Охуенная паста
Я правильно понимаю, на гормональной терапии он не сидел?
> Нагайбаки победили сумрачного деревенского трансвестита.
В том то и дело, что не победили.
> Он умер в платье, прямо в автобусе
> Он умер в платье
Думаешь была инфа об этом вообще? А даже если бы и была, думаешь были $$ ?
Скорее всего не знал, не принимал, да.
Надеюсь это правда, а то вдруг ее местная братва закопала и теперь отмазываются что, де, уехала она куда не знаем. И померла по дороге, вот да.
А как он справку получил?
Из уважения к сыгравшей в героя можно и по-женски склонять.
А ведь и такое может быть((
Что за дебильная и быдловская страна, блять...
>не выдержало сердце
этинилэстрадиол тромб тромб кладбище?
этинилэстрадиол тромб тромб кладбище?
>этинилэстрадиол тромб тромб кладбище?
скорее всего
пиздюли деревенского быдла гроб кладбище
Что самое смешное или грустное, хз - если на того/ту, кто убегает, надеть парик обратно, будет баба не хуже той, что со деревяхой/граблями...
Бедняжка...Не сумел социализироваться, так бы считали дурачком да жалели.
грусть-тоска от таких историй. алсо двачаю
это лучшее на что она могла надеяться
это лучшее на что она могла надеяться
А затраповал бы он в 18 - то все бы ему писечку лизали, да и сами найгайбайки к нему подкатывали бы, а не пиздили. А потом он получил бы убежище в Париже, за счет государства выучился бы на программиста, совратил бы топ менеджера из крупной корпорации, получил бы должность тим лида и приехал бы в родную деревню на белой феррари
>А затраповал бы он в 18
В 92-ом то?
Я не понимаю, зачем было оставаться в этой дыре, ну зачем? Разве непонятно, что не будет там никакого житья, почему нельзя было уехать хотя бы в миллионник?
>нельзя было ПРОСТО уехать хотя бы в миллионник?
Он и так в Челябинске несколько лет тусовал.
Так он и уехал, но оказался слишком туп чтобы работать хоть где-то. Тебе приходилось с деревенскими общаться? Я пару раз общался, лол. Пиздец поехавшие
Вспоминается та книжка, которая описывает переход 40-летнего фотографа в середине 90-х.
Нет.
Образование в деревне,увы ,очень плохое. Быт определяет сознание.
так это реальная история.
Деревня это клеймо на всю жизнь? =_=
Ох уж этот городской снобизм
да и хуй с ним.
Ну блин, тут дело даже не в том что он трансом решил стать открыто. Например, если ходить в рашке где-то с флагом со свастикой и кричать Хайль Гитлер то тоже рано или поздно огребешь/сживут со свету. Просто он бросил вызов обществу, причем обществу самому жуткому и примитивному и недипломатичному и жестокому - деревне. В городе бы ему бы не пришлось так уж плохо. Увы, надо было шифроваться или глотать таблетки транквилизаторы если не получается успокоиться. Ну что можно сказать о человеке, который не передумал даже после того как ему жгли дом и отправили в больничку? Что он отбитый. Ничего не поделаешь, но "извращенцев" великое множество и выживают они в обществе только засчет секретности как и в древние века так и сейчас. А если их раскрывают то они меняют работу/место жительства и все.
Печальный финал.
И всё же он умер непобеждённым.
>он умер
то есть даже ты не видишь в ней тетку?
>непобеждённым
что-то уровня неуловимого джо. никто и не собирался её победить. просто она сама вместо мягкой социализации, см. , решила встать на очень хуёвый путь доказывания всем. и что она доказала если даже в фг все говорят что это таки мужик?
Итак, на юге Челябинской области имеется весьма интересный район — Нагайбакский, названный так в честь проживающих там нагайбаков — крещеных татар. Примечательно, что живут такие татары не в каких-нибудь Байрангулово или Курамино, а в «европейских столицах». Весь район состоит из населенных пунктов, дублирующих названия городов в Германии, Франции, Польше, Австрии и так далее. Райцентр — поселок городского типа Фершампенуаз, его окружают Париж, Берлин, Лейпциг, Кассель, Варна и Остроленский.
Россыпь странных деревушек, которые как в кривом зеркале отразились от карты Европы, появилась на Южном Урале благодаря Отечественной войне 1812 года. Когда казаки занимали европейский город, то в родных степях строили аналогичный и заселяли его нагайбаками. Или те приходили сами.
Фёдор Леонтьев появился на свет в Остроленском (хтонический брат польской Остроленки). В поселке проживает 2000 человек, из которых по данным последней переписи — 1600 пресловутых нагайбаков. Можно себе представить царившую там атмосферу: воинственные степняки-нагайбаки, кумыс, попойки и деревянные избы. В середине нулевых годов стройная картина мира сонной Остроленки рухнула: её пудовым кулачищем проломил деревенский каменщик Фёдор Леонтьев, который однажды надел ситцевое платье, да так его и не снял.
Фёдор уверял, что женщиной почувствовал себя ещё в школе после того, как пожилая повариха спутала его с одноклассницей и назвала Ларисой. Имя Феде очень понравилось и уже позже, после его специфического «coming out», он стал реагировать только на него. А до этого жил как все: работал на стройке, выпивал в клубе, возился с семьёй в огороде. Крепкое телосложение позволяло запрягать в Федю чуть ли не плуг во время страды.
И это при том, что Леонтьев имел очень тонкий, женственный голос — следствие проблем с гормонами, которые фатальным образом и повлияли на выбор его идентичности. В один прекрасный день Федор поехал в райцентр Фершампенуаз. Дух свободолюбивой Франции царил там, пожалуй, только в секонд-хенде, где Федя и накупил себе невероятных люрексных кофт, ситцевых платьев, юбок и блузок. С этим добром он отправился домой, ему было уже тридцать пять лет.
Каменщик начал ходить в женской одежде. Никому особо не мешал, интереса ни к своему, ни к противоположному полу не проявлял. Просто утром красился и шёл доить корову, надевал рабочее платье и отправлялся рубить дрова или копать грядку. Вскоре у Феди отросли волосы. К этому времени родные от него, можно сказать, сбежали и единственный в России деревенский трансвестит остался совсем один.
Сложно сказать, как он зарабатывал на жизнь, кажется, из-за пресловутых проблем с гормонами таки сумел оформить инвалидность. Тут стоит заметить, что Леонтьев был довольно прижимистым, практичным человеком: знал куда обратиться, где какую очередь занять, как сэкономить и не помереть от холода и голода.
А еще нужно было постараться не помереть от постоянных нападений разъяренных нагайбаков. Европейская толерантность в кривоватом дубле польского города казалось чем-то немыслимым, и Федю-Ларису частенько колотили, однако платья Леонтьев все равно не снимал.
В один из дней он шел вечером за водой, когда на него напала целая стая подростков. На этот раз избили очень сильно, Федя оказался в больнице. Вышел — накал борьбы только усилился. Крепкий дом из лиственницы несколько раз поджигали, побили все окна. Пьяные нагайбаки пытались ночью пробраться во двор, но Федя-Лариса занял оборону и нахромил одного на вилы. После решения сопротивляться трансвестит практически утратил сон, нужно было постоянно сторожить дом — местные теперь хотели отомстить и за раненого товарища. Кстати, полиции на всю эту историю было совершенно плевать. Заявления от него не принимали. Федя спал и держал под подушкой топор.
Впрочем, долго он сопротивляться не мог: начали сдавать нервы, часть дома сгорела после очередного поджога. Тогда трансвестит решил сваливать из заколдованной нагайбакской Европы к Европе более-менее реальной. Для начала подался в областной центр — Челябинск. У него на руках была справка с диагнозом «Истинный транссексуализм». Фёдор-Лариса надеялся, что его медицинским образом оскопят, сменят пол и сделают это все бесплатно по полису ОМС, а дальше можно будет уже куда угодно, да хоть и в Европу.
Однако помочь ему не могли, в бюджете денег не было, а в региональном Минздраве никто не планировал менять человеку пол, даже несмотря на действительно жалкое положение Леонтьева. Первое время в Челябинске Федя-Лариса жил у каких-то пафосных пидорасов в загородном коттедже. Неизвестно, как он туда попал, но прожил там недолго. Городские содомиты приняли деревенскую диковинку, но потом прогнали — надоел, выглядит адско в своих люрексных кофтах, красился криво, щетина на фоне завитых кудрей смотрелась инфернально. А еще этот тонкий, писклявый голос...
Оказавшись на улице, трансвеститу удалось выдать себя за женщину и устроиться сиделкой для какой-то умирающей старухи. Там же, в одной из комнат жить. Вообще, пока остроленский трансвестит искал работу, все было нормально до того момента, как приходилось показывать паспорт: работодатели крестились, чурались и Федю гнали. Он даже на стройку приходил, но бригадир сказал: «Дурак, что ли? Надень штаны, прекрати краситься, мы тебя возьмём каменщиком». Однако Федя был упёртым и штаны не надевал. Ходить в платьях, краситься и носить серьги стало для него смыслом жизни, таким же, как и сменить пол, чтобы делать все вышеперечисленное «легально». При этом половые аспекты Федю-Ларису не интересовали вовсе, он являлся асексуалом.
У старушки бедняга прожил три месяца, потом она умерла, Федя скитался и осел на вокзале. Люди, которые живут на вокзале, постоянно хотят спать. Вот так и Леонтьев — бесконечно засыпал и, наверное, в грезах видел себя не в нагайбакских Париже и Фершампенуазе, а в европейских, да без детородного уда, в платьях и с серьгами. Днем он мыл какие-то гигантские котлы на полуподпольной кондитерской фабрике, вечером приходил на вокзал и там урывками дремал. Говорит, первыми его приметили таксисты, спрашивали: «Ты мальчик или девочка?». Федя своим писклявым голосом отвечал, дескать, он «хамелеон»...
А самое интересное, что несмотря на все злоключения к тому времени 37-летний Фёдор не пил горькую. Жеманничал, любил приложиться к шампанскому, делая вид, будто пьянеет от одного бокала. А так не пил. Но вокзал внес свои коррективы: через несколько месяцев Федя запил. Быстро скатился в полные маргиналы и, самое страшное, потерял справку о своем истинном транссексуализме. Ее он берег как зеницу ока, да не уберег.
На этом история обрывается. Автор потерял контакт с Фёдором-Ларисой и только недавно о нем снова вспомнил. Спустя шесть лет после последней встречи на вокзале (Леонтьев тогда уже выпивал) автор этих строк позвонил в администрацию Остроленки: вдруг вернулся, надел штаны, кто его знает — вдруг семью завел. Всякое, ведь, бывает.
В администрации посёлка сказали, что Фёдор действительно вернулся. Жил, ходил в платьях, доил коров, воевал с нагайбаками. Однажды летом сел в автобус и поехал по каким-то делам в Париж, до него от Остроленки километров двадцать. По дороге жизнь Феди-Ларисы оборвалась. Скорее всего, не выдержало сердце. Он умер в платье, прямо в автобусе, так и не доехав до Парижа. Нагайбаки победили сумрачного деревенского трансвестита.