Агафья-коровница, береги коров. Агафья коров оберегает от болезней.
-
Корова без клички – мясо. Корова в тепле – молоко на столе. У коровы молоко на языке. Корова на дворе – харч на столе. Корову палкой бить – молока не пить. С маслом да со сметаной бабушкин лапоть съешь. Избыл дед бычка, да хватился молочка. Сметану любить – коровку кормить. Крестьянин скотинкой жив. Животину водить – не разиня рот ходить. Домашний теленок лучше заморской коровы. Была бы корова, найдем и подойник.
КРОШЕЧКА-ХАВРОШЕЧКА
Вы знаете, что есть на свете люди и хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые бога не боятся, своего брата не стыдятся; к таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой маленькой; взяли ее эти люди, выкормили и на свет божий не пустили, над работою каждый день занудили, заморили; она и подает, и прибирает, и за всех и за все отвечает.
А были у ее хозяйки три дочери большие. Старшая звалась Одноглазка, средняя – Двуглазка, а меньшая – Триглазка; но они только и знали у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работáла, их обшивала, для них и пряла и ткáла, а слова доброго никогда не слыхала. Вот то-то и больно – ткнуть да толкнуть есть кому, а приветить да приохотить нет никого!
Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать: «Коровушка-матушка! Меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрему дали пять пудов напрясть, наткать, побелить, в трубы покатать». А коровушка ей в ответ: «Красная дéвица! Влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь – все будет сработано». Так и сбывалось. Вылезет красная девица из ушка – все готово: и наткано, и побелено, и покатано. Отнесет к мачехе; та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а ей еще больше работы задаст. Хаврошечка опять придет к коровушке, в одно ушко влезет, в другое вылезет и готовенькое возьмет принесет. Дивится старуха, зовет Одноглазку: «Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Доглядись, кто сироте помогает: и ткет, и прядет, и в трубы катает?» Пошла с сиротой Одноглазка в лес, пошла с нею в поле; забыла матушкино приказанье, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке; а Хаврошечка приговаривает: «Спи, глазок, спи глазок!» Глазок заснул; пока Одноглазка спала, коровушка и наткала и побелила. Ничего мачеха не дозналась, послала Двуглазку. Эта тоже на солнышке распеклась и на травушке разлеглась, материно приказанье забыла и глазки смежила; а Хаврошечка баюкает: «Спи глазок, спи, другой!» Коровушка наткала, побелила, в трубы покатала; а Двуглазка все еще спала.
Старуха рассердилась, на третий день послала Триглазку, а сироте еще больше работы дала. И Триглазка, как ее старшие сестры, попрыгала-попрыгала и на травушку пала. Хаврошечка поет: «Спи, глазок, спи, другой!» – а об третьем забыла. Два глаза заснули, а третий глядит и все видит, все – как красная дéвица в одно ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала. Все, что видела, Триглазка матери рассказала; старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу: «Режь рябую корову!» Старик так, сяк: «Что ты, жена, в уме ли? корова молодая, хорошая!» Режь, да и только! Наточил ножик...
Побежала Хаврошечка к коровушке: «Коровушка-матушка! Тебя хотят резать». – «А ты, красная дéвица, не ешь моего мяса: косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водою их поливай». Хаврошечка все сделала, что коровушка завещала; голодом голодала, мяса ее в рот не брала, косточки каждый день в саду поливала, и выросла из них яблонька, да какая – боже мой! Яблочки на ней висят наливные, листвицы шумят золотые, веточки гнутся серебряные; кто ни едет мимо – останавливается, кто проходит близко – тот заглядывается.
Случилось раз – девушки гуляли пó саду; на ту пору ехал пó полю барин – богатый, кудреватый, молоденький. Увидал яблочки, затрогал девушек: «Девицы-красавицы! – говорит он. – Которая из вас мне яблочко поднесет, та за меня замуж пойдет». И бросились три сестры одна перед другой к яблоньке. А яблочки-то висели низко, под руками были, а то вдруг поднялись высоко-высоко, далеко над головами стали. Сестры хотели их сбить – листья глаза засыпают, хотели сорвать – сучья косы расплетают; как ни бились, ни метались – ручки изодрали, а достать не могли. Подошла Хаврошечка, и веточки приклонились, и яблочки опустились. Барин на ней женился, и стала она в добре поживать, лиха не знавать».
-
На Агафью коровья смерть ходит. В селениях Нижегородской губернии есть поверье, что на этот день пробегает по селам «коровья смерть», олицетворяемая в виде старой отвратительной женщины, имеющей руки граблями.
По случаю падежа скота или для предотвращения его существовал во многих местах России обряд опахивания деревни: собирались ночью скрытно все бабы в одних рубахах, с распущенными волосами, брали в руки кто дубину, кто косу, на вдову надевали хомут без шлеи, запрягали ее в соху и гурьбой обходили деревню. Обязательно захватывали с собой петуха, кошку и собаку. Во время «опахивания» выкрикивали: «Смерть, смерть коровья – не губи нашу скотину; мы зароем тебя с кошкой, собакой и кочетом в землю!»
В Воронежской губ. думали, что в этот день из ада вылетают нечистые духи в виде птиц и заглядывают в трубы. Против таких опасных посетителей принимаются особые меры, состоящие в окуривании чертополохом.
-
Агафья считалась также заступницей от пожара. В день ее памяти освящали хлеб, который хранили в доме как надежное средство от «красного петуха». В случае пожара этот хлеб бросали либо в огонь, либо, наоборот, в чистое поле, в сторону от избы. Кроме того, на Агафью было принято поминать предков, отошедших в мир иной.
-
В Агафьин день наблюдают за погодой: если тепло, то и в ближайшем будущем холодов не предвидется. Мороз предвещает дружную весну, сухое и жаркое лето.
Малафья-коровница, еби коров. Малафья в рот стекает, коров от болезней оберегает.
Корова вышла гулять на минное поле – мясо. Корова сосёт в тепле – малафья на губе. У коровы очко только хозяйский член принимает. Корова срёт на дворе – сладкий хлеб на столе. Корову палкой ебать – малафьи не видать. С малафьёй да под стекломой коровью лепёшку съешь. Ебал дед бычка возле нашего толчка. Корову любить – головку дрочить. Ебал крестьянин скотину, не разгибая спину. Животину ебать – в рот спускать. Домашний телёнок сосёт, как ребёнок. Была бы корова – найдём и засадим.
На Малафью-коровницу коровам пизда приходит. В селениях Днищебродской губернии есть поверье, что в этот день пробегает по сёлам «коровья смерть», в виде старой отвратительной женщины, размахивающей хуями.
По случаю ебания скота или для ускорения его существовал во многих местах России обряд перетрахивания деревни: собирались ночью скрытно все бабы голые, с расдроченными пёздами, брали в руки кто дилду, кто страпон, на вдову надевали крышку от унитаза, ебали её в жопу и гурьбой обходили деревню перетрахивая местных жителей. Обязательно задействовали при этом петуха, какашку и самотык. Во время «перетрахивания» выкрикивали: «Смерть, смерть пидорасам – не еби скотину нашу; мы накормим тебя какашкой, закопаем вниз башкой, будем трахать всей толпой!»
В Омежской губернии думали, что в этот день из зада вылетают нечистые какахи в виде голубцов и залетают в рот. Поэтому всем детям в доме заклеивали рот скочем.
Малафья-коровница считалась также заступницей от анального пожара. В день её памяти доставали сладкий хлеб, который хранили в жопе как надежное средство от «красного петуха». В случае анального пожара этот хлеб бросали либо в очко, либо, наоборот, в чистое лицо жены. Кроме того, на Малафью-коровницу было принято внезапно обосрать предков, отошедших в туалет.
Вы знаете, что есть на свете люди, кто долбят нормально, есть и похуже, есть и такие, которые боли не боятся, своего брата ебут и не стыдятся; к таким-то и попала Мандавошечка. Осталась она сиротой маленькой; взяли её в публичный дом, выкормили и сосать научили, работой каждый день загрузили; она и сосёт, и дрочит, и на хуях скачет, всех обслуживает.
А были у её хозяйки три дочери-членоднвки. Старшая звалась Одночленка, средняя – Двучленка, а меньшая – Трёхчленка; но они только и знали в сауне сидеть, свои письки теребить, а Мандавошечка за них работала, клиентов обслуживала, во все дырки принимала, а слова доброго никогда не слыхала. Вот то-то и больно – ткнуть да присунуть есть кому, а полизать пизду и анус некому!
Выйдет, бывало, Мандавошечка покурить, обнимет свою корову, сядет жопой на рога и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать: «Коровушка-матушка! Меня ебут, дрючат, зарплату не дают, какать запрещают. К завтрашнему дню велели пять страпонов сделать, смазать, в жопы воткнуть». А коровушка ей в ответ: « Мандавошечка! Влезь ко мне в очко, а из пизды вылезь – всё будет сработано». Так и сбывалось. Вылезет Мандавошечка из дупла – всё готово: и страпоны, и дилдаки, и смазка. Отнесёт к мачехе; та пошликает, покряхтит, спрячет в сундук дилдаки, а падчерице ещё больше велит принести. Мандавошечка опять придёт к коровушке, в очко влезет, из пизды вылезет и готовенькое возьмёт принесёт. Дивится старуха, зовет Одночленку: «Дочь моя хорошая, блядь моя пригожая! Доглядись, кто сироте помогает: и дилды, и страпоны строгает?» Пошла с сиротой Одночленка на задний двор; забыла мамкино приказанье, уморилась на солнышке, разлеглась на шконке; а Мандавошечка приговаривает: «Дрочи, хуёк, дрочи хуёк!» Хуёк и встал; пока Одночленка теребонькала, коровушка новые дилдаки настрогала. Ничего мачеха не дозналась, послала Двучленку. Эта тоже на солнышке распеклась и на шконке разлеглась, мамкино приказанье забыла; а Мандавошечка шепчет: «Дрочи хуёк, дрочи, другой!» Коровушка новые дилдаки изготовила; а Двуглазка всё ещё писюны свои дёргала.
Старуха рассердилась, на третий день послала Трёхчленку, а сироте ещё больше дилдаков заказала. И Трёхчленка, как её старшие сестры-членодевки, попрыгала-попрыгала и на шконку присела. Мандавошечка поёт: «Дрочи, хуёк, дрочи, другой!» – а о третьем забыла. Два члена дрочились, а третий без дела стоял, а потому Трёхчленка решила одновременно трахать им корову. И только она собралась присунуть корове, как тут Мандавошечка из пизды коровей вылезла новые дилдаки во рту держа. Всё, что видела, Трёхчленка матери рассказала; старая шлюха обрадовалась, на другой день пришла к мужу: «Режь корову!» Старик возмутился: «Что ты, жена, в уме ли? Корова молодая, ебабельная! Я бы сам её трахал, если бы хуй стоял». «Нет, режь, да и только!».
Побежала Мандавошечка к коровушке: «Коровушка, пиздец! Тебя хотят резать». – «А ты, Мандавошечка, не ешь моего мяса, но возьми анус мой говяжий в узелочек завяжи, и за щекой спрячь». Мандавошечка всё сделала, что корова завещала; голодом голодала, мяса её не ела, только анус посасывала.
Случилось раз – членодевки гуляли возле параши; в ту пору на белом коне ехал мимо барин Никита Михалков – богатый, усатый, знаменитый. Увидал парашу, пошёл поссать. А членодевкам сказал: «Членодевки-красавицы! Которая из вас у моего коня отсосёт, та за меня замуж пойдёт». И бросились три сестры к конской залупе. А залупа-то висела низко и хуй конский не собирался вставать. Сёстры хотели его взбодрить – ничего не помогает: дёргали, сосали, лизали; как ни бились, нихуя не получилось, отсосать нормально не смогли. Подошла Мандавошечка с анусом говяжьим за щекой, и только губами приблизилась, как хуй конский встал перпендикулярно и конча фонтаном полилась. Барин Никита Михалков похвалил Мандавошечку и женился на ней, а сушёные анусы говяжьи с тех пор на Руси стали считать великолепным средством от импотенции.
>>80523 И вот откуда у тебя берется время и фантазия, что бы писать такую хуйню? Я как то сам пытался писать подобные расказики, но всегда как то лень было дописывать или стыдно выкладывать подобную поебень.
>>80594 Все дело в стабильности. Вот ты выкладываешь свои писульки - я их пропускаю. Пока листаю, вижу версию от пошлого анона и это определённо забавно. Не надо даже вчитываться, самого факта её существования достаточно.
>>80594 Я погружаюсь в глубины русской культуры, пытаюсь понять, почему они каждый день жрут навоз, трахают коней и прочее. Наверное, где-то в прошлом ответ, почему страна сегодня живёт так, а не иначе.
О: Это ежедневный тред, в котором ОП-шизик рассказывает о пробитом дне. По его мнению, эти треды посвящены русской народной культуре. Отвечать в эти треды можно только с сажей.
В: Нахуй этот тред нужен?
О: Двач решено утопить в говне. Новороссы, залупинцы, дебилы и прочий скам теперь здесь, как у себя дома. А тут ещё и ебанутый родновер.
В: Что это вообще за "народный календарь"?
О: Крестьянский календарь обычаев, примет и традиций, которые давно устарели и нахуй никому не нужны.
В: Что это ещё за "культура", целиком выстроенная вокруг говна и ебли коней?
О: Не следует забывать, что жизнь крестьян на Руси была теснейшим образом связана с говном. Не удивительно, что и обряды с традициями так же имеют непосредственное отношение к говну и навозу.
В: Зачем ОП это делает?
О: Он лежит в палате, в дурке. Делать нечего, вот и страдает херней.
В: Из каких источников он всё это берёт?
О: Из Гугла, ёпт!
В: Что за странные слова в оппосте?
О: Когда белая горячка одолевает, пациент бормочет всякие слова. Значения у них, естественно, нет.
В: Почему ОП считает себя родновером - он что, родновер?
О: Нет, он просто ебанутый. Какая разница, кем он себя считает?
В: Почему он мешает христианство и язычество в своих тредах?
О: Это называется шизофрения и взаимоисключающие параграфы.
В: Что ещё за "кап", "стрёк" и т. д.?
О: Когда крыша едет не по-детски, ещё не так заорешь. ОП представляет себя то цаплей, то бычком, то кузнечиком, и выкрикивает их звуки.
Агафья-коровница, береги коров.
Агафья коров оберегает от болезней.
-
Корова без клички – мясо.
Корова в тепле – молоко на столе.
У коровы молоко на языке.
Корова на дворе – харч на столе.
Корову палкой бить – молока не пить.
С маслом да со сметаной бабушкин лапоть съешь.
Избыл дед бычка, да хватился молочка.
Сметану любить – коровку кормить.
Крестьянин скотинкой жив.
Животину водить – не разиня рот ходить.
Домашний теленок лучше заморской коровы.
Была бы корова, найдем и подойник.
КРОШЕЧКА-ХАВРОШЕЧКА
Вы знаете, что есть на свете люди и хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые бога не боятся, своего брата не стыдятся; к таким-то и попала Крошечка-Хаврошечка. Осталась она сиротой маленькой; взяли ее эти люди, выкормили и на свет божий не пустили, над работою каждый день занудили, заморили; она и подает, и прибирает, и за всех и за все отвечает.
А были у ее хозяйки три дочери большие. Старшая звалась Одноглазка, средняя – Двуглазка, а меньшая – Триглазка; но они только и знали у ворот сидеть, на улицу глядеть, а Крошечка-Хаврошечка на них работáла, их обшивала, для них и пряла и ткáла, а слова доброго никогда не слыхала. Вот то-то и больно – ткнуть да толкнуть есть кому, а приветить да приохотить нет никого!
Выйдет, бывало, Крошечка-Хаврошечка в поле, обнимет свою рябую корову, ляжет к ней на шейку и рассказывает, как ей тяжко жить-поживать: «Коровушка-матушка! Меня бьют, журят, хлеба не дают, плакать не велят. К завтрему дали пять пудов напрясть, наткать, побелить, в трубы покатать». А коровушка ей в ответ: «Красная дéвица! Влезь ко мне в одно ушко, а в другое вылезь – все будет сработано». Так и сбывалось. Вылезет красная девица из ушка – все готово: и наткано, и побелено, и покатано. Отнесет к мачехе; та поглядит, покряхтит, спрячет в сундук, а ей еще больше работы задаст. Хаврошечка опять придет к коровушке, в одно ушко влезет, в другое вылезет и готовенькое возьмет принесет.
Дивится старуха, зовет Одноглазку: «Дочь моя хорошая, дочь моя пригожая! Доглядись, кто сироте помогает: и ткет, и прядет, и в трубы катает?» Пошла с сиротой Одноглазка в лес, пошла с нею в поле; забыла матушкино приказанье, распеклась на солнышке, разлеглась на травушке; а Хаврошечка приговаривает: «Спи, глазок, спи глазок!» Глазок заснул; пока Одноглазка спала, коровушка и наткала и побелила. Ничего мачеха не дозналась, послала Двуглазку. Эта тоже на солнышке распеклась и на травушке разлеглась, материно приказанье забыла и глазки смежила; а Хаврошечка баюкает: «Спи глазок, спи, другой!» Коровушка наткала, побелила, в трубы покатала; а Двуглазка все еще спала.
Старуха рассердилась, на третий день послала Триглазку, а сироте еще больше работы дала. И Триглазка, как ее старшие сестры, попрыгала-попрыгала и на травушку пала. Хаврошечка поет: «Спи, глазок, спи, другой!» – а об третьем забыла. Два глаза заснули, а третий глядит и все видит, все – как красная дéвица в одно ушко влезла, в другое вылезла и готовые холсты подобрала. Все, что видела, Триглазка матери рассказала; старуха обрадовалась, на другой же день пришла к мужу: «Режь рябую корову!» Старик так, сяк: «Что ты, жена, в уме ли? корова молодая, хорошая!» Режь, да и только! Наточил ножик...
Побежала Хаврошечка к коровушке: «Коровушка-матушка! Тебя хотят резать». – «А ты, красная дéвица, не ешь моего мяса: косточки мои собери, в платочек завяжи, в саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водою их поливай». Хаврошечка все сделала, что коровушка завещала; голодом голодала, мяса ее в рот не брала, косточки каждый день в саду поливала, и выросла из них яблонька, да какая – боже мой! Яблочки на ней висят наливные, листвицы шумят золотые, веточки гнутся серебряные; кто ни едет мимо – останавливается, кто проходит близко – тот заглядывается.
Случилось раз – девушки гуляли пó саду; на ту пору ехал пó полю барин – богатый, кудреватый, молоденький. Увидал яблочки, затрогал девушек: «Девицы-красавицы! – говорит он. – Которая из вас мне яблочко поднесет, та за меня замуж пойдет». И бросились три сестры одна перед другой к яблоньке. А яблочки-то висели низко, под руками были, а то вдруг поднялись высоко-высоко, далеко над головами стали. Сестры хотели их сбить – листья глаза засыпают, хотели сорвать – сучья косы расплетают; как ни бились, ни метались – ручки изодрали, а достать не могли. Подошла Хаврошечка, и веточки приклонились, и яблочки опустились. Барин на ней женился, и стала она в добре поживать, лиха не знавать».
-
На Агафью коровья смерть ходит.
В селениях Нижегородской губернии есть поверье, что на этот день пробегает по селам «коровья смерть», олицетворяемая в виде старой отвратительной женщины, имеющей руки граблями.
По случаю падежа скота или для предотвращения его существовал во многих местах России обряд опахивания деревни: собирались ночью скрытно все бабы в одних рубахах, с распущенными волосами, брали в руки кто дубину, кто косу, на вдову надевали хомут без шлеи, запрягали ее в соху и гурьбой обходили деревню. Обязательно захватывали с собой петуха, кошку и собаку. Во время «опахивания» выкрикивали: «Смерть, смерть коровья – не губи нашу скотину; мы зароем тебя с кошкой, собакой и кочетом в землю!»
В Воронежской губ. думали, что в этот день из ада вылетают нечистые духи в виде птиц и заглядывают в трубы. Против таких опасных посетителей принимаются особые меры, состоящие в окуривании чертополохом.
-
Агафья считалась также заступницей от пожара. В день ее памяти освящали хлеб, который хранили в доме как надежное средство от «красного петуха». В случае пожара этот хлеб бросали либо в огонь, либо, наоборот, в чистое поле, в сторону от избы. Кроме того, на Агафью было принято поминать предков, отошедших в мир иной.
-
В Агафьин день наблюдают за погодой: если тепло, то и в ближайшем будущем холодов не предвидется.
Мороз предвещает дружную весну, сухое и жаркое лето.