась вуаль.
Я пожертвовал страхом, однако,
На алтарь свою честь не принёс.
Я гнию среди гнусного мрака
Рваных судеб, язвительных слез.
ТВОЯ ВАЙФА ХУЙНЯ
замечтался я совсем
у меня полно проблем
секса нет но есть член
дам он мне тогда зачем
у меня полно проблем
секса нет но есть член
дам он мне тогда зачем
>секса нет
Поменяй на нету чтоб ритм не сбивать
Пилю я дурацкие треды
Нейронка мне пишет стихи
Мне в тредах друзья-говноеды
Расскажут что нету любви
Что я изрыгаю блевоту
Что я занимаюсь хуйней
Что жду я зачем-то кого-то
Напрасно, ведь мир мне чужой
Но я не сдаюсь. Тред за тредом
И стих за стихом. День за днем
Проходит. И стану я дедом
На дваче. С Макимой. Вдвоем.
Нейронка мне пишет стихи
Мне в тредах друзья-говноеды
Расскажут что нету любви
Что я изрыгаю блевоту
Что я занимаюсь хуйней
Что жду я зачем-то кого-то
Напрасно, ведь мир мне чужой
Но я не сдаюсь. Тред за тредом
И стих за стихом. День за днем
Проходит. И стану я дедом
На дваче. С Макимой. Вдвоем.
Не пизди, такое нейросеть тебе не напишет. Или я что пропустил и уже прогресс до такого дошел? Тогда точно петельку пора доставать
> такое нейросеть тебе не напишет
Какое такое?
>Какое такое?
Теплое и мягкое.
Говно чтоль? Нейросети ща хороши пиздец, особенно у дипсика чувство юмора, я разъебываюсь с его шуток
Стихи они так и не научились писать, ни одна из них. Я все опробовал, каждая вместо стиха выдает жидкую струйку дрисни.
Как моя жопа? Не, вчера оп-хуй сам сказал, что ему сетка пишет.
Да и если говорить объективно, то большинство этих стихов поверхностны, образы заезжены, не хватает конкретики и уникальности оттенков чувств.
Вот если бы опчик читал побольше других поэтом-классиков от Державина до Вознесенского, то сам понял бы, в чем тут проебы.
Кто рифмует на глаголы - того в рот ебут монголы
Без обид, но стихи бездарная дефолтная хуета, такое напишет каждая вторая пизда-нитакуся или нейронка
Явно спиздел 100% в этом уверен. Вот пример нейрокала. Промпт "напиши стих об одиночестве, упомяни курение и пустую квартиру, 3 строфы"
Замкнулся круг, и щёлкнул оборот, Встречает тьма в прихожей, как хозяйка. Здесь тишина заклеила мне рот, И жизнь висит на вешалке, как майка.
Опять горчит густой табачный дым, Плывёт кольцом к облупленной побелке. Я выдыхаю день, став снова неживым, Считая время пеплом на тарелке.
Ни голосов, ни шарканья шагов, Лишь тень моя ложится на паркет. Средь четырёх бетонных берегов Есть только я. И никого здесь нет.
Вот такая пародия на стих получается. Видно, что написано не чеовеком.
Нейронки могут в стихи
I.
Мой батя — повар хоть куда,
Готовит адовы творенья.
Рецепт примерный, господа,
(В нем масса версий, без сомненья).
Берет он суп — не греет, нет,
Ему претит такой совет.
На сковородку выливает
И жарить варево дерзает.
Чеснок и лук — огромный слой,
И перец красный, перец черный,
Муки для вязкости, проворный,
Кладет он щедрою рукой.
Томатной пасты льет немало,
Чтоб всё дымилось и скворчало.
II.
Когда ж до дыма прогорит,
Несет на холод, на балкон.
Потом заносит и сидит,
И майонез вливает он.
Со сковороды он прямо ест,
Скребет, пугая всё окрест,
Железом по стеклу звеня...
(Картина страшила меня).
Приговорит полушепча:
«Ух, бля!» — с восторгом произносит,
И пот со лба потоком сносит,
Как воск горящий от свеча.
Мне предлагает. Я, любезно:
«Уволь, отец, мне не полезно».
III.
О, как мне описать финал?
Дичайший, яростный пердеж?
Никто такого не слыхал,
Ты в страхе тут не продохнешь.
Вонища — сущий ад и мор,
Невыносимый приговор.
От газа, что висит стеной,
Обои, клейстеру назло,
От стен отходят в изумленье,
В рулоны скручиваясь вмиг,
И слышен лишь беззвучный крик
От сего дивного явленья.
Такой вот суп, такой итог...
Спаси нас от него, мой Бог.
Ага вкинь это в издач не говоря что нейросеть тебе хуй пососут за такие стихи
О, коль величествен твой вид,
Почтенный муж лесов дремучих!
Как гордо твой хребет сидит
На бревиях, судьбой гремучих.
Я лиру бряцаю свою,
Дабы воспеть красу твою,
О, Природы сын первоначальный!
Ты не на троне золотом —
На пне воссел сухом, простом,
В задумчивости, как философ печальный.
Взгляни, Фелица! Се — пример,
Как тщетна пышность и порфира.
Сей зверь, не зная полумер,
Отрекся от соблазнов мира.
Ему не нужен бархат, шёлк,
Он в созерцаньи знает толк,
Спиною к суете людской
Сидит, как Диоген в сосуде,
Мечтая не о златном блюде,
Но о гармонии и тишине лесной.
О, смертный! Мнишь себя царем,
Когда сидишь в карете душной?
А он — владеет сухарем,
Судьбе и случаю послушный.
Его седалище — лишь кол,
Но он презрел земной глагол,
И мышц бугры, как горы, встали.
Учись, вельможа! Сей примат
Богаче в сто крат и сто крат,
Ибо не знает он ни зависти, ни пeчaли.
Почтенный муж лесов дремучих!
Как гордо твой хребет сидит
На бревиях, судьбой гремучих.
Я лиру бряцаю свою,
Дабы воспеть красу твою,
О, Природы сын первоначальный!
Ты не на троне золотом —
На пне воссел сухом, простом,
В задумчивости, как философ печальный.
Взгляни, Фелица! Се — пример,
Как тщетна пышность и порфира.
Сей зверь, не зная полумер,
Отрекся от соблазнов мира.
Ему не нужен бархат, шёлк,
Он в созерцаньи знает толк,
Спиною к суете людской
Сидит, как Диоген в сосуде,
Мечтая не о златном блюде,
Но о гармонии и тишине лесной.
О, смертный! Мнишь себя царем,
Когда сидишь в карете душной?
А он — владеет сухарем,
Судьбе и случаю послушный.
Его седалище — лишь кол,
Но он презрел земной глагол,
И мышц бугры, как горы, встали.
Учись, вельможа! Сей примат
Богаче в сто крат и сто крат,
Ибо не знает он ни зависти, ни пeчaли.
Отборная говнина. Прям ваще вырвиглазная говнятина.
Ща если тред проживет еще несколько часов, выкачу несколько слов для одного человека. Возможно, он даже увидит и ответит. Вот и поговорим. Вы уж простите-извините, в отличие от нейрокала мне нужно некоторое время, чтоб получилось осмысленно и красиво.
Ты ебанутый? Это надо графоманить лет двадцать, прежде чем показывать насереное.
Ах, что за день сегодня чудный!
Проснулся только, как обычно,
В особняке, ближе к полудню,
Где мне блондинка самолично,
Готовит соки и коктейли
И классный делает минет,
А вы бы так пожить хотели?
Чего ж у вас такого нет?
Говно, не ты ли в дотатреде,
Что года два тому назад,
Листал я как-то на обеде,
Забанен был за флудный смрад?
А олды тут?
Конечно, все на месте,
Уж хиккарям пуканы рвут,
Делясь, какие нынче вести.
А это пицца Флорентина,
За тысячу шестьсот рублей,
Божественный еды вершина,
Услада для земных царей!
Ее дополнить только может
Джек Дэниэлс, бокала два,
И день тогда, считай, твой прожит,
Как у крутого альфа-льва!
Ах эти выдумки подростка,
Чья мать живет с ним в конуре,
И от того-то в школяре,
Вулкан готов взорваться просто!
Вы посмотрите, кто пришел!
Убогий, сирый инвалид,
Чьего седалища котел,
Кажись, весь тред испепелит!
Твои проекции забавны,
Но помни только об одном,
Коль ты в говне живешь бесславно,
Не значит, что мы все живем.
Сделай как же хочется тяночку в стиле гончарова
ЭДИЧКА
Ночь над Нью-Йорком. Пустыри.
Там, где забор и мусор свалин,
Погасли злые фонари,
Пейзаж уныл и маргинален.
Герой наш, пьяный от тоски,
Сжимает хладные виски.
И вот, в грязи, среди развалин,
Сидит угрюмый исполин —
Дитя полуночных равнин.
Чернее сажи, он печален.
Глаза сверкают в тишине.
Они сошлись на самом дне.
Тут не любовь, не страсть, друзья,
(Амур смущенно прячет стрелы),
Здесь — бездны черной края,
Предел души и бунт тела.
Свое «эдическое» Я,
Судьбу и Бога не тая,
Предать забвенью и сожженью,
Отдавшись странному сближенью.
На влажном, мусорном песке
Забыты гордость, чин и раса.
Дрожит отверженное мясо
В каком-то диком тупике.
Чтоб доказать (кому? мирку?):
Всё нынче по плечу зверьку.
В грязи нью-йоркского двора
Свершился ритуал постылый.
Окончена любви игра,
Сюжет дописан через силу.
Встает герой, отряхив пыль.
Увы, читатель, это быль.
Он смотрит в небо, где звезда
Не светит больше никогда.
Душа пуста. Она — вокзал,
Где поезда ушли навеки.
И слезы жгут припухши веки...
«Вот я какой!» — он нам сказал.
И в этом жесте роковом
Он стал надмирным существом.
Ночь над Нью-Йорком. Пустыри.
Там, где забор и мусор свалин,
Погасли злые фонари,
Пейзаж уныл и маргинален.
Герой наш, пьяный от тоски,
Сжимает хладные виски.
И вот, в грязи, среди развалин,
Сидит угрюмый исполин —
Дитя полуночных равнин.
Чернее сажи, он печален.
Глаза сверкают в тишине.
Они сошлись на самом дне.
Тут не любовь, не страсть, друзья,
(Амур смущенно прячет стрелы),
Здесь — бездны черной края,
Предел души и бунт тела.
Свое «эдическое» Я,
Судьбу и Бога не тая,
Предать забвенью и сожженью,
Отдавшись странному сближенью.
На влажном, мусорном песке
Забыты гордость, чин и раса.
Дрожит отверженное мясо
В каком-то диком тупике.
Чтоб доказать (кому? мирку?):
Всё нынче по плечу зверьку.
В грязи нью-йоркского двора
Свершился ритуал постылый.
Окончена любви игра,
Сюжет дописан через силу.
Встает герой, отряхив пыль.
Увы, читатель, это быль.
Он смотрит в небо, где звезда
Не светит больше никогда.
Душа пуста. Она — вокзал,
Где поезда ушли навеки.
И слезы жгут припухши веки...
«Вот я какой!» — он нам сказал.
И в этом жесте роковом
Он стал надмирным существом.
О, где найти мне ту девицу?
Худа, бледна, невысока...
Что не стремится в свет, в столицу,
Чья жизнь, как ручеек, тиха.
Невинна, чиста, нелюдима,
Лобзаний не познав утех,
Она проходит тенью мимо,
Страшась поднять глаза на всех.
Тонка рука и ножка тоже,
И тени сини под ланитой,
На идеал мирской негоже
Смотреть с усмешкою открытой.
Власы ее не знают гребня,
Румян не ведает лицо,
Она дичится света бредней,
Сжимаясь в тесное кольцо.
Слывет лохушкой, нелюдимкой,
Подруг не водит в уголок,
Живет какой-то смутной дымкой,
Вдали от шумных всех дорог.
Но сердце ждет! Она мечтает,
Чтоб кто-то близкий и родной,
Чей взор ее не испугает,
Нарушил замкнутый покой.
Вошел в мирок ее несмело,
Не руша хрупкий уклад в нем,
Чтоб с ним она душой созрела,
Забыв о социуме злом.
И, затворив плотнее двери,
От суеты и злых людей,
Вдвоем укрыться в той пещере,
В тиши безрадостных скорбей.
Разъеб
Сука проорали всем отделением другоросов
Говно ваши стихи
Потух /mpl/ тепло и уютно
совсем тут и там не лампово
и не стоит его шпага..
совсем тут и там не лампово
и не стоит его шпага..
Мне так одиноко и плохо...
Не знаю, что сможет меня утешить.
Я устал, я не знаю, что делать,
Как одиночество мне пережить.
Я снова курю, в руках сигарета,
Окутал густо едкий дым.
На сердце лежит словно камень.
Я снова курю, я снова один.
Опять один в пустой квартире
В гнетущей душу тишине...
Ну почему в таком огромном мире
Настолько одиноко мне?