Вкатился, удивился с необучаемости леваков.
Ольгино, прекратите пожалуйста.
HAHAHAHAHAAH
Уже против NAP пошли. Ясно всё с вами.
Уже против NAP пошли. Ясно всё с вами.
И того мы имеем. При анкапе, если интересы одной группы людей и интересы другой группы людей не совпадают, они выставляют свои армии на бой, одна армия неизбежно проигрывает, победители принуждают проигравших поступиться своими интересами в угоду интересов победителей. Добро пожаловать в реальный мир. О чём тред то?
так всё же. Как будут строится дороги?
Ольгино за царя и отечество топят, какое мы тебе ольгино, ты что?
Компании скинуться, чтобы тебе айфоны и резиновые хуи возить.
Ну так это их любимы чоп. За что им еще топить? Если бы не он то тут бы уже была база нато и пришлось бы перенимать их ценности.
Я не спрашиваю как это сейчас происходит, я бы хотел знать как это будет при анкапе. ^_^
Меня удивляет как /po/ может дружно и в унисон обоссывать коммунистов, но при этом использовать марксистские доводы в споре с анкапами.
Скажем короче
Точно так же. Только по этой дороге еще будут ганжу возить и шлюх.
>Естественные монополии в теории возможны, но они крайне нестабильны.
Охуительные истории. Не зря американское правительство постоянно на Intel давит в пользу AMD. Наверное, потому что им скучно, а не потому что AMD уже много раз была на грани.
Сажа скрыл долбоебов
Один вопрос. Почему топящие за анкап не переедут в Сомали , Алжир или в Норвегию? Нахуй они тут у нас при неанкапе страдают когда могли бы уже спокойно жить в капатало анархическом раю?
Дети полны неожиданностей
Нет не будут. Ванька Путин запретит. Тебе даже Обонго не за какие деньги не возьмётся ввязываться в конфликт с ним из за того, что тебе не довезли анаши. В конце концов Обонго и Путин анашу то спокойно провозят для себя.
Естественные монополии остаются монополиями только пока они охуенны и всех клиентов цена и качество устраивает. Как только появляются ей недовольные при свободном рынке тут же появляются и конкуренты, рвущие жопу чтобы этот новый спрос обслужить, заняв нишу на рынке.
Какие марксистские доводы? Марксистские доводы это сложно, мы еще на уровне пещерных людей и тупейшего социал-дарвинизма. Фактически это доводы биологии, а анкапы уже все.
Ответьте мне на такой вопрос. Анкап, по-моему, не подходит для крупных городов, зато для малонаселенной местности - отлично. Почему бы не врубить в городах муниципальный капитализм с социалочкой и прямой электронной демократией (при этом с различными у всех крупных муниципалитетов условиями под людей), а в не муниципальной местности - умеренный анкап?
Нет. Монополии остаются монополиями только тогда когда у их конкурентов чоп слабее чему них. У Интела чоп слабее чем у США.
И мы перемещаемся в средние века, поздравляю! Фух, ну хоть ранние цивилизации в покое оставили, уже профит!
Следует ли правительству США спасать тонущие лодки компаний и банков для предотвращения их развала?
Либертарианец: Нет. Налогоплательщиков нельзя вынуждать платить как за финансовые учреждения так и за отдельных лиц, которые плохо вкладывают свои капиталы.
Потому что анкап очень дорого обходится налогоплательщикам. Они дорог не строят, живут на пособия и т.д. Если хочешь то бери себе иждевенца.
>Какие марксистские доводы?
ЕСЛИ НЕ ГОСУДАРСТВО ТО КТО??
Даже если это в результате выгодно самому налогоплательщику?
Анкап конечно не нужен, но вот нельзя ли как-то организовать сисьему обратной связи с госфирмами делающими дороги, whatever?
Если разорение компании влечёт за собой страдания людей то да, cтоит. Если нет, то не стоит. мимо адекват.
>Пик
>Зачем
Потому что пикча - бред.
>Чиновник не слезет с твоей шеи никогда, бесконечный ремонт сошедшего по весне асфальта это его хлеб.
Это проблема России, а не нормальных стран.
>Кококококо рыночек
Мне похуй, я на заводе сижу и в бизнес никогда не пойду.
>Как только появляются ей недовольные при свободном рынке тут же появляются и конкуренты
Я уже так и представил, как недовольные ИНтелом быстро находят машину времени, уходят в варп, там тратят 50-100 миллиардов долларов и лет 10-15 на ресерч и разработку процессора, техпроцесса, совместимости, тестов, заводов и выкидывают на рынок модели не хуже core i5/i7. Угу.
Ты ведь улавливаешь, что монополии не только в производстве хлебушка могут быть?
Но это не марксистский довод, чувак.
Так во всём мире дороги строят частные компании. Ты чё блять.
>Анкап, по-моему, не подходит для крупных городов, зато для малонаселенной местности - отлично.
Я так же думаю, но я подозреваю что это скорее всего от моего недостаточно хорошего понимания функционирование городов и того, как это соотносится с анкапом.
Мб нужно почитать мэтров, чтоыб подтянуть матчасть.
>Сделай вот эту деталь и я дам тебе на хлеб
>Нет
>Пошел к другому
>Сделаешь эту, а потом и эту и эту и эту и я дам тебе в два раза меньше
>С лицом лягухи прешься к прошлому работодателю
Ну так что там. Как при анкапе будут строится дороги то? Ответ будет?
Собственно, что конкретно для создания такого строя нужно делать? Есть хотя бы какая-то долгосрочная программа? Хотя бы в общих чертах? Анархисты рисуют картины идеального общества, иногда даже интересные и привлекательные в определенном роде (только не анархо-коммунисты), но когда речь заходит о практике, все как-то скисают сразу. Нафантазировать-то можно много чего, но от расклейки листочков сомнительного содержания в автобусах или создания тредов на дваче к реальности это не приблизится.
Точно так же как и при госкапе.
Обобщение вообще плохая привычка, избавляйся от нее
Кому выгодно - заплатит и без налогов
Обеспечивайте себе защиту от страданий не за мой счёт
Неа, типичный соцдемовский довод сторонников государства-родителя.
Просто вешаешь путина, и всё окей становится. Ливию видел? А Ирак? вот так вот. Можно еще с украины пример взять.
FAQ в шапке для лохов?
А нахуй тогда мне назвать это анкапом?
Зачем? Ты так сказал?
>Кому выгодно - заплатит и без налогов
Так ты же идиот, ты не знаешь что тебе выгодно.
>Обеспечивайте себе защиту от страданий не за мой счёт
Ты знаешь какую долю бейлаут компании составляет в твоих налогах?
>Неа, типичный соцдемовский довод сторонников государства-родителя.
Неа, к левакам не имеет никакого отношения, у госкапов ровно тот же подход.
Там нет ответа. Описана просто схема которая имеется сейчас. Размещается заказ и выбирается исполнитель. Это не анкап. Это то что сейчас происходит.
Анкап - это отношения между гос-вами. Ну и хочется вам такой хуйни?
Вот об этом весь тред.
Я про тебя говорил :(
Да, вот надо про NAP шапку добавить.
8. Что такое НАП?
NAP, Non Aggression Principle - Принцип ненападения. Простое этическое правило для широких масс, предписывающее не инициировать насилие против других людей и их собственности. Подобен пацифизму, но допускает применение силы в для защиты.
Сейчас это называется политика. А мы хотим что бы это называлось конкуренция.
А еще можно добавить, чтобы тяны давали хорошим мальчикам, конфликты вообще устранить, и все должны улыбаться
Ты лучше добавь ответ на вопрос чем текущий мировой порядок отличается от анкапа :) котик.
Он подобен пацифизму в том что из того же манямира, тащемта.
Но зачем, если разницы нет?
Понимаю. Но я так же понимаю, что компании конурируют не только друг с другом, но и с банальным нежеланием людей покупать их продукт.
Чем дороже он стоит, тем меньше людей желают его купить.
Как ты думаешь, интел захочет поднять цену процессора со $100 до $500, если знает что это снизит продажи и доход убадет с 12 миллиадров до 5?
Но вот если они понизят цену с 100 до 50, то тогда их процессоры будут раскупать как пирожки и прибыль уведичится с 12 до 20. Смекаешь?
Общественный договор, ага.
Слишком маняутопично чтобы верить в это
Феноменальный манямир. Даже комми переплюнуть умудрились, охуеть.
Это когда к тебе придет Вася и даст ключом по голове с друзьями и оружие слабо поможет, т.к. их будет много и будет дело ночью. 90-е в ПГТ, короче.
ОП, не приплетай к своей петушиной идеологии няшные либертарианство и минархизм, которые подразумевают существование государства.
В ходячих мертвецах хорошо описывается что происходит когда людям на голову внезапно обрушивается анкап. Есть няшные группы, на добровольной основе, что никого просто так не трогают, живут и работают, а есть НИГГАН или ГУБЕРНАТОР или ТЕРМИНУС.
И вообще я думаю что ОП тролль.
В ходячих мертвецах хорошо описывается что происходит когда людям на голову внезапно обрушивается анкап. Есть няшные группы, на добровольной основе, что никого просто так не трогают, живут и работают, а есть НИГГАН или ГУБЕРНАТОР или ТЕРМИНУС.
И вообще я думаю что ОП тролль.
>Чем дороже он стоит, тем меньше людей желают его купить.
Это не мешает наушникам от доктора дре иметь цену в 300 долларов по цене производства в 20 :)
Когда тебе ебало будут чистить, а жену насиловать, ты призовешь святого Иисуса, который тебе НАП обеспечит? Чем ты будешь НАП гарантировать, кроме своего манямира?
>Цена пр-ва наушников
>20 долларов
Если самого материала, без учета рабочей силы, то ещё меньше.
)))) Ага. Спрос же не ограничен)
ОП, скажи честно, откуда у тебя команда форсить это здесь? Ты же всю ночь и весь день это делаешь. Кто платит?
Я само воплощение рационализма, человек-функция, робот без чувств с одной волей. И я сам решу что мне делать и сам понесу наказание за неправильный выбор.
>бейлаут
не должен существовать
Леваки и госкапы это взаимозаменяемые понятия.
Тобою что ли выбирается исполнитель? Нет. Значит это не анкап.
Потому что берут. Их могут брать именно потому что они дорогие - мажорно, престижно. Бизнес модель такая. Тот же завод с производят точно такие де наушники, но с другим кормусом лейблом и продает за 25 баксов, гарантирую.
Спрос ограничен только благосостоянием ЦА.
Пиздец, даже коммунистов переплюнули. А потом придет Вася и ВСЁ.
Алсо - а как будет развиваться выоскотехнелогичное пр-во, живущее за счет бюджета стран? Турбиностроение, космопром, ВПК, медицина?
>не должен существовать
Но это тебе нихуя не стоит, при том что прибыль - ДЛЯ ТЕБЯ ЛИЧНО - может перекрыть твои несущественные расходы.
>Леваки и госкапы это взаимозаменяемые понятия.
Лол, мамкин радикал сбрасывает все с паровоза истории, ну ладно, кек. Либертарианцы тоже леваки? У них тоже государство.
Вопрос на миллион:
Если я не люблю коммунистов и капитализм, то за кого мне топить?
И ещё распишите почему не нужно или нужно государство.
А ещё распишите, чем плохи или хороши по вашему мнению леваки.
Или чем плох или хорош по вашему мнению капитализм.
Если я не люблю коммунистов и капитализм, то за кого мне топить?
И ещё распишите почему не нужно или нужно государство.
А ещё распишите, чем плохи или хороши по вашему мнению леваки.
Или чем плох или хорош по вашему мнению капитализм.
Бамп вопросу.
Ага. Так и вижу как у Арбрамовича дом ломится от процессоров. :)
Но ведь общественный договор - это маняконструкт этатистов.
Вот тебе про то и говорят)
Ви таки будете смеяться, но этот принцип является основополагающим не только для анкапа в частности, но и всего ЛИБЕРТАРИАНСТВА в целом.
Если вы видите человека рассказывающего за святой рыночек, знайте - перед вами явный малолетний долбоеб.
>а как будет развиваться выоскотехнелогичное пр-во, живущее за счет бюджета стран? Турбиностроение, космопром
Запуск Незнайки на Луну был пустой тратой денег на фоне нехватки туалетной бумаги. Когда это станет актуально, рынок предоставит ресурсы.
Да. Техники у него в доме точно больше. В этом и суть Процессоры не только же в компах применяются.
Вот тебе про то и говорят) Осталось тебе понять, что еще и войны зачастую движимы идиологическими мотивами, а не экономическими)
КТО ПЛАТИТ ОПУ?
Ты прямо как по методичке со своим Незнайкой, сука.
1. Капитализм - это отлично, частная собственность - это основа развития.
2. Государство нужно, чтобы защищать капитализм и частную собственность, потому что без силовой протекции эти принципы пускаются по пизде на раз-два.
Коммунисты хуйня, потому что не понимают первого. Анкаповцы хуйня, потому что не понимают второго. Это если вкратце.
>Запуск Незнайки на Луну был пустой тратой денег на фоне нехватки туалетной бумаги.
Ты хоть представляешь себе размер политического капитала, который принес Гагарин и Армстронг?
>Когда это станет актуально, рынок предоставит ресурсы.
Так это стало актуально, и рынок предоставил ресурсы.
Если спасение компании происходит за счёт ресурсов компании, я не имею претензий. Если фирма спасается за мой счёт, то мне это не нужно.
Минархизм вполне сохраняет леваческие этатистские институты вроде госсудов, госармий, госполиции. Это всё равно госплан.
Будет уже поздно.
А тебе разве не весело?
Ага. Так и вижу как у него дом от техники ломится)
Нужен анкапком.
>Если спасение компании происходит за счёт ресурсов компании, я не имею претензий. Если фирма спасается за мой счёт, то мне это не нужно.
Еще раз - твои личные расходы ничтожны, твой потенциальный профит их легко перекрывает. Почему ты против?
>Минархизм вполне сохраняет леваческие этатистские институты вроде госсудов, госармий, госполиции. Это всё равно госплан.
Ты жопой не виляй, либертарианцы в твоей логике леваки? Отвечай да или нет.
Ну так что там. Как при анкапе постоят дороги?
Общественный договор при отстутсвии его гаранта его исполнения лоооол.
Так не плати налоги. Кто то мешает?
Ну например раньше техника только у богачей была массово. У обычных людей разве что телефон, если повезет. А теперь каждая ебаная лампочка имеет чип с вайфай синхронизацией с умным домом. А количество процессоров на квадратный метр точно больше одного.
А какая разница? Все лучше чем хохлов|русски обсуждать
БОженька гарант.
Ага. Так и вижу как у него дом от техники ломится)
ГОЛОСУЕМ БЛЯДЬ, ДОЛЖНЫ ЗНАТЬ ПРАВДУ
Нравственный закон внутри тебя и есть гарант.
надеюсь что ты не свидомит-каннибал
Но ведь капитализм вульгарен. Какого ещё развития? Государство никогда не обеспечит развитие, т.к лоббирует чьи-то интересы.
>Гос-во нужно чтобы поддерживать эксплуатацию одних другими и защищать частную собственность избранных.
Мои личные расходы не касаются никого, даже если речь идёт об одной копейке.
Минархисты левоваты, но до полноценного соцдема им очень далеко. Их ошибка в том, что государство якобы будет сдерживать само себя. Они рассчитывают на магическую силу провластных структур.
Агористы это тот же анкап с заменой слова экономика на "контрэкономика". Агорист Минкин ничего нового не придумал.
Блядь, Опа обоссывают и обоссывают одними и теми же вопросами, но он продолжает и продолжает уже неделю, 24/7, не спит, не ест.
Тут точно что-то не так.
Тут точно что-то не так.
Угадай.
Дак contract enforcement, без которого капитализм и рыночек не работает и не сочетается с NAP. Не, ну у них там конечно манявр есть, что насилие это не насилие, если это защита собственности (нагнуть по неустойке за проёбанный контракт это оказывается защита собственности), даже если совершается на чужой территории.
А этатизм хуйня, так как считают, что чтобы защищать частную собственность, нужно продаться в рабство барину, отдавать ему 60% доходов и свою жену в первую ночь.
>В ходячих мертвецах хорошо описывается что происходит когда людям на голову внезапно обрушивается анкап. Есть няшные группы, на добровольной основе, что никого просто так не трогают, живут и работают, а есть НИГГАН или ГУБЕРНАТОР или ТЕРМИНУС.
>Мои личные расходы не касаются никого, даже если речь идёт об одной копейке.
Ебать ты дятел. Ответь на простой вопрос - почему ты против если тебе это самому выгодно?
>Минархисты левоваты, но до полноценного соцдема им очень далеко.
Сукаблядь я у тебя про сраных минархистов спрашивал что-то? Ты, блядь, читать умеешь?
Так ты и при анкапе свои 60% будешь отдавать, куда ты денешься, в пещеры пойдешь жить аки дикий зверь?
А вообще рыночек наебнётся первым при возможности всё бесплатно копировать. Уже сейчас это происходит в области цифровых медиа, и брыкания копирастов выглядят максимум убого и отстало. В дальнейшем, эта тенденция будет только усиливаться.
А как будут работать эти пресловутые ЧОПЫ? Могут ли они воевать друг с другом?
И что же придёт ему на смену?
Это уже частности. Я например скорее минархист и текущее положение в отношениях гражданина и государства, считаю далеким от оптимального. Тем не менее я четко вижу, что вообще без государства весь этот зоопарк будет полон первобытной грызни и разборок с выяснение правды по праву сильнейшего.
Примерно как опричнина.
>Так ты и при анкапе свои 60% будешь отдавать, куда ты денешься, в пещеры пойдешь жить аки дикий зверь?
Я буду отдавать меньше, так как не буду кормить армию чинушей и бюджетников, скидываться на виноградники в Тоскане.
Я против т.к. считаю, что это мне невыгодно - спасать чужие компании от развала. Хочешь добровольного спасения, организовывай краудфандинг.
Да, спрашивал. Минархизм + агоризм + анкап = либертарианство
Смотри, ольгинец. Я требую тебя в анальное рабство на 25 лет. Ты отказываешься и выставляешь свой ЧОП на защиту. Мой ЧОП сильнее и разбивает твой. Ты у меня в анальном рабстве. Как тебе сценарий? Как думаешь, сколько тысяч миллионов людей попадут в такое рабство?
Не, чувак, ты будешь отдавать больше, потому что Газпрому твоя занюханная деревня нахуй не уперлась, и финансировать прокладывание туда дороги он не станет.
Даже мультики запилили для скорбных разумом типа меня азазаза
А те нищуки которые не смогут заплатить за их услуги? Что будет с ними?
>Я против т.к. считаю, что это мне невыгодно - спасать чужие компании от развала.
Но тебе это выгодно. Это вин-вин, вы же его так любите.
>Да, спрашивал.
Нет, блядь, не спрашивал. Я спросил тебя считаешь ли ты либертарианцев леваками, это простой, блядь, вопрос.
Ну будут коррупцию сразу в цены за услуги, которые сейчас оказывает государство, закладывать. И про конкуренцию, которая от этого защищает, это ты кому-нибудь еще лечи: от монополией и картелей, как мы за эти треды выяснили, в анкапе страховки нет. Только анкапы кукарекают почему-то, как мантры, что это будет очень редко, хуй знает, с чего они взяли это.
Боюсь открывать. Это опять тот манямультик, где все договариваются и если что-то не так, то обращаться к независимому ОБЩЕМУ суду, а потом выполняют его постановление?
Если ты думаешь, что газпром финснсирует постройки дорог сейчас, то ты ошибаешься. У него есть пара моногородов, которые он содержит, но остальные от него почти нихуя не получают. Основной источник финансирования бюджета - твои налоги.
Ну а аргументы то будут почему так? Или пруфы, может быть?
Посчитаю выгодным, заплачу без налогов. Налоги, как инструмент, оказываются ненужными.
Не, не считаю. Я расписал тебе про каждое течение. Минархисты левоваты, но до твоего уровня им далеко.
Здравый смысл. Что, в условиях отсутствия закона, помешает нескольким компаниям, действующим на определенной территории, заламывать цены по сговору, если это всем им выгодно?
Ноуп. Почти 60% бюджета это внешнеэкономическая деятельность (торговля нефтью) и налоги на полезные ископаемые.
Маняанкаповцы - все как один мазохисты. С нищуками типа тебя или опа все будет хуево.
>Посчитаю выгодным, заплачу без налогов. Налоги, как инструмент, оказываются ненужными.
Ты настолько ебанавт что будешь вникать в каждую такую историю и решать нужно тебе это или нет, чем раз и навсегда закинуть десять баксов?
>Не, не считаю
Тогда схуяли ты меня обозвал леваком за то что я считаю что государство необходимо, педик?
Может школьники как следует насосутся хуёв со своими конкретными примерами и просто изучат матчасть.
Хотя надежды мало. Среди пидорашек процент необучаемых очень высок.
Кортельные сговоры были всю блядь историю с момента изобретения ремесел и торговли, но нет, при маняанкапе их не будет. Почему-то.
А еще выгодней договориться повышать цены, а сам выставляешь цену чуть меньше, чем договорились. Ой вейт, не только ты так желаешь. Черт, наш картель опять развалился.
Ну и пойми что вы не в вакууме живете. Ваша сверхмаржа привлечет соседних конкуретнов, или кто-то создаст новый бизнес, прельщенный вкусной маржой.
Да и задирать цены не всегда выгодно, я уже объяснял почему.
Все картельные сговоры были построены против государства, против его запретов и регуляции. Как только запреты снимались - картели распадались. Пример - сухие законы в кап странах, или наркокартели в современности.
Государство порождает картели.
Вопрос атлантам в этом ИТТ треде: если устройство общества по модели анархо-капитализма является более правильным, рациональным и эффективным, то почему из более чем двухсот территориальных образований на Земле ни одно сколь бы то ни было успешное не является анархо-капиталистическим? Свободный рыночек порешал анкап? Или вы как коммибляди верите, что наступление анкапа возможно только по всей земле сразу, или проклятые этатисты устроили межнациональный сговор?
Чувак, картельные сговоры были даже до того как государства, блядь, вообще появились. Потому что государство это и есть картельный, блядь, сговор.
Блять даже обычный анархизм с Кропоткиным и Бакуниным не настолько наивен и нелеп как анкаповский детский лепет.
При чём если анархизм хоть и невозможен, но к нему можно стремиться, как к некому прекрасному идеалу, то анкап - мало того что невозможен, так ещё и максимально непривлекательный и варварский, сплошной ад на земле. Нужно быть жырным как ОП, упоротым, или иметь IQ ниже 60, чтобы верить вво free market и стремиться к подобной хуйне.
При чём если анархизм хоть и невозможен, но к нему можно стремиться, как к некому прекрасному идеалу, то анкап - мало того что невозможен, так ещё и максимально непривлекательный и варварский, сплошной ад на земле. Нужно быть жырным как ОП, упоротым, или иметь IQ ниже 60, чтобы верить вво free market и стремиться к подобной хуйне.
Напоминаю даунам, как всё будет при анкапе.
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%B8%D1%82%D0%B2%D0%B0_%D1%83_%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8B_%D0%91%D0%BB%D1%8D%D1%80
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%B8%D1%82%D0%B2%D0%B0_%D1%83_%D0%B3%D0%BE%D1%80%D1%8B_%D0%91%D0%BB%D1%8D%D1%80
При анкапе бедный - это петух, ебите его, насмехайтесь над ним, продавайте на органы.
Я думаю что опу платят коммунисты, чтобы, когда их назовут грязноштанными, показать пальцами на анкапов и заявить что грязнота штанов познается в сравнении.
Управление расходами это теперь ебанатство? Захочу - буду каждую копейку пересчитывать, захочу - вбухаю все деньги в загибающуюся контору. Приказывать другому, что он должен делать со своими деньгами - вот ебанатство.
Потому что ты сторонник госплана. Минимального, максимального, тотального - неважно. Твой госплан нельзя пощупать, нельзя определить и он обладает способностью к неконтролируемому росту.
Есть такая хуйня - платежеспособный спрос. Погугли ее и не обсирайся больше так.
"Беспредел. Анкап по/ - ыдишен"
Действующие лица:
Филателист - ОП
Калган - ЧОП вписывающийся за ОПа
Мойдодыр - представительное лицо бедноты, беднота при анкапе = петухи
Кум - местная мегакопорация с большой властью, которую заебали кукареки ОПа, ведь они отрывают подчинённых мартыханов от работы
Князь - подконтрольный мегакорпорации ген.директор местного объединения частных судов
Могол, Пистон, Поп - совет директоров местного объединения ЧОПов, испольняющий распоряжения местного объединения частных судов
Окунь - предприниматель, конкурент ОПа, работающий в сговоре с местным объединением ЧОПов.
Действующие лица:
Филателист - ОП
Калган - ЧОП вписывающийся за ОПа
Мойдодыр - представительное лицо бедноты, беднота при анкапе = петухи
Кум - местная мегакопорация с большой властью, которую заебали кукареки ОПа, ведь они отрывают подчинённых мартыханов от работы
Князь - подконтрольный мегакорпорации ген.директор местного объединения частных судов
Могол, Пистон, Поп - совет директоров местного объединения ЧОПов, испольняющий распоряжения местного объединения частных судов
Окунь - предприниматель, конкурент ОПа, работающий в сговоре с местным объединением ЧОПов.
>Управление расходами это теперь ебанатство?
Ага.
>Захочу - буду каждую копейку пересчитывать, захочу - вбухаю все деньги в загибающуюся контору.
>Приказывать другому, что он должен делать со своими деньгами - вот ебанатство.
Но это удобно. Ведь при анкапе ты на пересчет чего тебе выгодно а что нет потратишь все время, на еду не хватит. И ты наймешь контору которая будет тебе это считать. И они будут кидать твои пару центов на бейлауты.
>Потому что ты сторонник госплана.
Не выдумывай, педик, никакого госплана мне не нужно, я капиталист.
>Все картельные сговоры были построены против государства, против его запретов и регуляции.
Этот анкапер ушел в маняфантазии. Кортельные сговоры у него против государства, ну охуеть блядь вообще. Ты ГОСУДАРСТВО ВИНОВАТО на чистом рефлексе уже высираешь или тралишь тип?
Напиши уже Акт Первый, хули ты тут тизишь.
Лол, раньше гос-во было чопом, потом корпой и вот теперь картель. Сколько открытий всяких разных в треде.
Да, что тебе в этом не нравится?
Достаточно ставить пробел в конце ссылки, прежде чем копировать её.
Я на это отвечал ещё в четвертом треде. Картельные сговоры не против, они ЗА СВОЮ ВЛАСТЬ, и против другой только постольку, посколку она им мешает. Когда государство отствупает, картельный сговор НИКУДА НЕ ДЕНЕТСЯ, он пришел не против монополиста на насилия А ВМЕСТО НЕГО. Дзайбацу в Японии ебали всех и никуда не уходили пока их не пидорнули после окупации союзническими войсками.
Всё, мы добили опа-анкаловца. При анкале рано ли или поздно возникнет потребность в служащем, который переводил каждую копейку на частные дороги, гулаг-таун, ЧОПы, суды и прочее, а его услуги будут ещё дороже, чем с государством и фактически ничем не будет отличаться - такое же третье лицо.
Государство идеальное естественное образование. Если ОП продолжит это отрицать, - он проплаченный. Игнорируем петуха.
/thread
Государство идеальное естественное образование. Если ОП продолжит это отрицать, - он проплаченный. Игнорируем петуха.
/thread
Нет смысла писать акты, достаточно расставить действующих лиц, всем и так понятно что будет дальше.
>Управление расходами это ебанатство.
>Я капиталист
Хороший капиталист и рыночная стратегия интересная.
Я же сказал, будет удобно и выгодно - сам понесу деньги. Не посчитаю выгодным, ты будешь тисками у меня эти 2 цента отбирать. Потому что это блять мои 2 цента.
К слову сервисы расчёта выгоды/невыгоды есть уже сейчас. У криптовалют есть сайт bestchange который в прямом эфире обсчитывает данные тысяч бирж. Вот он рыночек в действии.
Бамп вопросу. Мани, ваш теоритический кукарек про нешправедливость подобен коммиблядскому. Однако предлагаемая вами модель не прошла проверки естественным отбором, как впрочем и коммунизм. Хорошо хоть вам хватает ума не убивать людей во имя вашей идеи, уж на том спасибо
>Хороший капиталист и рыночная стратегия интересная.
Нормальная стратегия, я же не дебил-анкап чтобы из-за десяти центов в год рвзодить смену государственного и экономического строя.
>Я же сказал, будет удобно и выгодно - сам понесу деньги.
Так ведь не понесешь, за тебя специально нанятый человек понесет, которому, кстати, ничто не помешает быть коррумпированным.
>К слову сервисы расчёта выгоды/невыгоды есть уже сейчас. У криптовалют есть сайт bestchange который в прямом эфире обсчитывает данные тысяч бирж. Вот он рыночек в действии.
Говно это в действии, и бестчендж твой говно, никак просчитать последствия бейлаута он не может.
Я предлагал в одном из тредов нормальную минархическую систему, где граждане сами занимаются распределением своих налогов по сферам, (за исключение некоторых всем подефолту необходимых сфер, куда отчисления идут автоматически для заполнения установленного народом минимума). Таким образом больше будут развиваться те сферы, которые интересуют граждан, а те что не интересуют - уйдут на дно. Эдакая прямая демократия в экономике.
Чейто не прошла, прошла, и людей поубивали прилично, даже геноцид небольшой запилили.
Сейчас тебе скинут про успех Исландии.
Государства возникли в результате разрастания обществ до размеров, при которых анкап на том этапе развития не мог существовать. Сейчас появился блокчейн и анкап может быть любых размеров, так что пляшем.
Пока что ни одного аргумента не привели почему охрана обеспеченная всякими частными военными конторми безопаснее чем охрана обеспеченная государством.
Я говорю что в отличие от полиции, ЧОП сделает все возможное чтобы защитить тебя в соответствии с контрактом. Потому что конкуренция. Они будут быстрее, надежнее и дешевле. Опять же потому что конкуренция.
А полиция качественно только на митингах пиздит школьников, и в остальном она сосет хуи, потому что монополия.
Это его 10 центов, отъебись со своим вороватым ТИБЕ ЭТО ВЫГАДНА.
Он сказал нет.
Умножь 10 центов на число людей в стране и посчитай сколько шаурмичных у дилдшота ты на эти деньги восстановишь. Готов спорить, цена подниматься до 1$?, потом до 10$. А хуевые дельцы так и будут разоряться. Поэтому ни одной копейки недобровально ты от меня не получишь.
В условии появился специально нанятый человек. Интересно.
Ты вряд ли понимаешь о чём говоришь, когда называешь сервисы мониторинга и оценки говном.
>Исландия (исл. Ísland [ˈislant] — «страна льдов» или «ледяная страна») — островное государство,
>Государство
Твой блокчейн сосет у паяльника, проходили уже.
>Я говорю что в отличие от полиции, ЧОП сделает все возможное чтобы защитить тебя в соответствии с контрактом. Потому что конкуренция. Они будут быстрее, надежнее и дешевле. Опять же потому что конкуренция.
Ебать манямир. Нахера чопу вся эта конкуренция если он может тебя отпиздить и заставить тебя платить налоги? И мы, кстати, опять удаляемся от средневековья куда-то в дремучие дали истории. Вы дебилы хоть понимаете что все это уже проходили?
НАЧНИ С СЕБЯ:
1. работай неофициально
2. сиди на пособии
3. ставь магнит на воду
4. воруй электричество у государства
5. катайся на общественном транспорте зайцем
6. путешествуй попутками
7. поддержи контрафакт и пиратский контент
8. поддержи черный рынок
9. меняй валюту на черном рынке
10. пользуйся криптовалютой
11. поддержи контрабандный бизнес
12. повысь эффективность огорода деда и фермерского хозяйства бабки
13. Вывози капитал в лучшую для себя зону.
14. Насмехайся, ссы ватанам на лицо, окунай в их собственное говно, говори что они сами виноваты в своих бедах и обзывай пятой колонной.
1. работай неофициально
2. сиди на пособии
3. ставь магнит на воду
4. воруй электричество у государства
5. катайся на общественном транспорте зайцем
6. путешествуй попутками
7. поддержи контрафакт и пиратский контент
8. поддержи черный рынок
9. меняй валюту на черном рынке
10. пользуйся криптовалютой
11. поддержи контрабандный бизнес
12. повысь эффективность огорода деда и фермерского хозяйства бабки
13. Вывози капитал в лучшую для себя зону.
14. Насмехайся, ссы ватанам на лицо, окунай в их собственное говно, говори что они сами виноваты в своих бедах и обзывай пятой колонной.
Что несёшь. Блокчен может решить только одну проблему вечнонесуществующего free market - необходимость монополии на money supply. И не факт, что может. Проблему с contract enforcement и с тем что в любой системе образуется монополист на насилие твой блокчейн никак не решает. Но даже если бы решал, очнись, маня у тебя мир без законов, а выполнение контрактов возможно только в случае, если у тебя денег больше, чем у других субъектов контракта. Это жа адский пиздец, анкап - это тупая хуйня которая мало того что не существует, таки противоречит сама себе.
> Ебать манямир. Нахера чопу вся эта конкуренция если он может тебя отпиздить и заставить тебя платить налоги?
Вот об этом я и говорю. Кто меня спасёт от рэкета? Чоп будет жиреть, закупать/воровать новую технику и рекрутов и в итоге перерастёт в тоталитарное государство. Или нет? Что его удержит?
>ко-ко-ко интел монополист
>большая часть процессоров в мире давно уже ARM архитектуры
>в ARM мире вагон и тележка вендоров и решения на любой вкус и кошелек
ебать ты узко смотришь на рынок
НАЧНИ С СЕБЯ:
1. воруй
2. убивай
3. еби гусей
4. рычи
5 двигай тазом
6. показывай что ты животное
1. воруй
2. убивай
3. еби гусей
4. рычи
5 двигай тазом
6. показывай что ты животное
Но ему это выгодно, он что, идиот?
>Умножь 10 центов на число людей в стране и посчитай сколько шаурмичных у дилдшота ты на эти деньги восстановишь.
Дохуя.
>А хуевые дельцы так и будут разоряться. Поэтому ни одной копейки недобровально ты от меня не получишь.
Конечно, ведь тебе насрать не только на окружающих людей, но даже на самого себя. Потому что разорение компаний и сокращение рабочих мест не выгодно никому.
>В условии появился специально нанятый человек. Интересно.
Конечно появится, ты же сраный пейзанин, тебе надо кидать навоз а не решать че тебе там выгодно а что нет.
>Ты вряд ли понимаешь о чём говоришь, когда называешь сервисы мониторинга и оценки говном.
Для того о чем мы говорим они непригодны, следовательно, говно.
Всё так.
/thread
Как мы выяснили после серии тредов - защитит тебя божинька. Больше надеяться не на что.
>Твой блокчейн сосет у паяльника, проходили уже.
Все равно что сказать "база данных сосет у паяльника" Блокчейн - это распределенная база данных, маня
>Нахера чопу вся эта конкуренция если он может тебя отпиздить и заставить тебя платить налоги?
Кто его тогда наймет потом? Никто, он разорится. А я найму других, которые честно защищают.
>contract enforcement
Блокчейн и с этим пробелму решает. Смартконтракты будут выполнять автоматически башлять неустойки и абонентки, и деньги под ключ.
А со всем остальным есть третейскуие суды, арбитражи и ЧОПы, которые договариваются между собой следовать решением арбитров в случае спорных ситуаций, как описано тут
Повторенный вопрос заслуживает повторенного ответа.
Я же сказал, будет удобно и выгодно - сам понесу деньги. Не посчитаю выгодным, ты будешь тисками у меня эти 2 цента отбирать. Потому что это блять мои 2 цента.
Идём дальше:
Если собрать с каждого добровольца по 10 центов мне хватит на рубашку, очки, кабриолет и ещё на стеклянный хуй останется. Вау, я изобрёл краудфандинг. Но зачем мне тогда налоговые инструменты?
>Для того о чем мы говорим они непригодны
Пригодны, я так тысячи деревянных экономил на скачке курсов в 2 копейки.
>Все равно что сказать "база данных сосет у паяльника" Блокчейн - это распределенная база данных, маня
Да, база данных вполне может соснуть у паяльника. Если человеку который имеет к ней доступ в жопу засунуть оный паяльник, а потом предоставить ему свободу доказать что он не добровольно перевел битки.
>Кто его тогда наймет потом?
А зачем ему наниматься к кому-то, у него источник доходов, он же тебя заставил налоги платить, забыл?
>А я найму других, которые честно защищают.
С чего ты взял что честные вообще будут? Просто открыв учебник истории ты можешь выяснить что честные бывают только в сказках.
В таком случае воспринимай блокчейн, как защищенную от паяльнка базу данных. Нет того, у кого есть к ней специальный доступ.
>С чего ты взял что честные вообще будут?
Затем, что это ниша рынка, с которой можно стричь бабки. И куда большие, нежели чем убийства и шантаж.
>Я же сказал, будет удобно и выгодно - сам понесу деньги.
Хрюндель, знаешь почему правительство США платит бейлауты? Потому что в прошлый раз когда они не заплатили у них великая депрессия немношк случилась.
>Если собрать с каждого добровольца по 10 центов мне хватит на рубашку, очки, кабриолет и ещё на стеклянный хуй останется. Вау, я изобрёл краудфандинг. Но зачем мне тогда налоговые инструменты?
Потому что ты, идиот, неспособен просчитать последствия бейлаута, для этого нужен специалист, а краудфандинг для этого слишком тормозной, при этом результат зависит от пиара. Ты готов на пиздец в экономике потому что твой сосед решил потратить десять баксов на шлюху?
>Пригодны, я так тысячи деревянных экономил на скачке курсов в 2 копейки.
Непригодны, просчитать последствия бейлаута он не может, а ты по-прежнему неспособен прочитать простой текст. Ты сумасшедший?
> Кто его тогда наймет потом? Никто, он разорится. А я найму других, которые честно защищают.
Гугли рэкет.
Анкап - это феодализм. Дяденьки уничтожают друг друга маленькими армиями, захватывают города, а челядь на них пахает. Если крестьяне хотят сбежать - их ждёт суд феодала и смерть.
> Затем, что это ниша рынка, с которой можно стричь бабки. И куда большие, нежели чем убийства и шантаж.
Защищая честно ты получаешь оплату(часть средств нанимателя), вымогая деньги ты получаешь столько, сколько физически способен "наниматель" тебе заплатить, т.е. максимум.
>В таком случае воспринимай блокчейн, как защищенную от паяльнка базу данных.
Не буду, какой мне прок от блокчейна если чувак с паяльником все равно отберет у меня битки?
>Затем, что это ниша рынка, с которой можно стричь бабки.
Ты реально тугой? Эта ниша с каменного века существует, но пользуются ей только персонажи сказок и сумасшедшие, которые в результате все равно сосут. Потому что это нихуя не выгодная ниша.
>Только теперь они будут получать деньги напрямую от своих клиентов
надо провести дорогу в удаленную деревню. половина деревни отказывается платить, так как знает, что вторая половина все равно заплатит. iбудем нанимать чвк, чтобы не давали пользоваться дорогой половине деревни?
> любой талантливый стартапер забирает у монопольки долю рынка, процент за процентом, как это было с IBM и Microsoft.
какой конкретно стартапер, какую долю и какого рынка отобрал у Microsoft?
> Чиновник не слезет с твоей шеи никогда, бесконечный ремонт сошедшего по весне асфальта это его хлеб.
В нормальных странах чиновник - избираемая должность, и любой, чинивший асфальт по весне более двух раз, отправляется в пул использованных гондонов аж бегом.
> Они быстро убегут от тебя, когда сговор станет убыточным.
как он вдруг станет убыточным, если 99% процентов рынка находится под влиянием монополии?
> поднимете цену шапок со 100р до 500р, люди станут заказывать их по 400р с другого конца земли
мы не будем поднимать их до 500, мы поднимем их сначала до стоимости 400 + доставка с другого конца земли * 0.9, а когда производитель на другом конце загнется, не имея доступа на наш рынок, мы поднимем еще в два раза.
> Чтобы захватить мировой рынок с современным уровнем глобализации, тебе нужно быть господом богом.
помолился на Intel
> Исход успешного демпинга это банкротство предприятия.
блять, что за долбоеб сюда пишет? 99% крупных корпораций сначала демпингом душат конкуренцию (Гугл, Убер, тысячи их), потом тупо занимают весь освободившийся рынок и задирают цену куда хотят
А что помешает появится новым государствам? Разве они не появились из живущих в анархокапиталистических условиях первобытных племенах людей когда тем начали пытаться объединяться в группы большие нежели 30-70 человек?
Вроде как считается что один из самых неоспоримых фактов антропологии это то, что на анархических началах сосуществовать могут общины из 30-70 человек, там у них(как правило) равенство и всё такое, дальше либо они распадаются если превышают лимит либо начинаются зачатки государства.
Зависит от среды, тащемта. Если тепло и есть жрат то равенство и все такое, если холодно и жрат нет то содом и пиздец.
Собственно, любого рода анархия возможна лишь при минимальной конкуренции, чем выше конкуренция тем более регламентировано общество.
>великая депрессия
А так ты кейнсианец штоле? Ну тогда иди напечатай ещё немного денег, помоги отечественному производителю, запрети водяру. Правительство США не нашло выход из кризиса, а наоборот, отсрочило конец ВД, когда Кейнс добрался до денежного станка.
>пиздец в экономике
Не лезь в экономику, пиздец и не случится. А добровольно-принудительные налоги платят выше по коридору и левее.
Просчитать последствия фоллаута, курс какой-нибудь валюты с точностью до цента и минуты, цену на шлюх через год не может никто и никогда. Экономика слишком сложная система в своём квантовом "гейзенберговском" смысле, чтобы высчитывать в ней последствия белаута.
>А что помешает появится новым государствам?
Криптоанархия. Никто не платит налогов, суды свои, полиция своя, армии свои, оружие своё. Зачем со всем этим башлять бабло кому-то за то что он будет издавать законы и пытаться силой навязывать их исполнение?
Анкап появится из-за того что он эффективнее, богаче и надежнее государства. Соответственно по тем же причинам он не скатится в государства обратно.
разве свободная конкуренция это не главная причина по которой анархия должна обеспечить всеобщее счастье и процветание?
Раньше тоже никто не платил налоги и что вот стал. Почему и зачем?
Всё думаю, не ступить ли на путь анкапа.
Но поясните мне, анкаповцы, за это . Почему крупный ЧОП со временем не начнёт ебать всех в рот и не установит локальный тоталитарный режим?
Но поясните мне, анкаповцы, за это . Почему крупный ЧОП со временем не начнёт ебать всех в рот и не установит локальный тоталитарный режим?
Зачем например Индейцы северной америки вдруг резко начали платить налоги государству США? Нахуй им надо то это было?
Ну ты был прав про количественное ограничение протоанкапа. Теперь появились новые технологии, которые позволяют сделать анкап универсальным.
Или вот. Нахуя русня платила налоги монголам? Чём без налогов жилось что ли плохо?
>незаконность существования государства
Проиграл. Кто законность соблюдать тебе будет, мань?
Хейтят анкапов только античеловечные мрази, которые ненавидят всех из-за своих комплексов.
???
Государство, только особое АНКАПОВСКОЕ!
Я не сказал что они сделали правильный выбор, я сказал почему они платят бейлауты. Потому что потеря доверия к банкам это гарантированный пиздец, причем всем и сразу. А не лезть в экономику не выйдет, саморегулирующаяся экономика вообще невозможна, точнее, стабильного общества при ней. Хочешь анкапа езжай в Сомали, тебе там пропишут анкапа, самого натурального.
Подразумевалась легитимность. Легитимность будет таковой вне зависимости от того кто ее соблюдает.
Интернет, соцсети, блокчейн, смартконтракты, распределенные платформы.
Когда суды и армия свои это и есть государство, даунич.
Ты мне скажи что было причиной по которой люди начали платить налоги, как ты не зная причин почему они начали это делать можешь утверждать что сейчас они этого делать не будут?
>Когда суды и армия свои это и есть государство, даунич.
Нит.
Суды частные. Армии частные. Ты обосрался.
Неужели никто не может ответить?
По той же причине, по которой современные государства захватили всю доступную земляшку, но не превратились в Мировое Правительство. Конкуренция, издержки, невыгодность.
Выходит, уплачивая бейлаут они сознательно шагают к пропасти. А мне ещё про необходимость выплат тут заливали.
>саморегулирующаяся экономика вообще невозможна
Черные рынки никто не регулирует. А они есть.
>езжай в Сомали
Может быть и съезжу однажды. Денег подкоплю.
Ну очевидно ты имеешь в виду порабощение.
Современный анкап поработить сложнее - огнестрел дешев и есть у очень многих, интернет позволяет узнать об угрозе, координироваться и запилить краудфандинг на оплату ЧВК.
Неа, частный суд возможен только в комплекте с частной армией, чтобы обеспечивать независимость. А союзу суда и частной армии незачем побтраться, они просто заставят тебя платить налоги и уберут конкурентов. Весь вашианкап держится на честном слове, а на честное слово всем насрать.
Не заставит, 8 тредов уже вас обоссываем на этот счет.
Нет, ты что, читать не умеешь? Невыплата бейлаута это шагив пропасть.
Черный рынок крайне стабилен, а те к то на нем торгует благополучные люди и уверены в завтрашнем дне. И этот рынок энивей накрепко привязан к неверному и существовать без него не можнт.
Езжай , тебе там кишки выпустят.
Сега
Заставит, что им помешает? Твой батя с ружбайкой и в труханах?
Блять, я уже два года назад пришёл к выводу, что если сбросить всю высокоморальную шелуху про честь, патриотизм, долг, клятвы и прочее-прочее, то государство, а точнее правительство - это обычная частная компания, обеспечивающая запросы клиентуры.
Анкап топит за избавление от государства и замене его на частные компании, не понимая, что уже живёт в этом мире, и уже им недоволен.
Конкуренция, издержки, вызванные сопративлением, потеря репутации.
До сих пор ни разу никому не помешало.
>По той же причине, по которой современные государства захватили всю доступную земляшку, но не превратились в Мировое Правительство. Конкуренция, издержки, невыгодность.
Сейчас идёт битва за Зоны влияния. Арабские страны, Азия, Африка и т.д. Никто не будет в наше время вести полномасштабные войны, когда у главных игроков есть ядерное оружие и прочая ебала. А вот при анкапе это реальнее. Каждый будет царьком на своей территории, пытаться отжать кусок-другой и стать самым крутым. Это и есть суть феодализма: постоянные маленькие войны с ограблением мирняка. Только теперь вместо копий и мечей будут танки и автоматы
Sage, монополия будет, никуда от нее не деться и свободный рынок ей не помеха
Чё? Ты объясни какие были у людей причины начать платить налоги.
Так-то пустые слова для пидорахи. Вот ты сказал, но ни один нейрон не загорелся в мозгах пидорашки.
Особенно репутация смешная штука при нехилом скиле к двоемыслию.
Невыплата бейлаута это шаги обратно от пропасти, поскольку за фейлы компании платит только сама компания, а не целая страна.
Рынок назвал чёрным чиновник. Я использую общеупотребимую трактовку, но по сути это неверно: рынок не может быть чёрным, черным бывает только администрирование.
На примере совка можно увидеть, что чёрный рынок, доставалы и сервизы из ГДР давали пососать госплану, который не мог снабдить людей туалетной бумагой.
Существование "черного" рынка опровергает твои слова про то, саморегулирующаяся экономика невозможна
>кишки выпустят
Когда выпустят, тогда и поговорим.
Назвать всех, кто видит, что ни разу за всю историю человечества анархизм и конкрунция не вылились ни во что иное кроме как государство, пидорашками это тоже обязательный пункт причащения к анккапу?
Издержки не влияют только на школоту. Вот начнешь считать свои деньги сразу жаба задуши от бездарно проебаных средств с отрицательным кпд.
>Каждый будет царьком на своей территории
Это верно. Я царёк своего дома, своей земли, своего тела.
>пытаться отжать кусок-другой
Это вряд ли. Я не хочу идти на риск и лишиться своего дома, своей земли, своего тела.
Просто лениво в очередной раз все расписывать подробно, написал хоть как-то. Пойду гулять.
В России сейчас анкап?
По этой логике 100 процентов людей является школотой и анкап нереален. У тебя проблемы с логикой. Тебя ставят перед фактами, ты говоришь это плохие факты и считаешь что их опроверг...
Госкап с пингом в 20-30 лет от западных стран.
Вообще-то платит компания и все ее инвесторы. А невыплата означает что инвестировать никто не будет, ссыкотно. А после этого хоть обпечатайся деньгпми, нихуя не поможет.
Черный рынок это вообще не экономика, это часть экономики, сам по себе он не существует.
Когда сьещдишь тогда и поговорим.
Хочешь зарабатывать - умей тратить и рисковать. Так начинались и так закончатся все войны. При анкапе, когда у людей не будет запретов ВООБЩЕ это будет приумножено в сотни раз: самые богатые соберут армии и пойдут ебашить других богатых. И плевать они будут на тебя и твои проблемы. Закрепостят в своих городах и деревнях, а ты ебись как хочешь
Не было предпосылок. Теперь они есть.
Аппеляция к невозможности на основании истории удел самых необучаемых мартыханов забывших даже про святого Гагарина.
Ещё смешная хуня в в анкапе это походу полное отсутсвие администривки. Ну то есть административные нарушения очевидно NAP не нарушают (хотя похуй на него, так как контроль за выполнением NAP всё равно никем не производится), и в отдельных контрактах не оговариваются, по понятным причинам, а глобальных законов в анкапе нет. Неужели, сейчас окажется что административка НИНУЖНА?
ЛОЛ БЛЯТЬ. А рыцари значит были ниебаца тупые, раз захватывали чужие замки и ебали жён. Зато теперь будет мир и процветание, когда сотня богатых людей получит в распоряжение армию наёмников.
>пингом в 20-30 лет
Это время действия патентов?
Популяции к невозможно на основании эмпирических данных это удел самых необучаемых мартыханов забывших даже про святого Гагарина, а утверждение возможности основываясь на выдумках это удел кого?
Аппеляция)
Это ни разу никому не помешало. У тебя проблемы с чтением?
В 50.
>Не было предпосылок. Теперь они есть.
какие? блакчейн?))
Мне уже объяснят почему 12к лет всюду где разрушалось государство до уровня анархических коммун оно возникало вновь и почему этого не произойдёт сейчас?
С какой целью-то войны устраивать? Их профит держится только на военном заказе гос-ва, но является чистым убытком для всего общества. При анкапе общество явно не захочет оплачивать подобный празник из своего кармана.
Хуясе манямирок у анкапов, вы рил ебануьые
Битва у горы Блэр — одно из крупнейших гражданских восстаний в истории Соединенных Штатов Америки и крупнейшее вооруженное восстание со времен Гражданской войны в этой стране. В течение пяти дней в конце августа и начале сентября 1921 года в округе Логан, штат Западная Виргиния, от 10 000 до 15 000 шахтеров с оружием в руках сражались против армии частных детективов, полицейских и штрейкбрехеров. Битва завершилась после указа Президента о вмешательстве армии США.
Оплачивает же.
Я не пожелал становиться вашим "добровольным" инвестором. Когда вы в очередной раз развалились, меня это не затронуло.
Я не зря заострил внимание на оговорке: "рынок не может быть чёрным, черным бывает только администрирование". Рынок может существовать даже если вокруг медмакс и правительств больше не осталось. Обмен мяса на топоры это рыночный обмен, ему не нужен никакой контроль.
Битве предшествовали массовое вступление шахтеров в профсоюзы Объединенных горняков Америки (UMWA). Недовольство шахтеров возглавляемых профсоюзами и нежелание компаний-шахтовладельцев идти на уступки вылились в многочисленные вооруженные стычки между шахтерами и частными детективами, работавшими на угольные компании. Знаковым стало столкновение 1920 года в городке Мэтуон (англ. Matewan) (см. Битва в Мэтуоне) и попытки профсоюзов захватить неподконтрольные профсоюзам шахты в мае 1921 года (известна под названием «Трехдневная битва»).
Восстание было направлено против жесточайшей системы эксплуатации, применяемой угольными компаниями в Западной Вирджинии. Любая попытка сопротивления шахтеров подавлялась посредством запугивания, убийств и выселения семей из принадлежащих компании домов. Нанятые компаниями детективные агентства действовали как аналог современных частных охранных предприятий. Также против шахтеров зачастую применялась полиция.
>армии частных детективов
Чёт представил себе толпу типов в шляпах, пальто, и с кольтами и сигарой. и поиграл войну.
ну типерь мы стали более лучше криптовать данные, блокчейн, дарквеб. тор, п2п-сети, торенты)) теперь та капитализм будет с человческим лицом! ни то что кровожадный госкапитализм где государство не даёт продавать цепе и наркотики и ещё налоги какиета платить нада
>С какой целью-то войны устраивать?
Политическое влияние, ништяки, репарации.
Общество при анкапе будет распределятся на князей и челядь. Князья - это бывшие военные, политики, богачи. Они закуют тебя в кандалы и отправят ебашить в шахту или на завод, как и твоих родителей и друзей. И сделать ты ничего не сможешь)
Не только. Купи себе розовый дилдак на али и почуствуй себя белым человеком в стрене третьего мира.
Битве у горы Блэр предшествовало другое событие – так называемая Битва в Мэтуоне. К 1920 году большинство шахтеров в Западной Вирджинии были организованы в профсоюзы Объединённых горняков Америки (UMWA). Юг штата, однако, всё ещё оставался бастионом угольных компаний. В начале 1920 года президент UMW президент Джон Л. Льюис выбрал округ Минго для организации профсоюза. Некоторые особенности Минго сделали его более привлекательным для профсоюзных лидеров, чем соседний округ Логан, который находился под контролем противника профсоюзов, шерифа Дона Чафина. Политическая структура Минго был более независимой, и некоторые политики поддерживали профсоюзы. Кабелл Тестермэн, мэр города Мэтуон, был сторонником профсоюзов. Он назначил 27-летнего Сида Хэтфилда шерифом города. Будучи подростком, Хэтфилд работал в угольных шахтах и с пониманием относился к шахтёрам.
19 мая 1920 года, во время волнений шахтёров, сотрудник детективного агентства «Болдуин-Фелтс» Ли Фелтс вместе с двенадцатью агентами прибыли в Мэтуон, и встретились с Альбертом Фелтсом, который уже находился в городе. Альберт и Ли были братьями Томаса Фелтса, основателя и директора агентства. Альберт пытался подкупить мэра Тестермэна, чтобы тот установил пулемёты на крышах в городе, на что Тестермэн ответил отказом. В тот же день Альберт и Ли вместе с другими агентами выселили из дома жену вступившего в профсоюз шахтера и её детей, пока её мужа не было дома.
Когда агенты пришли на вокзал, чтобы уехать из города, Сид Хэтфилд и группа его помощников преградили агентам путь, заявив, что они арестованы. Альберт Фелтс ответил, что на самом деле это у него есть ордер на арест Сида. Мэр Тестермэн попросил агентов показать ордер. Изучив его, он воскликнул: «Это фиктивный ордер». После этих слов, вспыхнула перестрелка, и Сид Хэтфилд выстрелил в Альберта Фелтса. Мэр Тестермэн упал на землю, смертельно раненый. Погибло десять человек – в том числе Альберт и Ли Фелтс.
Сид Хэтфилд стал героем шахтёров и символом надежды на то, что иго угольных компаний и их наемных убийц можно свергнуть. В течение всего лета и до осени 1920 года профсоюз укреплялся в округе Минго. При этом продолжались стычки горняков с наёмниками компании.
>средние века
>криптоанархизм 21 века
А что мешает купить его при госкапитализме? И зачем на Али, у меня тут на углу неплохой сексшоп говорят.
Затронет, конечно, депрессия всехтзатронула, помнишь?
Да, вот только медмакс вокруг. И ничего другого при нерегулирумой экономике не возможно. Вылазь из манямира, люди тупые кретины и сломают все если это не чинить.
26 января 1921 года начался суд над Сидом Хэтфилдом, обвинённым в убийстве Альберта Фелтса. Это расследование привлекло внимание всей страны. Хэтфилд был оправдан, но в целом профсоюз столкнулся с серьёзными неудачами. В середине мая 1921 года его активисты начали атаку на шахты, не охваченные профсоюзом. Конфликт быстро охватил всю долину Таг Ривер. Эта «Трёхдневная битва» закончилась переговорами и введением военного положения. Шахтёров постоянно арестовывали без соблюдения базовых юридических прав.Которых при анкапе и вовсе не будет
В разгар этой напряжённой ситуации Сид Хэтфилд отправился в округ Макдауэлл. Вместе с ним был его друг Эд Чамберс. Когда они поднимались по лестнице здания суда, безоружные и в окружении своих жён, агенты «Болдуин-Фелтс»ЧОП, стоящие на верху лестницы, открыли огонь. Хэтфилд и Чамберс были убиты.
Это убийство вызвало ярость шахтёров и они стали вооружаться. Шахтёры начали патрулирование и охрану территории у реки Литл Коул. Шериф Дон Чафин послал солдат к реке, но шахтёры разоружили и прогнали их прочь. 7 августа 1921 года лидеры UMW юга Западной Вирджинии организовали митинг у Капитолия штата в Чарльстоне. На митинге выступали Фрэнк Кини и Эд Муни, которые были ветеранами предыдущих классовых конфликтов в регионе. Оба были уроженцами этих мест. Кини и Муни встретились с губернатором Морганом, и вручили ему список требований шахтёров. Морган отверг их, что только сильнее разозлило шахтёров. Среди шахтёров распространилась идея идти в Минго чтобы освободить арестованных шахтёров и покончить с военным положением. Но непосредственно на пути стояла гора Блэр, округ Логан и шериф Дон Чафин.
На митинге 7 августа, знаменитая Мэри Харрис — «Мамаша» Джонс (активист ИРМ), призвала шахтёров не идти в Логан и Минго, а укреплять профсоюз на месте. Она опасалась, что столкновение между плохо вооружёнными шахтёрами и силами шерифа превратится в бойню. Однако возмущённые поведением губернатора Моргана горняки стали собираться у горы Ленз-Крик. 20 августа там собралось около 13 тысяч человек, которые двинулись в Логан. Шериф Дон Чафин тем временем готовился к обороне на горе Блэр. При финансовой поддержке Ассоциации угледобытчиков округа Логан он сформировал отлично вооружённую частную армию численностью почти 2000 человек.
24 августа 1921 года около пяти тысяч шахтёров перешли горы Ленз-Крик. Шериф Чафин мобилизовал детективов, охранников шахты и полицию штата, а губернатор вызвал федеральные войска. Президент США Уоррен Хардинг отправил своего представителя для переговоров с профсоюзами, и тот заявил лидерам UMWA, что выступление горняков будет расценено как государственная измена. В тот же день шахтёрам дали команду возвращаться. Но транспорт для их перевозки был предоставлен с опозданием и 27 августа полиция штата напала на группу шахтёров в Шарплзе, застрелив двух из них. Узнав об этом, разъярённые шахтёры снова двинулись к горе Блэр.
>общество явно не захочет
И чем общество подкрепит свои хотелки? С какого уя слушать вскукареки общества терпил разудалым ЧОПовцам на боевых эсминцах?
Вот объясните мне. На протяжении 12к лет все попытки "свержения блядского государства и установление власти народа" заканчивались тем, что государство возникало вновь, иногда лучше иногда хуже. Сейчас у нас самые гуманные государства за всю историю человечества, нахуя их ломать? Чем жизнь в Сомали с 0 налогами и невмешательством государства ниво что, лучше жизни в Исландии или Норвегии с 60% налогами и вмешательством государства? Это что, мазахизм такой, идейный?
>профсоюзы
Ага, вот видишь, профсоюз - это левачье и этатизм, то есть одни этатисты постреляли других этатистов. При анкапе не будет левых профсоюзов
>>3. Кто будет строить дороги?
Строители с асфальтоукладчиками. Только теперь они будут получать деньги напрямую от своих КЛИЕНТОВ
Каких клиентов? Тебе скажут: "я по этим дорогам не езжу, сам за них плати" или "я пешеход, дороги не нужны, ты ездиешь ты и плати" или "у меня внедорожник, дороги не нужны!!" И что ты сделаешь? Пошлёшь к ним свой чоп? Так они создадут свой чоп полноприводных пешеходов.
Силы Чафина, которыми командовал полковник Национальной гвардии США Уильям Юбанк, заняли позиции на гребне горы, в то время как шахтеры собрались у её подножия. 28, 30 и 31 августа происходили стычки между шахтерами и детективами, с потерями у обеих сторон. Полковник Юбанк вызвал авиацию, после чего начались полномасштабные боевые действия. С частных самолетов на шахтеров сбрасывались самодельные бомбы и фугасные бомбы, оставшиеся после боевых действий в годы Первой мировой войны. По приказу генерала Билли Митчелла армия бомбардировщиков из штата Мэриленд была также использована для воздушного наблюдения за передвижениями восставших.
1 сентября президент США Уоррен Хардинг отправил в Логан федеральные войска и самолеты. К этому времени в боях погибло от 50 до 100 шахтеров, а сотни людей были ранены. Понимая, что восставшие будут уничтожены армией, профсоюзный лидер Билл Близзард сказал шахтерам, чтобы они возвращались домой. Опасаясь тюрьмы и конфискации оружия, горняки спрятали винтовки в лесу. Коллекционеры и исследователи до сих пор находят здесь оружие и боеприпасы, спрятанные в старых деревьях и в трещинах скал.
3 сентября шахтеры сдались. Почти тысячи участникам восстания были предъявлены обвинения в убийстве, заговоре с целью совершения убийства, соучастии в убийстве и измене штату Западная Вирджиния. На специальном судебном заседании было подано 1 217 обвинительных актов, включая 325 обвинений в убийстве и 24 — в государственной измене. Некоторые были оправданы присяжными, но многие были заключены в тюрьму на несколько лет — хотя они получили условно-досрочное освобождение в 1925 году. Самым громким процессом по делу об измене был процесс Билла Близзарда, который, как считали власти, был командующим армии шахтеров. В ходе судебного разбирательства защита предъявила неразорвавшиеся бомбы как доказательство жестокости компаний – что в конечном итоге привело к оправданию Близзарда. Частный суд не встал бы на сторону восставших, ибо компания забашляла бы
После поражения шахтеров UMWA временно прекратила попытки организации профсоюзов на юге Западной Вирджинии. Членство в UMW снизилось с 50 000 до 10 000 шахтеров. Но в то же время битва у Блэр широко распространила информацию об ужасных условиях, в которых жили шахтеры Вирджинии. Это помогло развитию рабочего движения и организации других известных профсоюзов – таких как профсоюз рабочих сталелитейной промышленности в середине тридцатых годов.
При анкапе ты будешь работать в шахте и только попробуй вскукарекнуть что-нибудь против барина.
>Политическое влияние
Отрицательное, например. это даже если не брать в ресчет снижение этого самого влияния с росто числа квазигосударственых агентов.
>ништяки
Выгоднее купить много раз, чем отнять один раз и соснуть хуйца с поиском заменыаналога.
>репарации
Шта? Имбецильный термин гос-в желающих сохраниться даже после фического поражения с переносом своих долгов на непричастных. Любой подобное поражение в анкапе просто устранит любых субъектов могущих что-то платить. Проще говоря люди образовывашие ранее Goolag ltd разойдутся по соседним копрам, а репарации с гулага уже один хуй не возьмешь.
>Общество при анкапе будет распределятся на князей и челядь
Ясно. /Джихад Авдиевич
>ему не нужен никакой контроль.
Чё несёт. То есть ничего не нужно контроливать, даже если ты договорился поставить 20 кусков свежега мяса за 3 первоклассных топора, а в результате тебе дали в глаз и дали за них только один ржавый топор и сказали идти нахуй пока живой?
всегда можно уйти
Почему не будет? Кто запретит группе людей объединенных профессией объединиться в профсоюз? Опять твой батя в труханах?
С анкапом появятся феодалы и заново начнутся средние века. Чем больше росло влияние государства, а потом и полный контроль, тем меньше шло войн и стычек на границах.
Анархизм не работает. Нельзя сразу перепрыгнуть к коммунизму (т.е. бесклассовому обществу без государства), не построив промежуточный социализм. Также невозможно сразу, начав революционную борьбу подчиняться принципу "упразднение эксплуатации человека человеком", ибо этот принцип отрицает эту борьбу. Посему анархисты - фанатики, которые хотят мгновенного изменения социального сознания капиталистического общества на коммунистический, что невозможно за короткий промежуток времени.
Никуда ты не уйдёшь, долбоёб.
У меня от тебя НАПОЛЕОНОВСКИЕ ВОЙНЫ
раб, плес
Или не нужно ничего контролировать, если твою дочь подсадили на наркоту (она ж не запрещена и никем её продаже не регулируется), что явялетсе просто вполне рыночной куплей/продажей и "позволили" работать за дозняк? Ничего не нарушается вроде и контроль не нужон.
Я бы хотел чтобы у нас была царица/императрица как в Великобритании, но только как символ, и данность традиции.
Что плохого в государстве? Тысячи лет развития армейки и законодательной системы, ты уже рождаешься при всём готовеньком. Нахуй это всё ломать? Вы чё ёбнутые? Почему бы не улучшить? Нахуй ломать то? Анархические общества не продвинулись дальше родоплеменных аборигенов с голой допой бороздящих девственны джунгли Ботсваны. В то время как Государства изобрели права человека, законы, пособия и пенсии, свободу слова. Только благодаря тому что государство гарантирует что твоей частной собственностью и лично твоим очком не завладеет мимио Мамбет. Чё вам не нравится то?
Ещё раз, ты никуда не уйдёшь, тебя не примет другой барин, а может, что тебе просто и не дадут уйти.
>всегда можно уйти
>на нах ёпта!
>okayface.jpg
>иногда лучше иногда хуже
Если бы не свергали - это "иногда лучше" не случилось бы никогда. Вопрос тут не именно в анархии - анархия как чистая слеза кристальной тупизны, всего лишь отражает все пороки государства. Вопрос в том как максимально децентрализовать власть, сохранив жизнеспособность её институтов.
Потому что левый профсоюз оказывает довление на капиталиста, что нарушает НАП. Можно собираться только в правый профсоюз, чтобы пить чай и обсуждать детали своей профессии
А что плохого в смерти наркомана? Земля и так перенаселена
>Также невозможно сразу, начав революционную борьбу подчиняться принципу "упразднение эксплуатации человека человеком"
Да здравствуют дачи, золотая молодёжь, квоты в вузы, магазины для своих, загран поездки для "правильных коммунистов", а для гоев - психушки и ГУЛАГ. Эх заживём при коммунизме!
уносите этого этатиста, у него фиксация на боярах и государстве
>А что мешает купить его при госкапитализме?
Потому что наверно это буржуазное излишество, а еще оскорбляет чуства мизулиной и надо получать лицензию. И розовых кстати нет, только голубые.
давно пора понять что суть коммунизма в промежуточном этапе
> Только благодаря тому что государство гарантирует что твоей частной собственностью и лично твоим очком не завладеет мимио Мамбет
ты можешь сейчас спокойно седеть на двачике и писать плохо про кадырова не беспокоясь что абу за 5 анкап долларов передаст ему твой айпи)
Непробиваемый долбоёб.
Он имел ввиду, что всегда можно уйти перегрызя себе вены на руке, ну или если зубов нет - достаточное число раз уебенившись головою об пол. Анкапы - хардкорная ребзя.
Чё.
Ясно. Дочь была дотационной.
Убьють - новую родишь, бесплатно ведь нет, ведь в анкапе все роддомы и скорая помощь частные
Наполеоновские войны - это как раз таки амбиции маленького человека к захвату власти. Нынешнее оружие не даёт, например, Франции и России развязать войну. При анкапе не будет оружия массового поражения, начнутся стычки и весь накопленный потенциал канет в небытие.
>люди тупые кретины и сломают все если это не чинить
>правительство состоит из людей
>значит правительство сломает все если это не чинить
>вейт ох-щиии
Конкретно моя дочь от этого не умрет
>ряяяя фиадалы стычки
>вот тебе централизованные государства, они тоже устраивают стычки
>ряяя уии врети ита амбиции маленького челавека
Умрёт ещё как. Уже иду на угл продавать ей наркоту. И что ты сделаешь? Запрёшь в чулане? А это не нарушает NAP? Насилие же.
Государство - полит. орг., использующая аппарат подавления для угнетения подавляемого класса. Интересы угнетателя и угнетаемого разнятся очень сильно. Закон - выражение воли правящего класса. Проще говоря: государство - штука, коя сдерживает социальное неравенство, оставляя большинство ресурсов (включая средства производства и др.) меньшинству. Так, появляется пиздец (безработица, голод. др.), коий исторически закономерно толкает массы на революцию.
Деньгами, ёба! Вернее их отсутствием, на фоне мирных более мирных конкурентов удалого чопа на эсминцах.
Дети собственность родителей вроде. Иначе их было бы нельзя насильно рожать не заключив предварительно договор.
Объясню ей что это плохо.
АНКАПЕРЫ, ОТВЕТЬТЕ НА ВОПРОС
Что?
>государство - штука, коя сдерживает социальное неравенство
Хорошо же.
Зачем нужен этот тред, если в нем нет новых комиксов про приключения Анкапа? Либо рисуйте, либо я от вас уйду в конкурирующий АНКАП ltd. тред
Дочь - собственность.
Это уже не стычки, а война. В 19 веке и до середины 20 Европа была, считай, полигоном. Потом люди одумались и создали оружие сдерживания. Попробуй догнать своим маленьким мозгом что будет, если ядерное оружие попадёт в руки царьков, которые вместе со своим ЧОПом в 2000 рыл гоняют других царьков с 1500 рылами. Есть демократическое государство - есть стабильность. Для этого была придумана дипломатия, а анкап загонит всё накопленное в землю
Она посылает тебя нахуй, потому что ты зануда, немодный и вообще нешаришь.
Конкурирующего треда нет, у бульбана монополия. Enjoy your этатизм
Тогда пускай мрет, это ее выбор
Запираешь её в подвале.
А в 19 веке государств небыло?
Кому плохо? Тебе?
Будет ли при анкапе полиция, судебная система и смертная казнь? И смогут ли приговорённые выбирать услуги фирмы-палача?
Хорошо. Может её родитель продать её на органы, например?
А ты понимаешь, что у нас на доске только один анкап тред? Естественная монополия, так сказать
Но ведь на свободном рынке не существует протекционистских монополий, он на то и свободный!
Ей будет, она подохнет от этого. Не поймет - ее проблема.
К чему вопрос ебать?
Конечно!
Она не согласна с тобой, она считает что ей будет хорошо. С чего ты взял что ты прав а она нет?
При анкапе, чопам можно будет владеть ядеркой? а кто им запретит?
Третью пикчу шакал погрыз, а первую я уже видел.
То есть анкаповцы своим примером доказали существование монополий на свободном рынке?
Папка так боролся против угнетения со стороны государства, что сам стал угнетателем вроде государства, лолд.
Кому хорошо, а кто пролетарий. Капитализм вынужденно рождает кризисы. Их решение - переход к социализму. Но можно, к примеру, начать войну. Это тоже будет выходом. Но я честно не вижу прелести в социальном неравенстве
Ты утверждаешь, что при феодализме начнется массовое месилово, но игнорируешь тот факт, что только при появлении крупных централизованных государств оно только усилилось, тк появились возможности снабжать ОЧЕНЬ крупные армии.
Так я тоже. Государство его сдерживает. Поэтому государство это хорошо.
Я просто говорю ей что она умрет от этого, покажу ей умирающих наркоманов. Не поймет - пускай умирает.
О заебись. Берём нищих бичар (прав у них нет при анкапе), загоняем в клетки, кормим, заставляем размножаться, подросших красивых детей продаём в секс рабство, некрасивых - пускаем на органы. Пиздатый бизнес.
А зачем строить дороги?
Вам тут не рынок, пошли посты писать, холопы. Тrипкод не забудь купить
крууууто, главное хорошую частную военную компанию нанять
Не нравится мой товар- создай свой и конкурируй.
чтобы клиенты могли ездить
Вроде не факт кстати. По моему считается что самый пик кровопролития был в неолите как раз окурат перед тем как случилась аграрная революция и появились государства. Потом вроде спало до средних веков а в средних самый пик был. И последние лет 500 только на спад идёт.
Попахивает феодализмом.
Если ей нет 18 имеет полное право держать её дома спасая от наркоты, а лучше обратится в частную фирму каторая отстреливает барыг и объесняет подросткам почему норкотики это плохо.
Что значит не поймёт? У тебя что монополия на истину она сама решает как ей лучше.
>красивых детей продаём в секс рабство, некрасивых - пускаем на органы
Ты только что обнаружил главную мечту любого анкапа и его основную мотивацию.
Тебе Столетняя война не факт? Или Ливонская? Или Наполеоновские войны? Или первая мировая не факт?
Нет, ты меня не понял. Я имел ввиду, что государство есть фактор классового общества. В интересах правящего класса удерживать свое соц. положение, чем класс и занимается т.е. защищает соц. иерархию.
При анкапе нет прав. Каждый человек решает сам как ему распоряжаться с другими людьми.
Факт чего?
>Я не хочу идти на риск и лишиться своего дома, своей земли, своего тела.
Значит ты будешь постоянно платить за крышу ребятам, которым нажива важнее риска, чтобы они защитили тебя от таких же как они. Для более удобной защиты твоё место проживания можно будет закрепить рядом с их ЧОПом и устроиться на указанное ими место работы. Неплохо бы ещё над своим домо повесить их флаг и чтобы по утрам играл корпоративный гимн, чисто мораль поднять и врагов пугнуть.
Я предложил ему представить что будет в этом случае.
Да, но тогда это было лишь случайностью, когда человек с огромными амбициями приходил к власти и начинал войну. Сейчас это тоже возможно, но теперь есть политики внутри страны и вне, ядерное и химическое оружие, запреты, конвенции и прочая бюрократия. Даже представить себе нельзя что будет, если США и Россия развяжут войну. А при анкапе маленькие войны будут как выпить воды. Законов нет, власти нет, вообще ничего нет. Есть только бывшие олигархи, которые захватят власть со своими охранными агентствами.
Факт того,что только централизованные государства могут устроить крупное месилово
Тогда он её не сдерживает, а не поддерживает. Это плохо. Хорошо что государства этим не занимаются.
Он ебанутый, о чём ты с ним говоришь? Пик кровопролития в неолите, блять, последние 500 лет на спад идёт. Еблан ебланом.
если у кучи мелких князьков будет ядерка, то они будут сдерживать друг друга
>>нет прав
Что? так их и сейсас нет,я то думал вся эта движуха за права
а что ожидать от этатиста?
Чем крупное и организованное месилово уносящее меньше жизней лучше чем много мелких и спонтанных месиловоко между мелкими и не организованными группами?
Тем что умрет меньше людей
Я тоже удивился но антропологический факт.
ага блять, факт у него антропологический, вообще охуеть
>сдерживать
Ага. Если у царьков будет ядерка, то они захватят царьков без ядерок и будут между собой дружить, налаживать торговлю и создадут государства. К этому всегда всё приходит.
Классовое общество есть следствие фундаментального неравенства людей, окстились и забыли.
Не, все равно будут в более крупные сливаться, тем или иным способом. Мелким быть стремно, даже с ядеркой, кроме того у кучи мелких образований значительно больше шансов огреть друг друга чисто по ошибке, слишком много вводных, слишком много за кем нужно следить. Так что будут сбиваться в банды и против кого-то дружить.
Анкапы не против насилия. Они очень даже за, только за беспорядочное, децентрализованное, свободное насилие всех над всеми.
Ты ещё и тролль, да? А пошёл-ка нахуй.
>Мелким быть стремно, даже с ядеркой
КНДР норм
Ну тогда извини. Твоя теория базируется на аксиомах которые считаются не верными научным сообществом.
https://www.youtube.com/watch?v=ramBFRt1Uzk&vl=ru
Я пошарил по разным антропологическим источникам и все они согласуются с этим.
Неси сюда текст и ссылки. У тебя походу мелкое месилово в феодальной Европе хуже чем Первая мировая, это уже какое то крайнее поражение мозга
КНДР существует только потому что никому не охота с ними ебаться.
> Мелким быть стремно, даже с ядеркой
Швейцарией, Австрией, Лихтенштейном, Сингапуром быть хуево?
Ну анархизм норм тема, анрхо капитализм говно и моча
>Классовое общество есть следствие фундаментального неравенства людей, окстились и забыли.
И что из этого следует? Как это нам поможет в классовой борьбе? Или хотя бы Как это нам поможет суп сварить?
Где же я сейчас тебе все их набываю то сразу. Я же в окнц концов знаю что ты тоже на станешь прямо сейчас читать сотни страниц текста на инглише.
https://www.livelib.ru/book/1000647822-luchshie-storony-nashej-natury-pochemu-nasiliya-stanovitsya-menshe-stiven-pinker
Вот в списке литературы ссылки на источники.
А эти существуют потому что никому нет смысла с ними ебаться. Ну и неохота тоже.
То что классовое общество это нормально. Не поможет никак. Суп сварить очень даже поможет, всякую хуйню вырастит холоп, приготовит повар из среднего класса, а жрать будет барин.
Почти даже тонко.
> А эти существуют потому что никому нет смысла с ними ебаться. Ну и неохота тоже.
Ну так что в этом плохого-то?
>Черные рынки никто не регулирует. А они есть.
дурачок, их регулируют ровно те же сущности, которые регулирую реальные рынки. перестанет государство щемить за норкоту - исчезнет твой черный рыночек. убрали длительные сроки отсидки за норкоту - цены упали на черном рынке.
И да, стремно. Сингапур и Швейцария набиты оружием под завязку. Они не являются частью германии/франции/китая/ватэва скорее в связи с историческими обстоятельствами, этакая флюктуация.
А вот. Одну нашёл.
https://en.wikipedia.org/wiki/War_Before_Civilization
Под заголовком ссылка на работу.
Ничего, но это скорее исключения из правил.
Неси сюда текст, опровергатель, вспышка насилия в неолите у него две мировые войны перевесила, супер просто
Некоторые из перечисленного уже успели побывать частями больших весьма кстати пососательных, но успешно озалупленных формирований.
Вот текст.
Я надеюсь ты книгу сам скачать сможешь. Ну или купить. Как там у вас принято.
>То что классовое общество это нормально.
Нормально не значит здорово, а в особенности не значит правильно, сударь. К тому же, совсем неизвестно как измениться ваше нынешнее нормально через некоторое время, скажем так, через пару-тройку веков. Или не верите в естественность перехода человеческого классового общества в бесклассовое?
Тащемта как процент от смертей вообще могло и перевесить, все же две мировые войны совпали с индустриализацией и адовым ростом населения, а в неолите людей в целом не сильно много было.
Олсо, забавно что мани думают, что при анкапе почему то не будет масштабных войн. Что люди внезапно начнут думать только о выгоде, а остальные мотивы вроде религиозных, рассовых, классовых, гендерных и т.д. перестанут объединять людей.
Олсо, напоминаю, что первая мировая была войной именно в погоне за ресурсами и влиянием, то ради чего будут воевать и объединяющиеся друг против друга неофеодалы. И ты маня, никуда от этой войны не денешься, как бы ты там не мечтал о независимости.
Олсо, напоминаю, что первая мировая была войной именно в погоне за ресурсами и влиянием, то ради чего будут воевать и объединяющиеся друг против друга неофеодалы. И ты маня, никуда от этой войны не денешься, как бы ты там не мечтал о независимости.
>Современный анкап поработить сложнее - огнестрел дешев и есть у очень многих, интернет позволяет узнать об угрозе, координироваться и запилить краудфандинг на оплату ЧВК.
ояебу, так значит ты по первому сигналу из инстаграмма схватишь свой .22 Марголин и попиздуешь воевать против группировки противника, превосходящей тебя оснащением и уровнем подготовки? еблан, ты можешь пояснить, с хера ли формировались кланы профессиональных солдат на протяжении ВСЕЙ истории человечества?
Нормально и здорово, люди разные и нихуя ты с этим не сделаешь. Бесклассовое общество вообще невозможно, всегда будут тупые и умные, ленивые и трудоголики, следовательно равенство невозможно, соответственно минимум два класса будут всегда - смерды и те кто ими управляет. Вопрос лишь в разрыве между ними. Хотелось бы поменьше, конечно, но что-то мне подсказывает что это хотелки.
Он откажется идти на войну и встанет к стенке на расстрел. Вроде уже выяснили что выход есть всегда.
А кто так думает то? Все знают что войны при любой политике будут
Ну и нахуй он нужен. лол. войны будут, неравенство будет, право сильного будет ты о чём вообще )
Современный анкап поработить сложнее, в средние века за любое проявление слабости тебе вилы в жопу воткнули бы или сосед зарезал бы, а нынешние мягкотелые снусмумрики, привыкшие много жрать и крепко спать, при виде первого трупа согласяться платить дань без дальнейших убеждений. Кроме того они настолько привыкли не иметь собственного мнения что даже трупов не понадобиться - сладкоголосый пидер из зомбоящика убедит их в охуенности налогов примерно за две недели.
При этом при анкапе всё это приумножится :)
Ну иТТ постоянно пишут, что в больших войнах, типа первой мировой, виновато может быть только государство, а вот при феодальных стычках потери могут быть только небольшие да и вообще никто не обязан к ним присоединяться, поэтому жертв будет меньше.
Этатисту все божья роса, он лучше в окопе за государство посидит, да еще и утешать себя будет тем что в неолите процент насилия выше был)
Ну так что там. Коментарии будут? Так яростно требовали ссылки и замолки чёт все.
Где вы? там?
>люди разные и нихуя ты с этим не сделаешь.
Никто этого не отрицает.
>Бесклассовое общество вообще невозможно, всегда будут тупые и умные, ленивые и трудоголики, следовательно равенство невозможно, соответственно минимум два класса будут всегда - смерды и те кто ими управляет.
Качества характера и соц. положение это две разные вещи. Не путай блджад. Буржуазная философия может сколько угодно отрицать возможность существования бесклассового общества, но это отрицание неверно. Процесс т.н. "отмирания государства" хорошо описан Лениным в его книге Гос-во и революция:
Пролетариат берет государственную власть и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность. Но тем самым он уничтожает самого себя как пролетариат, тем самым он уничтожает все классовые различия и классовые противоположности, а вместе с тем и государство как государство. Существовавшему и существующему до сих пор обществу, которое двигается в классовых противоположностях, было необходимо государство, т. е. организация эксплуататорского класса для поддержания его внешних условий производства, значит, в особенности для насильственного удержания эксплуатируемого класса в определяемых данным способом производства условиях подавления (рабство, крепостничество, наемный труд). Государство было официальным представителем всего общества, его сосредоточением в видимой корпорации, но оно было таковым лишь постольку, поскольку оно было государством того класса, который для своей эпохи один представлял все общество: в древности оно было государством рабовладельцев - граждан государства, в средние века - феодального дворянства, в наше время - буржуазии. Когда государство наконец-то становится действительно представителем всего общества, тогда оно само себя делает излишним. С того времени, как не будет ни одного общественного класса, который надо бы было держать в подавлении, с того времени, когда исчезнут вместе с классовым господством, вместе с борьбой за отдельное существование, порождаемой теперешней анархией в производстве, те столкновения и эксцессы (крайности), которые проистекают из этой борьбы, - с этого времени нечего будет подавлять, не будет и надобности в особой силе для подавления, в государстве. Первый акт, в котором государство выступает действительно как представитель всего общества - взятие во владение средств производства от имени общества, - является в то же время последним самостоятельным актом его, как государства. Вмешательство государственной власти в общественные отношения становится тогда в одной области за другою излишним и само собою засыпает. Место правительства над лицами заступает распоряжение вещами и руководство процессами производства. Государство не "отменяется", оно отмирает. На основании этого следует оценивать фразу про "свободное народное государство", фразу, имевшую на время агитаторское право на существование, но в конечном счете научно несостоятельную. На основании этого следует оценивать также требование так называемых анархистов, чтобы государство было отменено с сегодня на завтра" ("Анти-Дюринг". "Ниспровержение науки господином Евгением Дюрингом", стр. 301 - 303 по 3-му нем. изд.).
Ты сюда текст принеси
Дохнуть в окопе за себя гораздо лучше. Проблема анкапа в том что он в этом окопе будет дохнуть в гордом одиночестве.
не обязательно будет, суть то в этом. Да и дохнуть он будет не за пролив какой нибудь, а за себя родимого
>>2167250
Keeley conducts an investigation of the archaeological evidence for prehistoric violence, including murder and massacre as well as war. He also looks at nonstate societies of more recent times — where we can name the tribes and peoples — and their propensity for warfare. It has long been known, for example, that many tribes of South America's tropical forest engaged in frequent and horrific warfare, but some scholars have attributed their addiction to violence to baneful Western influences.[citation needed]
Keeley says peaceful societies are an exception. About 90-95% of known societies engage in war. Those that did not are almost universally either isolated nomadic groups (for whom flight is an option), groups of defeated refugees, or small enclaves under the protection of a larger modern state. The attrition rate of numerous close-quarter clashes, which characterize warfare in tribal warrior society, produces casualty rates of up to 60%, compared to 1% of the combatants as is typical in modern warfare. Despite the undeniable carnage and effectiveness of modern warfare, the evidence shows that tribal warfare is on average 20 times more deadly than 20th-century warfare, whether calculated as a percentage of total deaths due to war or as average deaths per year from war as a percentage of the total population.[citation needed] "Had the same casualty rate been suffered by the population of the twentieth century," writes Nicholas Wade, "its war deaths would have totaled two billion people."[1] In modern tribal societies, death rates from war are four to six times the highest death rates in 20th-century Germany or Russia.[2]
One half of the people found in a Nubian cemetery dating to as early as 12,000 years ago had died of violence. The Yellowknives tribe in Canada was effectively obliterated by massacres committed by Dogrib Indians, and disappeared from history shortly thereafter.[3] Similar massacres occurred among the Eskimos, the Crow Indians, and countless others. These mass killings occurred well before any contact with the West. In Arnhem Land in northern Australia, a study of warfare among the Australian Aboriginal Murngin people in the late-19th century found that over a 20-year period no less than 200 out of 800 men, or 25% of all adult males, had been killed in intertribal warfare.[4] The accounts of missionaries to the area in the borderlands between Brazil and Venezuela have recounted constant infighting in the Yanomami tribes for women or prestige, and evidence of continuous warfare for the enslavement of neighboring tribes such as the Macu before the arrival of European settlers and government. More than a third of the Yanomamo males, on average, died from warfare.
According to Keeley, among the indigenous peoples of the Americas, only 13% did not engage in wars with their neighbors at least once per year. The natives' pre-Columbian ancient practice of using human scalps as trophies is well documented. Iroquois routinely slowly tortured to death captured enemy warriors (see Captives in American Indian Wars for details). In some regions of the American Southwest, the violent destruction of prehistoric settlements is well documented and during some periods was even common. For example, the large pueblo at Sand Canyon in Colorado, although protected by a defensive wall, was almost entirely burned, artifacts in the rooms had been deliberately smashed, and bodies of some victims were left lying on the floors. After this catastrophe in the late thirteenth century, the pueblo was never reoccupied.
For example, at Crow Creek in South Dakota, archaeologists found a mass grave containing the remains of more than 500 men, women, and children who had been slaughtered, scalped, and mutilated during an attack on their village a century and a half before Columbus's arrival (ca. 1325 AD). The Crow Creek massacre seems to have occurred just when the village's fortifications were being rebuilt. All the houses were burned, and most of the inhabitants were murdered. This death toll represented more than 60% of the village's population, estimated from the number of houses to have been about 800. The survivors appear to have been primarily young women, as their skeletons are underrepresented among the bones; if so, they were probably taken away as captives. Certainly, the site was deserted for some time after the attack because the bodies evidently remained exposed to scavenging animals for a few weeks before burial. In other words, this whole village was annihilated in a single attack and never reoccupied.[5]
He makes three conclusions which the New York Times considers unexpected:
that the most important part of any society, even the most war-like ones, are the peaceful aspects such as art
that neither frequency nor intensity of war is correlated with population density
that societies frequently trading with one another fight more wars with one another
Keeley conducts an investigation of the archaeological evidence for prehistoric violence, including murder and massacre as well as war. He also looks at nonstate societies of more recent times — where we can name the tribes and peoples — and their propensity for warfare. It has long been known, for example, that many tribes of South America's tropical forest engaged in frequent and horrific warfare, but some scholars have attributed their addiction to violence to baneful Western influences.[citation needed]
Keeley says peaceful societies are an exception. About 90-95% of known societies engage in war. Those that did not are almost universally either isolated nomadic groups (for whom flight is an option), groups of defeated refugees, or small enclaves under the protection of a larger modern state. The attrition rate of numerous close-quarter clashes, which characterize warfare in tribal warrior society, produces casualty rates of up to 60%, compared to 1% of the combatants as is typical in modern warfare. Despite the undeniable carnage and effectiveness of modern warfare, the evidence shows that tribal warfare is on average 20 times more deadly than 20th-century warfare, whether calculated as a percentage of total deaths due to war or as average deaths per year from war as a percentage of the total population.[citation needed] "Had the same casualty rate been suffered by the population of the twentieth century," writes Nicholas Wade, "its war deaths would have totaled two billion people."[1] In modern tribal societies, death rates from war are four to six times the highest death rates in 20th-century Germany or Russia.[2]
One half of the people found in a Nubian cemetery dating to as early as 12,000 years ago had died of violence. The Yellowknives tribe in Canada was effectively obliterated by massacres committed by Dogrib Indians, and disappeared from history shortly thereafter.[3] Similar massacres occurred among the Eskimos, the Crow Indians, and countless others. These mass killings occurred well before any contact with the West. In Arnhem Land in northern Australia, a study of warfare among the Australian Aboriginal Murngin people in the late-19th century found that over a 20-year period no less than 200 out of 800 men, or 25% of all adult males, had been killed in intertribal warfare.[4] The accounts of missionaries to the area in the borderlands between Brazil and Venezuela have recounted constant infighting in the Yanomami tribes for women or prestige, and evidence of continuous warfare for the enslavement of neighboring tribes such as the Macu before the arrival of European settlers and government. More than a third of the Yanomamo males, on average, died from warfare.
According to Keeley, among the indigenous peoples of the Americas, only 13% did not engage in wars with their neighbors at least once per year. The natives' pre-Columbian ancient practice of using human scalps as trophies is well documented. Iroquois routinely slowly tortured to death captured enemy warriors (see Captives in American Indian Wars for details). In some regions of the American Southwest, the violent destruction of prehistoric settlements is well documented and during some periods was even common. For example, the large pueblo at Sand Canyon in Colorado, although protected by a defensive wall, was almost entirely burned, artifacts in the rooms had been deliberately smashed, and bodies of some victims were left lying on the floors. After this catastrophe in the late thirteenth century, the pueblo was never reoccupied.
For example, at Crow Creek in South Dakota, archaeologists found a mass grave containing the remains of more than 500 men, women, and children who had been slaughtered, scalped, and mutilated during an attack on their village a century and a half before Columbus's arrival (ca. 1325 AD). The Crow Creek massacre seems to have occurred just when the village's fortifications were being rebuilt. All the houses were burned, and most of the inhabitants were murdered. This death toll represented more than 60% of the village's population, estimated from the number of houses to have been about 800. The survivors appear to have been primarily young women, as their skeletons are underrepresented among the bones; if so, they were probably taken away as captives. Certainly, the site was deserted for some time after the attack because the bodies evidently remained exposed to scavenging animals for a few weeks before burial. In other words, this whole village was annihilated in a single attack and never reoccupied.[5]
He makes three conclusions which the New York Times considers unexpected:
that the most important part of any society, even the most war-like ones, are the peaceful aspects such as art
that neither frequency nor intensity of war is correlated with population density
that societies frequently trading with one another fight more wars with one another
Как будто анкап за своего неофеодала в окопе не посидит.
Ой, не заставляй меня опять читать ленина, он же ебанутый. А качества характера чисто статистически влияют на социальное положение энивей, умные в большинстве всплывают а ленивые в большинстве жрут говно.
>Пролетариат берет государственную власть и превращает средства производства прежде всего в государственную собственность.
Лол, вся суть прям, уничтожение классового общества через сверхусиление государства, кек
The fraud of primitive authenticity
By Spengler
Two billion war deaths would have occurred in the 20th century if modern societies suffered the same casualty rate as primitive peoples, according to anthropologist Lawrence H Keeley, who calculates that two-thirds of them were at war continuously, typically losing half of a percent of its population to war each year. [1]
This and other noteworthy prehistoric factoids can be found in Nicholas Wade's Before the Dawn, a survey of genetic, linguistic and archeological research on early man. [2] Primitive peoples, it appears, were nasty, brutish, and short, not at all the cuddly children of nature depicted by popular culture and post-colonial
academic studies. The author writes on science for the New York
Times and too often wades in where angels fear to tread. [3] A complete evaluation is beyond my capacity, but there is no gainsaying his representation of prehistoric violence.
That raises the question: Why, in the face of overwhelming evidence to the contrary, does popular culture portray primitives as peace-loving folk living in harmony with nature, as opposed to rapacious and brutal civilization? Jared Diamond's Guns, Germs and Steel, which attributes civilization to mere geographical accident, made a best-seller out of a mendacious apology for the failure of primitive society. Wade reports research that refutes Diamond on a dozen counts, but his book never will reach the vast audience that takes comfort in Diamond's pulp science.
Why is it that the modern public revels in a demonstrably false portrait of primitive life? Hollywood grinds out stories of wise and worthy native Americans, African tribesmen, Brazilian rainforest people and Australian Aborigines, not because Hollywood studio executives hired the wrong sort of anthropologist, but because the public pays for them, the same public whose middle-brow contingent reads Jared Diamond.
Nonetheless the overwhelming consensus in popular culture holds that primitive peoples enjoy a quality - call it authenticity - that moderns lack, and that by rolling in their muck, some of this authenticity will stick to us. Colonial guilt at the extermination of tribal societies does not go very far as an explanation, for the Westerners who were close enough to primitives to exterminate them rarely regretted having done so. The hunger for authenticity surges up from a different spring.
European civilization arose by stamping out the kind of authenticity that characterizes primitive peoples. It is a construct, not a "natural" development. One of the great puzzles of prehistory is the proliferation of languages. Linguists believe, for credible reasons too complex to review here, [4] that present-day languages descend from a small number of early prototypes, and splintered into many thousands of variants. Wade says (p 204):
This variability is extremely puzzling given that a universal, unchanging language would seem to be the most useful form of communication. That language has evolved to be parochial, not universal, is surely no accident. Security would have been far more important to early human societies than ease of communication with outsiders. Given the incessant warfare between early human groups, a highly variable language would have served to exclude outsiders and to identify strangers the moment they opened their mouths.
What brought about civilization, that is, large-scale communication and political organization? Conquest is too simple an explanation. We have from Latin five national languages and dozens of dialects, but no comparable development out of the Greek of the earlier Alexandrian empire. Latin and its offshoots dominated Europe because Latin was the language of the Church. The invaders who replenished the depopulated territories of the ruined Roman Empire, Goths, Vandals and Celts, learned in large measure dialects of Latin because Christianity made them into Europeans.
Even in Christianity's darkest hours, when the Third Reich reduced the pope to a prisoner in the Vatican and the European peoples turned the full terror of Western technology upon one another, they managed to kill a small fraction of the numbers that routinely and normally fell in primitive warfare.
Native Americans, Eskimos, New Guinea Highlanders as well as African tribes slaughtered one another with skill and vigor, frequently winning their first encounters with modern armed forces. "Even in the harshest possible environments [such as northwestern Alaska] where it was struggle enough just to keep alive, primitive societies still pursued the more overriding goal of killing one another," Wade notes.
A quarter of the language groups in New Guinea, home to 1,200 of the world's 6,000 languages, were exterminated by warfare during every preceding century, according to one estimate Wade cites. In primitive warfare "casualty rates were enormous, not the least because they did not take prisoners. That policy was compatible with their usual strategic goal: to exterminate the opponent's society. Captured warriors were killed on the spot, except in the case of the Iroquois, who took captives home to torture them before death, and certain tribes in Colombia, who liked to fatten prisoners before eating them."
However badly civilized peoples may have behaved, the 100 million or so killed by communism and the 50 million or so killed by National Socialism seem modest compared with the 2 billion or so who would have died if the casualty rates of primitive peoples had applied to the West. The verdict is not yet in, to be sure. One is reminded of the exchange between Wednesday Addams (played by the young Christina Ricci in the 1993 film Addams Family Values) and a girl at summer camp, who asks, "Why are you dressed like someone died?" to which Wednesday replies, "Wait!"
Guiding the warlike inclinations of primitive peoples is genetic kinship, and the micro-cultures (such as dialect) that attend it. Christianity called out individuals from the nations, and gave them a new birth through baptism in a new people, whose earthly pilgrimage led to the Kingdom of God. Christians began with contempt for the flesh of their own origins; post-Christians envy the "authenticity" of the peoples who never were called out from the nations, for they have left the pilgrimage in mid-passage and do not know where they are or where they should go.
It is difficult to be a Christian, for the faith that points to the Kingdom of God conflicts with the Gentile flesh whence Christians come; but it is oppressive, indeed intolerable to be an ex-Christian, for it is all the harder to trace one's way back. Europeans have less difficulty, for the Italians never quite gave up their pagan gods whom the Church admitted as saints, and the Germans never quite gave up their heathen religion, which lived on as a substratum of myth and magic beneath the veneer of Christianity.
If the United States of America is the Christian nation par excellence - as I have argued on numerous occasions - then the predicament of an American ex-Christian is especially miserable. Americans do not have close at hand the Saints Days of Italian villages incorporating heathen practice predating Rome, or the Elf-ridden forest of the German north celebrated in Romantic poetry. They have suburban housing developments and strip malls, urban forests of steel and glass, Hollywood and Graceland, but nothing "authentic".
An overpowering nostalgia afflicts the American post-Christian, for whom the American journey has neither goal nor purpose. He seeks authenticity in nature and in the dead customs of peoples who were subject to nature, that is, peoples who never learned from the Book of Genesis that the heavenly bodies were lamps and clocks hung in the sky for the benefit of man. Even more: in their mortality, the post-Christian senses his own mortality, for without the Kingdom of God as a goal, American life offers only addictive diversions interrupted by ever-sharper episodes of anxiety.
With 90% of the world's more than 6,000 languages likely to disappear during the next hundred years, the search for authenticity will turn from an exercise in frustration into a source of horror. For those upon whom mortality weighs heavily, the object lessons in mortality from the disappearing peoples of the world will be a terrifying form of instruction indeed.
Notes
1. Lawrence H Keeley, War Before Civilization, Oxford University Press, 1996.
2. Before the Dawn, by Nicholas Wade. Penguin: New York 2006.
3. Most irritating is Wade's repetititon of the standard academic anthropologist's attempt to explain away religion as a natural phenomenon.
4. Wade's book contains a good summary and exhaustive notes on the state of linguistic research.
(Copyright 2006 Asia Times Online Ltd. All rights reserved. Please contact us about sales, syndication and republishing .)
Так то это процент взрослых мужиков погибших в ходе войны. Причем сравниваются представители отдельных племен и всей европы в целом. Что нихуя не корректно. Тогда уж надо всех дикарей посчитать - и тех кто мирно на островах бананы сушит, убивая соплеменников лишь на праздники.
только за приемлемую плату
Что значит не обязательно. Тебя принудт местный союз неофеодалов.
Но даже если нет, если ты не пойдёшь в окоп, окоп прийдёт к тебе, образуется прямо на месте твоего дома.
WAR BEFORE CIVILIZATION By Lawrence H. Keeley Illustrated. 245 pages. Oxford University Press. $25.
The wonder of Lawrence H. Keeley's "War Before Civilization" is not the eloquent case the author makes that war has been a terrible thing ever since people started killing one another shortly after they first began to walk the earth.
The surprising thing is that he has to make such a case in the first place, or that anyone would argue otherwise by insisting, for example, that before the rise of civilized states, warfare was somehow different, gentler, less serious, more stylized, a game.
Yet this is exactly why Mr. Keeley has written "War Before Civilization." A professor of anthropology at the University of Illinois at Chicago, he explains at the outset of his book how scholars have recently "pacified the past" by drawing a distinction between civilized and primitive war, and by arguing that primitive war was milder and more innocent and did not become serious until those who practiced it were contaminated by Western culture.
He concludes, "In the past few decades, the hypothesis of unserious, ritualized primitive war has thus been transformed -- through the consistent de-emphasis of prehistoric violence by archeologists and later through the explicit arguments of some social anthropologists -- into a neo-Rousseauian concept of prehistoric peace." In short, warfare didn't happen until civilization arose.
Continue reading the main story
In response, Mr. Keeley surveys a broad range of archeological data along with the conclusions of anthropologists concerning Stone Age cultures that existed as recently as 30 years ago. Offering abundant supporting evidence, he concludes that the idea of the Noble Savage is essentially nonsense, that in fact primitive warfare was more brutal and intense and probably less ritualized than its civilized counterpart.
Mobilization was more complete in primitive warfare, Mr. Keeley contends. Battles went on more often. More people were killed and fewer prisoners were taken. Weapons were designed to inflict greater damage: the author cites arrowheads and spear points designed to break off in the wounds they caused, and the use of septic poisons intended to cause death long after contact.
Territory was gained and held. Massacres occurred. And evidence of all this often predates contact with Western culture. "For example," Mr. Keeley writes, "at Crow Creek in South Dakota, archeologists found a mass grave containing the remains of more than 500 men, women and children who had been slaughtered, scalped and mutilated during an attack on their village a century and a half before Columbus's arrival (circa A.D. 1325)."
Moreover, he argues, primitive cultures were rarely contaminated by contact with more civilized cultures. If anything, the influence occurred in reverse, as in the case described by a New Englander in 1677: "In our first war with the Indians, God pleased to show us the vanity of our military skill, in managing our arms, after the European mode. Now we are glad to learn the skulking way of war."
The evidence that Mr. Keeley marshals is vivid, varied and often complex. He makes the reasonable point that to identify the true cause of conflict between two primitive bands or tribes is really no easier than explaining why World War I broke out. He cites the contrast, largely ignored by historians, between the relatively peaceful colonization of the Canadian West and, right next door, the more conflict-ridden settlement of the American West and northern Mexico.
He draws several unexpected lessons from all his evidence. One is that "neither the intensity nor the frequency of war or other violent behavior is correlated with human population density." Another is "that trade and intermarriage between societies increase rather than decrease the likelihood of war between them." And a third is that despite the prevalence of war throughout human history, "whether one takes a purely behavioral view of human life or imagines that one can divine mental events, there can be no dispute that peaceful activities, arts and ideas are by far more crucial and more common even in the most bellicose societies." People have always preferred to give peace a chance.
But the book's most dramatic payoff is its concluding explanation for the recent "pacification of the past" by scholars. Again, Mr. Keeley's reasoning is too subtle to be fairly summarized, but what it boils down to is that revulsion with the excesses of World War II has led to a loss of faith in progress and Western civilization. With the recent disappearance of the last remnants of primitive culture, distance has made the heart grow fonder and the mind mushier, and the sentimentalization of the savage has proceeded apace, even in the face of hard contradictory evidence.
To this, Mr. Keeley responds, "If Westerners have belatedly recognized that they are not the crown of creation and rightful lords of the earth, their now common view of themselves as humanity's nadir is equally absurd." He continues: "The myths of either primitive or civilized superiority deny the intellectual, psychological and physiological equality of humankind. In fact, the proponents of the pacified past disclaim the idea that all peoples share a common human nature by denying that all societies are capable of using violence to advance their interests."
He winds up by emphasizing what he calls "the crucial importance of the physical circumstantial evidence produced and interpreted by archeologists." Although anyone can glibly argue that a witness to homicide is lying, "it is certainly difficult to bowdlerize or dismiss an arrow point embedded in a victim's spine."
He concludes: "The moral of this story is that historical records are usually biased and then subject to every whim and rhetorical device of historians." But "the physical circumstantial evidence already available repeatedly attests that what transpired before the evolution of civilized states was often unpleasantly bellicose."
He quotes Thoreau's remark, when he suspected his milkman of watering the milk, "Some circumstantial evidence is very strong, as when you find a trout in the milk."
"War Before Civilization" is a convincing exercise in pointing out the trout in the milk.
Обязательно будет, непременно. Или в окопе или в зиндане. А дохнуть за пролив или за себя похуй вообще, все равно ведь сдохнешь.
Тебе дадут прикладом в ебало и отпраят воевать.
На русском неси, я тебя могу на арабском опровергнуть
>образуется прямо на месте твоего дома
так это война уже за себя
Физическое насилие: почему его становится меньше?
Мы все живем с ощущением, что агрессии и насилия в обществе становится все больше. И действительно, СМИ без конца подбрасывают нам информацию о новых вооруженных конфликтах, убийствах и политических репрессиях. Однако когнитивный психолог Стивен Пинкер утверждает: уровень насилия со временем неуклонно снижается. И его аргументы весьма убедительны.
img
«В XX веке мы наблюдали ужасы двух мировых войн, зверства Сталина, Гитлера, Мао, Пол Пота, события в Руанде и другие проявления геноцида. В XXI столетии мы стали свидетелями продолжающегося геноцида в Дарфуре (Западный Судан) и войны в Ираке. У многих это создает ощущение, что современность принесла нам страшное насилие. И что мы сильно отдалились от той гармонии, в которой жили первобытные люди. Вот выдержка из статьи 2005 года во влиятельной газете Boston Globe: «Жизнь индейцев была трудной, но у них не было проблемы безработицы, гармония в обществе была неколебимой, наркомания была им незнакома, преступности почти не существовало. Войны между племенами были в большей степени ритуальными и редко приводили к массовым убийствам». Вы все знакомы с такими умилительными теориями. Но я представлю доказательства того, что данное понимание ситуации неверно. В реальности наши предки были гораздо более склонны к насилию, чем мы. Уровень насилия снижался в течение длительных периодов времени. И сегодня, вероятно, мы живем в самое мирное время за всю историю человечества.
Снижение уровня насилия – это фрактальный феномен. Его можно наблюдать в течение тысячелетий, веков, десятилетий и нескольких лет. Давайте совершим путешествие через несколько порядков временной шкалы – начиная от масштаба тысячелетий и заканчивая годами. 10 000 лет назад и ранее все люди жили как охотники-собиратели без постоянных поселений и правительств. Этот период обычно считается эпохой изначальной гармонии. Однако археолог Лоуренс Кили (Lawrence Keeley), изучая уровни боевых потерь среди современных охотников – собирателей (это лучший источник информации о таком уровне жизни), пришел к другому выводу. Он подсчитал, что процент смертей мужчин на войне в разных племенах охотников и собирателей варьирует от 60% до 15%. В то время как процент всех насильственных смертей в США и Европе в XX веке, включая потери в обеих мировых войнах, составляет чуть больше 1%. Если бы уровень смертности племенных войн имел место в XX веке, то погибло бы не 100 миллионов человек, а 2 миллиарда.
Если мы обратимся к эпохе Средневековья, то заметим, что социально санкционированные формы насилия сократились с тех пор весьма заметно. Например, расчленение и пытки тогда были обычными формами наказания за преступления. За то нарушение, за которое сегодня вам выпишут штраф, в те времена вам вырезали бы язык, отрезали уши, ослепили, отрубили бы руку и так далее. Смертная казнь была наказанием за многочисленные ненасильственные преступления: критику в адрес короля, кражу куска хлеба. Подробная статистика убийств в европейских средневековых деревнях, городах и графствах, такова: примерно 100 смертей на 100 000 населения в год, в то время как сегодня уровень умышленных убийств в большинстве стран Европы не превышает трех на 100 000 человек.
ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ
«С обыденным насилием нельзя мириться»
Почему же современное насилие кажется нам столь масштабным? Я думаю, на это имеется много причин. Одна из них – это лучшие средства оповещения: Associated Press – лучший летописец войн, нежели монахи XVI века. Имеет место когнитивная иллюзия: чем проще вспомнить конкретные примеры чего-либо, тем выше вероятность того, что вы будете убеждены в этом. События, о которых мы читаем в газетах с шокирующими фотографиями, откладываются в памяти лучше, чем сообщения о смерти большего числа людей от старости в собственных постелях.
Кроме того, ограничению насилия сопутствовало устранение психологических установок, связанных с восхвалением насилия. Сегодня мы тревожимся – и справедливо, – когда нескольких убийц казнят с помощью смертельной инъекции в Техасе после 15-летнего аппеляционного процесса. Мы не учитываем, что пару сотен лет назад они могли бы быть сожжены у столба за критику в адрес короля после суда, длящегося 10 минут. А происходило подобное регулярно. Сегодня мы смотрим на смертную казнь как на свидетельство того, сколь низким может быть наше поведение, а не того, сколь высоко поднялись наши гуманистические стандарты.
Почему уровень насилия снижается? На самом деле никто этого не знает, но я могу назвать четыре объяснения, каждое из которых, по-моему, содержит долю правды.
Централизация. Томас Гоббс был прав, утверждая, что в догосударственный период жизнь была «одинокой, бедной, грязной, жестокой и короткой». Не потому, утверждал он, что люди имеют врожденную жажду крови или агрессивные инстинкты, а из-за самой логики анархии. В состоянии анархии имеется постоянное искушение напасть на соседа упреждающе, прежде чем он нападет на тебя. Один из способов решить эту проблему – сдерживание: вы не наносите удар первым, но публично заявляете, что будете беспощадно мстить, если на вашу территорию вторгнутся. Это значит, что вы должны мстить за все выпады, что приведёт к новым виткам кровавой вендетты. Решение Гоббса, «Левиафан», состоит в том, чтобы доверить право легитимного использования насилия отдельному демократически выбранному агентству – «левиафану», – тогда это уменьшит искушение атаковать, поскольку любая агрессия будет наказываться, что сведет ее эффективность к нулю. И действительно, период сокращения уровня убийств в Европе совпал с усилением централизованных государств. Это - аргумент в пользу теории «левиафана».
Ценность жизни. Второе объяснение состоит в том, что в древности, когда страдания и ранняя смерть были обычными в жизни человека, люди редко раскаивались, принося страдания и смерть другим. Когда технологии и экономическая эффективность сделали жизнь дольше и приятнее, возросла ценность человеческой жизни в целом. Таков аргумент политолога Джеймса Пейна.
Выгода. Третье объяснение разработано журналистом Робертом Райтом. Райт показывает, что при некоторых обстоятельствах кооперация, в том числе ненасилие, может принести пользу обеим взаимодействующим сторонам, например, прибыль в торговле, когда обе стороны обмениваются излишками и оказываются в выигрыше, или когда обе стороны складывают оружие, экономят на военных расходах и не вынуждены больше постоянно воевать. В результате другие люди больше ценятся, когда они живы, а не мертвы, и насилие сокращается по эгоистическим причинам.
Эмпатия. Философ Питер Сингер считает, что эволюция наделила людей чувством эмпатии: способностью относится к интересам других людей как к сравнимым с собственными. В ходе истории круг друзей и родных, к которым человек был готов проявить эмпатию, расширялся – до деревни, клана, нации, других рас, другого пола и, согласно аргументам Сингера, круг должен расшириться до других чувствующих животных. Вопрос в том, что стоит за этой экспансией?
Возможно, расширяющиеся круги сотрудничества, о которых говорит Роберт Райт. Логика золотого правила: чем больше ты думаешь о других и взаимодействуешь с другими людьми, тем больше осознаешь, что бессмысленно ставить свои интересы превыше чужих, по крайней мере, если ты хочешь, чтобы к тебе прислушались. Ты не можешь сказать что «мои интересы особенные, более ценные, чем твои». Причиной может служить космополитизм: история, журналистика, память, литература, путешествия, грамотность – все, что позволяет нам представить себя на месте других людей, к которым мы, возможно, относились как к «недочеловекам», а также осознать случайную природу нашего собственного положения, что «очень может случиться, что так судьба распорядится тобою или мною».
Чем бы оно ни было вызвано, сокращение насилия имеет глубокие последствия. Оно должно вызывать не только вопросы «Почему
>дадут прикладом в ебало
получат пулю в ответ
идет война?», но и «Почему наступил мир?». Не только «Что мы делаем не так?», но и «Что мы сделали правильно?». Потому что что-то мы сделали правильно, и несомненно, хорошо было бы понять, что именно.
Стивен Пинкер (Steven Pinker), американский когнитивный психолог, профессор Гарвардского университета, автор нескольких книг, в том числе – «The Better Angels of Our Nature. The Decline of Violence in History and Its Causes» («Добрые ангелы нашей природы. Уменьшение насилия в истории и его причины» (Penguin Books, 2011). Слушайте лекцию Стивена Пинкера «The surprising decline in violence» на сайте ted.com.
КОММЕНТАРИЙ ПОЛИТИЧЕСКОГО ПСИХОЛОГА АКОПА НАЗАРЕТЯНА:
«Результаты Пинкера полностью подтвердили выводы и расчеты нашей группы (1). Наши многолетние исследования показали: чем выше мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенные средства ограничения агрессии необходимы для того, чтобы общество не разрушило себя и среду своего существования. Вероятно, на протяжении человеческой истории этот закон техно-гуманитарного баланса служил механизмом отбора социокультурных систем. С ростом инструментального могущества (облегчавшего физическое насилие) культурные ценности и нормы той или иной группы проходили все более трудное испытание: социумы, не сумевшие привести свои культурно-психологические регуляторы в соответствие с возросшими разрушительными возможностями, выбраковывались из исторического процесса. И в результате уровень насилия нелинейно, но последовательно сокращался. Важно подчеркнуть, что речь идет именно о физическом насилии: социальное же насилие (как господство одной воли над другой) относится к числу антропологических констант. По мере прогресса реальное насилие все более за замещается насилием символическим, в частности – вытесняется в виртуальную сферу».
1. А. Назаретян, С. Ениколопов, В. Литвиненко «Эволюция насилия и динамика компромисса: коэффициент кровопролитности как верификатор гипотезы техно-гуманитарного баланса» (Известия Таганрогского гос. радиотехнического университета, №7, 2005).
Акоп Назаретян, психолог, доктор философских наук, профессор МГУ им. М.В.Ломоносова. Автор многих книг по социальной и политической психологии, в том числе «Нелинейное будущее» (Издательство МБА, 2013) и «Антропология насилия и культура самоорганизации. Очерки по эволюционно-исторической психологии» (Ленанд, 2015).
Prehistoric warfare is a topic that matters very much today because it has the ability to tell us a great deal about the human condition and even the human future. The nature and extent of warfare deep in our tribal past can help throw light on whether human beings are a fundamentally warlike or peaceful species. If the human condition has always been bound by warfare then a pessimism about the prospect of changing this and an investment in a heavily armed nation state would be the rational choice.
But if human nature is ultimately peaceable then it makes more sense to be optimistic, to believe all disputes can eventually be resolved nonviolently, and to work for an international order dedicated to negotiation and conciliation.
It is no secret that Western society is today radically divided by these assumptions, between Americans from Mars and Europeans from Venus. Moreover, most Western countries are themselves internally divided along similar lines, between pessimistic, hard-headed conservatives and optimistic, soft-hearted liberals.
Given the importance of the topic you would expect it to have attracted an enormous amount of debate among those who study prehistory. Yet Steven A. LeBlanc’s new book “Constant Battles: The Myth of the Peaceful Noble Savage” is only the fifth major study of the issue to be published in English in the past 100 years. In fact, in all that time, Mr. LeBlanc is only the second author to unequivocally argue that, for most of its existence, homo sapiens has waged almost constant war on its own kind and that primeval society was far more warlike than any of its civilized successors.
Mr. Le Blanc’s sole predecessor was Lawrence Keeley who revolutionized this debate in 1996 with an extraordinary work, “War Before Civilization.” Mr. Keeley used archaeological evidence to show that prehistoric villages in both Europe and North America had almost all been constructed with fortifications and that a high proportion of the skeletal remains of their inhabitants showed they had been killed by weapons of war: spears, arrows, swords and clubs. Prehistoric massacre sites were common.
Mr. Keeley used anthropological studies to show that in most remaining tribal societies, whether Amazon Indians or New Guinea highlanders, comparative fatality rates from war were four to six times higher than even the worst experienced by modern nations, such as Germany and Russia in the 20th century. In tribal society, warfare was a recurring, annual, even seasonal occurrence.
Mr. Keeley’s work was an academic treatise with all the scholarly paraphernalia of references, bibliography, tables and graphs. Mr. LeBlanc has taken the same message and tried to pitch it to a wider, more popular audience. For my taste, this Harvard archaeologist was mistaken to adopt a folksy prose style and a lot of personal anecdotes. Most readers of books like this are well-educated people who actually prefer footnotes and properly-sourced citations. The author would have been better served by erring on the side of a more rigorous presentation and by grounding more of his claims in the literature of the academic journals.
He has also made a mistake in including a chapter analyzing warfare among chimpanzee bands. Chimp culture is so far removed from that of humans — we had a common ancestor millions of years ago but humans are not descended from chimps — to make the comparison largely irrelevant.
Nonetheless, anyone who reads Mr. LeBlanc in conjunction with Mr. Keeley will find the two a persuasive combination. Together they show there can now be little doubt that as far back as we have credible archaeological and anthropological evidence, human beings have inhabited not a realm of peace but a world of war.
Mr. LeBlanc’s book makes one valuable contribution to the debate. He addresses a question that remained a yawning gap in Keeley’s work: whether hunter-gatherers have been as warlike as tribal villagers. Mr. Keeley lumped both together under the category of primitive or tribal society. However, for at least 95 percent of the past 200,000 years, humans were hunter-gatherers.
Agriculture — even the most elementary kind such as that still practiced in New Guinea — is a comparatively recent invention, less than 10,000 years old. Tribal villagers who tend gardens have an obvious need to defend the plots in which they have invested their labor and on which their very ability to survive depends. Hunter-gatherers, on the other hand, are mostly nomadic people with fewer territorial imperatives. If challenged by rivals, they can usually move on to more congenial locales. On the face of it, villagers and nomads should have quite different propensities to go to war.
Mr. LeBlanc devotes a chapter to this issue with a detailed analysis of three hunter-gatherer populations for which there is reliable evidence: the !Kung bushmen of south-west Africa, the Eskimos of arctic America and the Aborigines of Australia. The picture that emerges of these nomads (or foragers, as Mr. LeBlanc prefers to call them) is little different from that of more sedentary agriculturalists. “From the earliest foragers found archaeologically to historical accounts of foragers from all corners of the globe,” Mr. LeBlanc writes, “the evidence shows that they fight and kill in deadly earnest.”
For instance, archaeologists working on the Saunaktuk Inuit site on the Beaufort Sea, in the Northwest Territories of Canada, have recovered the remains of many women and children that show violent death and dismemberment. In Arnhem Land in northern Australia, a study of warfare among the Murngin people in the late-19th century found that over a 20-year period no less than 200 out of 800 men, or 25 percent of all adult males, had been killed in intertribal warfare.
Since the 17th century, a great debate has raged within Western culture about the original condition of humankind. The English philosopher Thomas Hobbes argued that in the state of nature life must have been miserable, brutal, ignorant and short. Only with the advent of civilization did people come to enjoy comfort, peace and longevity. A century later, the French Enlightenment’s Jean Jacques Rousseau turned all this on its head, arguing that the first humans lived in simple happiness, at one with the natural environment. Civilization was a corruption of this idyllic golden age, a falling from grace.
Both perspectives were entirely speculative. Neither Hobbes nor Rousseau ever made an empirical investigation of the real world of tribal societies. Nonetheless, their analyses subsequently exercised a powerful hold on the Western mind.
Among intellectuals in the humanities, especially those drawn to the field of anthropology, the radical optimism of Rousseau has long held sway. Right up until the present, the majority of anthropological studies of primitive societies have been conducted on assumptions derived from the French Enlightenment’s disdain for the burdens of civilization.
Even Mr. LeBlanc cannot shake himself free of this tradition. He concludes his book with the hope that his study of this topic will, in some unspecified way, contribute to the eventual elimination of warfare. The very work he has produced, however, is an effective antidote to Enlightenment romanticism. It is, in fact, a powerful confirmation of the world view of Thomas Hobbes and his pessimistic realism about humanity’s perpetual predilection for violence.
ЦИФРЫ ГДЕ? МНЕ КРАСИВЫЕ ФРАЗЫ ЗАЧЕМ?
По ебалу ты получишь вместо платы. Иш, смерд, на царя-батюшку рыло раззявил.
И ты сдохнешь не в окопе. С одной стороны здорово и греет душу, с другой стороны тебе похуй, тебя уже черви жрут.
Да нет, это просто случайно снаряд упадёт на твой дом, как и тысячи других. Ты конечно воевать не собирался, но просто твой дом оказался в зоне военных действий.
Марина Ефимова: Стивен Пинкер – профессор психологии Гарварда – так назвал свою книгу: ''Лучшие стороны нашей натуры. О причинах спада уровня насилия''. В 700-страничном труде он берётся ответить на вечные (и вечно спорные) вопросы: добр ли человек по своей природе, или зло заложено в его натуре? Что демонстрируют века человеческой истории: нравственный прогресс или нравственный упадок? Есть ли причины для оптимизма при взгляде в будущее? Пинкер отвечает однозначно:
Диктор: ''Постепенный спад уровня насилия – может быть, самое значительное и при этом самое недооцененное и даже малозамеченное изменение в истории человеческого существа''.
Марина Ефимова: История человечества по нынешним представлениям - двести тысячелетий, и бОльшая часть этих тысячелетий не документирована. Лет двадцать назад появилась отрасль археологии, которую прозвали atrociology (от английского atrocity – жестокость, зверство) – то есть, - археология, специализирующаяся на изучении истории насилия. Пользуясь результатами этих исследований, профессор Пинкер делает такие выводы:
Диктор: ''Есть убедительные обследования 90-х годов: индейских захоронений в Колорадо и Массачусетсе (существовавших до появления Колумба); доисторических захоронений в Британской Колумбии и в Швеции, а также архивных документов 14 века о статистике убийств в Лондоне и Оксфорде, 15 века – в Амстердаме и 16-го века - в Риме. Из этих исследований ясно, что в доисторических поселениях от половины до двух третей жителей погибало насильственной смертью. Для европейских городов статистика составлялась из расчета на каждые 100 000 населения (хотя их население было тогда гораздо меньше). Выходило, что в 14-м, 15-м веках в Лондоне жертвами насилия становилось 55 человек на каждые 100 000 населения. В Оксфорде – 100, в Амстердаме – 50, в Риме – между 30-ю и 70-ю. Сейчас ежегодная статистика убийств в Риме – 1 человек на каждые 100 000 населения, в Лондоне – 2 человека, в Осло – тоже 2 ( и даже после теракта Брейвика на острове Утейя это добавит не более 16 человек на 100 000)''.
Марина Ефимова: ''Сейчас в Европе, - пишет Пинкер, - ваш шанс быть убитым в 10, в 20, а то и в 50 раз ниже, чем 500 лет назад''. Одна из умиротворяющих сил истории – возникновение государств. ''Государство, - пишет он, - препятствует “войне всех против всех” и реже применяет силу, чем традиционные племена и банды''. Автор согласен с философом Томасом Гоббсом, писавшем: ''Даже плохое правительство лучше, чем отсутствие правительства''. (Правда, Гоббс умер за два с половиной века до Сталина и Гитлера. Но он не мог не знать о Нероне, Атилле, Чингисхане и Иване Грозном).
Опираясь на книгу немецкого историка и культуролога Норберта Элиаса ''О процессе цивилизации'', Пинкер утверждает, что новые нормы общежития, установленные государствами, постепенно изменили саму человеческую психологию, которая стала учитывать интересы и нужды других людей.
Распространение грамотности, по Пинкеру, сыграло важную роль в процессе цивилизации потому, что чтение, как, между прочим, говорил и Бродский в своей Нобелевской лекции, расширило ''сферу сочувствия''. Сделала доброе дело и коммерция, требуя терпимости и ''обращая врагов в покупателей''.
Рецензент журнала ''Нью-Йоркер'' Элизабет Кольберт заметила, что Пинкер сосредотачивает свое внимание исключительно на Западной Европе:
Диктор: ''В книге ''Лучшие стороны нашей натуры'' мало материалов об Африке, Азии или Южной Америке. Что касается Соед. Штатов, то здесь, если верить Пинкеру, уровень насилия в несколько раз выше, чем в Западной Европе, а в некоторых частях страны приближается к средневековому. Статистика убийств прошлого года в Новом Орлеане – 49 человек на каждые 100 000 (почти как в Амстердаме 600 лет назад). В Детройте и Сент-Луисе 2010 года – 40 человек – сравнимо с Лондоном 15 века. (И это - заметное улучшение, поскольку в 80-х годах рэйтинг Детройта достигал 60-ти человек на 100 000)''.
Марина Ефимова: Рецензент Кольберт замечает, что автор, восхваляя Европу, совершенно не отвёл в книге места кровавым моментам колониальной истории: ''Дело не только в масштабах кровопролитий, - пишет она, - но и в стирании различий между цивилизованными народами и дикими. Испанцы, научившиеся в 16-м веке правилам гигиены, устраивали резню за резнёй на двух континентах. Британцы, отказавшиеся от зверских казней, торговали рабами, равно как и португальцы, голландцы и генуэзцы. А если говорить о процессе умиротворения человечества, то особенно сомнителен 20-й век, когда мировые войны унесли: Первая – 15, а Вторая – 50 миллионов жизней''. Профессор Пинкер тоже не проходит мимо этого феномена:
Диктор: ''На первый взгляд кажется, что пример 20-го века делает нелепыми рассуждения о процессе спада уровня насилия. Но всё познается в сравнении. Битва на Сомме, оккупация Польши, блокада Ленинграда, Сталинградская битва и Битва в Арденнах - нам, жившим в это время, кажутся ни с чем не сравнимыми по ожесточённости и потерям. Но вспомните другие, полузабытые кровопролития: падение Рима, набеги Тамерлана. Только монгольское нашествие унесло в 13-м веке 40 млн жизней - в мире, чье население составляло лишь одну седьмую нынешнего''.
Марина Ефимова: ''Математика Пинкера неубедительна. - возражает Кольберт. – Монголы завоёвывали мир в течение века. Арабская торговля рабами разворачивалась два века. А Вторая мировая война шла всего 6 лет''.
Одной из умиротворяющих исторических тенденций Пинкер считает тенденцию к осмыслению происходящего. ''Обдумывание, - пишет он, - приглушает голос крови, смиряет бешеные порывы к насилию и заставляет нас обращаться с людьми так, как мы хотели бы, чтобы они обращались с нами''. В качестве обнадеживающего примера Пинкер приводит мирное разрешение Карибского кризиса 1962 г. Но рецензент Кольберт немедленно бьет его другими примерами:
Диктор: ''Вместе со смертоносным оружием наше время принесло и смертоносные идеи. Коммунизм и фашизм – изобретения не менее современные, чем права женщин и Евросоюз. Если прибавить к потерям в войнах жертвы режимов Сталина, Гитлера и Мао, то число людей, погибших насильственной смертью в середине 20-го века, перевалит за сто миллионов. А Пол Пот - создатель “полей смерти“ – изучал марксизм в Сорбонне''.
Марина Ефимова: ''Стивен Пинкер в своей книге убедительно доказал, что насилие идет на спад, - пишет принстонский профессор Питер Зингер в статье ''Ушло ли насилие в прошлое''. – В том же, что касается будущего, Пинкер, несмотря на свой оптимизм, не видит никаких гарантий, особенно во времена ядерного терроризма, глобального потепления и столкновения христианской и исламской цивилизаций''.
Словом, если в недалеком будущем разгорится Третья мировая война или террористы доберутся до ядерного оружия, вы сможете утешить себя тем, что в течение всей предыдущей истории происходил стабильный спад насилия. Но боюсь, что закрыв книгу ''Лучшие стороны нашей натуры'', вы останетесь при тех же сомнениях, какие испытывали перед тем, как ее открыть.
так лучше умереть стоя, чем на коленях перед государством
Вопрос: кто-то реально придерживается этой херни или это просто троллинг?
Никогда не умел отличить просто тупорылого школьничка от тролля.
Никогда не умел отличить просто тупорылого школьничка от тролля.
И да! Дикари могли позволить себе неспешно погибать в войнах весь двадцатый век, тогда как Европа вряд ли бы осилила третью войну. Так что вести измерение за век - тоже наябалово из-за разницы в частоте войн.
Нет, вообще-то умереть лучше невозможно, лучше не умереть.
The book's title was taken from the ending of U.S. President Abraham Lincoln's first inaugural address. Pinker uses the phrase as a metaphor for four human motivations — empathy, self-control, the "moral sense," and reason — that, he writes, can "orient us away from violence and towards cooperation and altruism."[3]:xxv
Pinker presents a large amount of data (and statistical analysis thereof) that, he argues, demonstrate that violence has been in decline over millennia and that the present is probably the most peaceful time in the history of the human species. The decline in violence, he argues, is enormous in magnitude, visible on both long and short time scales, and found in many domains, including military conflict, homicide, genocide, torture, criminal justice, and treatment of children, homosexuals, animals and racial and ethnic minorities. He stresses that "The decline, to be sure, has not been smooth; it has not brought violence down to zero; and it is not guaranteed to continue."[4]
Pinker argues that the radical declines in violent behavior that he documents do not result from major changes in human biology or cognition. He specifically rejects the view that humans are necessarily violent, and thus have to undergo radical change in order to become more peaceable. However, Pinker also rejects what he regards as the simplistic nature versus nurture argument, which would imply that the radical change must therefore have come purely from external ("nurture") sources. Instead, he argues: "The way to explain the decline of violence is to identify the changes in our cultural and material milieu that have given our peaceable motives the upper hand."[4]
Pinker identifies five "historical forces" that have favored "our peaceable motives" and "have driven the multiple declines in violence."[3] They are:
The Leviathan – the rise of the modern nation-state and judiciary "with a monopoly on the legitimate use of force," which "can defuse the [individual] temptation of exploitative attack, inhibit the impulse for revenge, and circumvent ... self-serving biases."
Commerce – the rise of "technological progress [allowing] the exchange of goods and services over longer distances and larger groups of trading partners," so that "other people become more valuable alive than dead" and "are less likely to become targets of demonization and dehumanization."
Feminization – increasing respect for "the interests and values of women."
Cosmopolitanism – the rise of forces such as literacy, mobility, and mass media, which "can prompt people to take the perspectives of people unlike themselves and to expand their circle of sympathy to embrace them."
The Escalator of Reason – an "intensifying application of knowledge and rationality to human affairs," which "can force people to recognize the futility of cycles of violence, to ramp down the privileging of their own interests over others', and to reframe violence as a problem to be solved rather than a contest to be won."[3]:xxvi
Outline of the book[edit]
The first section of the book, chapters 2 through 7, seeks to demonstrate and to analyze historical trends related to declines of violence on different scales. Chapter 8 discusses five "inner demons" - psychological systems that can lead to violence. Chapter 9 examines four "better angels" or motives that can incline people away from violence. The last chapter examines the five historical trends listed above that have led to declines in violence.
Six trends of declining violence (Chapters 2 through 7)[edit]
The Pacification Process: Pinker describes this as the transition from "the anarchy of hunting, gathering, and horticultural societies ... to the first agricultural civilizations with cities and governments, beginning around five thousand years ago" which brought "a reduction in the chronic raiding and feuding that characterized life in a state of nature and a more or less fivefold decrease in rates of violent death."[3]:xxiv
The Civilizing Process: Pinker argues that "between the late Middle Ages and the 20th century, European countries saw a tenfold-to-fiftyfold decline in their rates of homicide." He attributes the idea of the Civilizing Process to the sociologist Norbert Elias, who "attributed this surprising decline to the consolidation of a patchwork of feudal territories into large kingdoms with centralized authority and an infrastructure on commerce."[3]
The Humanitarian Revolution – Pinker attributes this term and concept to the historian Lynn Hunt. He says this revolution "unfolded on the [shorter] scale of centuries and took off around the time of the Age of Reason and the European Enlightenment in the 17th and 18th centuries." Although he also points to historical antecedents and to "parallels elsewhere in the world." He writes: "It saw the first organized movements to abolish slavery, dueling, judicial torture, superstitious killing, sadistic punishment, and cruelty to animals, together with the first stirrings of systematic pacifism."[3]
The Long Peace: a term he attributes to the historian John Lewis Gaddis's The Long Peace: Inquiries into the history of the Cold War. This fourth "major transition," Pinker says, "took place after the end of World War II." During it, he says, "the great powers, and the developed states in general, have stopped waging war on one another."[3]
The New Peace: Pinker calls this trend "more tenuous," but "since the end of the Cold War in 1989, organized conflicts of all kinds - civil wars, genocides, repression by autocratic governments, and terrorist attacks - have declined throughout the world."[3]
The Rights Revolutions: The postwar period has seen, Pinker argues, "a growing revulsion against aggression on smaller scales, including violence against ethnic minorities, women, children, homosexuals, and animals. These spin-offs from the concept of human rights—civil rights, women's rights, children's rights, gay rights, and animal rights—were asserted in a cascade of movements from the late 1950s to the present day."[3]:xxiv–xxv
Five inner demons (Chapter 8)[edit]
Pinker rejects what he calls the "Hydraulic Theory of Violence" – the idea "that humans harbor an inner drive toward aggression (a death instinct or thirst for blood), which builds up inside us and must periodically be discharged. Nothing could be further from contemporary scientific understanding of the psychology of violence." Instead, he argues, research suggests that "aggression is not a single motive, let alone a mounting urge. It is the output of several psychological systems that differ in their environmental triggers, their internal logic, their neurological basis, and their social distribution." He examines five such systems:
Predatory or Practical Violence: violence "deployed as a practical means to an end"[3]:613
Dominance: the "urge for authority, prestige, glory, and power." Pinker argues that dominance motivations can occur within individuals and coalitions of "racial, ethnic, religious, or national groups"[3]:631
Revenge: the "moralistic urge toward retribution, punishment, and justice"[3]:639
Sadism: the "deliberate infliction of pain for no purpose but to enjoy a person's suffering..."[3]:660
Ideology: a "shared belief system, usually involving a vision of utopia, that justifies unlimited violence in pursuit of unlimited good."[3]
Four better angels (Chapter 9)[edit]
Pinker examines four motives that "can orient [humans] away from violence and towards cooperation and altruism." He identifies:
Empathy: which "prompts us to feel the pain of others and to align their interests with our own."
Self-Control: which "allows us to anticipate the consequences of acting on our impulses and to inhibit them accordingly."
The Moral Sense: which "sanctifies a set of norms and taboos that govern the interactions among people in a culture." These sometimes decrease violence but can also increase it "when the norms are tribal, authoritarian, or puritanical."
Reason: which "allows us to extract ourselves from our parochial vantage points."
In this chapter Pinker also examines and partially rejects the idea that humans have evolved in the biological sense to become less violent.
раб, плес
BOOKS BOOK REVIEWS
The Better Angels of Our Nature: Why Violence Has Declined
csmonitor icon
Save for later
Harvard psychologist Steven Pinker argues that, as a society, we are on a "retreat from violence."
By Jordan Michael Smith OCTOBER 20, 2011
Save for later
View CaptionAbout video adsView Caption
Steven Pinker may be America’s most prominent science writer. That label seems too narrow for him though, as he is as well-known for his efforts on linguistics and moral philosophy as he is on his science work. In The Better Angels of Our Nature, he ventures further outside of his domain (he is a psychologist at Harvard), looking at the reasons for the gradual but undeniable decline in violence across the world in the last few centuries.
Along the way, he incorporates ideas from criminology, literature, and international relations theory as well as from his traditional areas of interest. “No aspect of life is untouched by the retreat from violence,” he writes.
The result is a book that is exhilarating and exasperating, impressive and embarrassing. Pinker musters a lot of data to show that, contrary to impressions gleaned from the nightly news, violence both between states and within them have declined significantly. Little of this is new – Pinker relies a great deal on a 1989 book by political scientist John Mueller, for example – but it is helpful to have it all in one volume.
Recommended: Could you pass a US citizenship test?
In particular, "The Better Angels of Our Nature" makes interesting connections between the decline of wars and the decline or other, smaller-scale forms of violence such as domestic violence and gay bashing. “t is an unmistakable development, visible on scales from millennia to years, from the waging of wars to the spanking of children,” reads the book. A tremendous amount of research is amassed and stimulating links are suggested. The book is continually provocative and thoughtful, it must be said, even if it is not always persuasive. Occasionally the data is misleading – Pinker excludes from his data the sanctions on Iraq that killed more than half a million children in the 1990s, for example, because these were not due to violence as the term is traditionally understood. But for the most part the book’s numbers are solid.
TEST YOUR KNOWLEDGE Could you pass a US citizenship test?
PHOTOS OF THE DAY Photos of the day 02/08
What are you reading?
WHAT ARE YOU READING?Tell us about the book that's currenly on your bedside table.
Pinker is also sometimes useful in offering fascinating interpretations for his many numbers and charts pointing to the downward trend of violence. He notes, for example, that since previous centuries usually had much worse and less documentation, recording their astonishing levels of violence has generally been impossible. Similarly, the human tendency to see the present moment as uniquely horrible, though clearly false, is terribly difficult to shake.
Where Pinker goes wrong – sometimes deeply wrong – is in some of his other explanations of these phenomena. He is far too optimistic about the irreversibility of progress that has been made. In an interview with The Daily Beast about the book, he said that he thinks there is a good chance that nuclear weapons will be abolished soon, a frankly absurd belief. Discussing the possibilities of terrorists or so-called rogue states, Pinker said, “A large number of deaths from a single renegade perpetrator would be a misleading indicator of the state of the world.” But that is precisely the point, which is why World War I is still shocking 100 years later – technologies of mass destruction can make the otherwise peaceful and progressive nature of societies irrelevant.
Pinker believes above all in the power of human reason. In his view, humanity is learning from its mistakes and seeing over time that violence doesn’t pay. There is something to this, but occasionally Pinker becomes almost a parody of the Rational Man in his belief in progress. He writes that “our recent ancestors can really be considered morally retarded.” He continues: “Many of their beliefs can be considered not just monstrous but, in a very real sense, stupid.” Historians call this ‘presentism,’ the tendency to judge the past by present standards or events. Any good historian avoids it, and any decent philosopher should do the same. Heaven knows (though Pinker is an evangelical atheist) what future generations will think of contemporary morality, an obvious problem that Pinker overlooks.
There is no doubt that we are living in relatively peaceful times. But what progress has been made is both tentative and partial. Our nature contains many beings, not just angels. The demons may yet return.
Jordan Michael Smith, a frequent reviewer for the Monitor, has written for the New York Times, Boston Globe and Washington Post.
Join the Monitor's book discussion on Facebook and Twitter.
>опять читать ленина
Не опять, а в первый раз, школьник.
Ты будешь стоять на коленях и пускать пузыри из носа, пока наёмник неофеодала будет считать считалочку, кого из твоих детей убить первым.
This book is about what may be the most important thing that has ever happened in human history. Believe it or not — and I know that most people do not — violence has declined over long stretches of time, and today we may be living in the most peaceable era in our species’ existence. The decline, to be sure, has not been smooth; it has not brought violence down to zero; and it is not guaranteed to continue. But it is an unmistakable development, visible on scales from millennia to years, from the waging of wars to the spanking of children.
No aspect of life is untouched by the retreat from violence. Daily existence is very different if you always have to worry about being abducted, raped, or killed, and it’s hard to develop sophisticated arts, learning, or commerce if the institutions that support them are looted and burned as quickly as they are built.
The historical trajectory of violence affects not only how life is lived but how it is understood. What could be more fundamental to our sense of meaning and purpose than a conception of whether the strivings of the human race over long stretches of time have left us better or worse off? How, in particular, are we to make sense of modernity—of the erosion of family, tribe, tradition, and religion by the forces of individualism, cosmopolitanism, reason, and science? So much depends on how we understand the legacy of this transition: whether we see our world as a nightmare of crime, terrorism, genocide, and war, or as a period that, by the standards of history, is blessed by unprecedented levels of peaceful coexistence.
The question of whether the arithmetic sign of trends in violence is positive or negative also bears on our conception of human nature. Though theories of human nature rooted in biology are often associated with fatalism about violence, and the theory that the mind is a blank slate is associated with progress, in my view it is the other way around. How are we to understand the natural state of life when our species first emerged and the processes of history began? The belief that violence has increased suggests that the world we made has contaminated us, perhaps irretrievably. The belief that it has decreased suggests that we started off nasty and that the artifices of civilization have moved us in a noble direction, one in which we can hope to continue.
Continue reading the main story
This is a big book, but it has to be. First I have to convince you that violence really has gone down over the course of history, knowing that the very idea invites skepticism, incredulity, and sometimes anger. Our cognitive faculties predispose us to believe that we live in violent times, especially when they are stoked by media that follow the watchword “If it bleeds, it leads.” The human mind tends to estimate the probability of an event from the ease with which it can recall examples, and scenes of carnage are more likely to be beamed into our homes and burned into our memories than footage of people dying of old age.1 No matter how small the percentage of violent deaths may be, in absolute numbers there will always be enough of them to fill the evening news, so people’s impressions of violence will be disconnected from the actual proportions.
Also distorting our sense of danger is our moral psychology. No one has ever recruited activists to a cause by announcing that things are getting better, and bearers of good news are often advised to keep their mouths shut lest they lull people into complacency. Also, a large swath of our intellectual culture is loath to admit that there could be anything good about civilization, modernity, and Western society. But perhaps the main cause of the illusion of ever-present violence springs from one of the forces that drove violence down in the first place. The decline of violent behavior has been paralleled by a decline in attitudes that tolerate or glorify violence, and often the attitudes are in the lead. By the standards of the mass atrocities of human history, the lethal injection of a murderer in Texas, or an occasional hate crime in which a member of an ethnic minority is intimidated by hooligans, is pretty mild stuff. But from a contemporary vantage point, we see them as signs of how low our behavior can sink, not of how high our standards have risen.
In the teeth of these preconceptions, I will have to persuade you with numbers, which I will glean from datasets and depict in graphs. In each case I’ll explain where the numbers came from and do my best to interpret the ways they fall into place. The problem I have set out to understand is the reduction in violence at many scales—in the family, in the neighborhood, between tribes and other armed factions, and among major nations and states. If the history of violence at each level of granularity had an idiosyncratic trajectory, each would belong in a separate book. But to my repeated astonishment, the global trends in almost all of them, viewed from the vantage point of the present, point downward. That calls for documenting the various trends between a single pair of covers, and seeking commonalities in when, how, and why they have occurred.
Book Review
Be the first to see reviews, news and features in The New York Times Book Review.
Enter your email address
Sign Up
Receive occasional updates and special offers for The New York Times's products and services.
SEE SAMPLE PRIVACY POLICY
Too many kinds of violence, I hope to convince you, have moved in the same direction for it all to be a coincidence, and that calls for an explanation. It is natural to recount the history of violence as a moral saga—a heroic struggle of justice against evil—but that is not my starting point. My approach is scientific in the broad sense of seeking explanations for why things happen. We may discover that a particular advance in peacefulness was brought about by moral entrepreneurs and their movements. But we may also discover that the explanation is more prosaic, like a change in technology, governance, commerce, or knowledge. Nor can we understand the decline of violence as an unstoppable force for progress that is carrying us toward an omega point of perfect peace. It is a collection of statistical trends in the behavior of groups of humans in various epochs, and as such it calls for an explanation in terms of psychology and history: how human minds deal with changing circumstances.
A large part of the book will explore the psychology of violence and nonviolence. The theory of mind that I will invoke is the synthesis of cognitive science, affective and cognitive neuroscience, social and evolutionary psychology, and other sciences of human nature that I explored in How the Mind Works, The Blank Slate, and The Stuff of Thought. According to this understanding, the mind is a complex system of cognitive and emotional faculties implemented in the brain which owe their basic design to the processes of evolution. Some of these faculties incline us toward various kinds of violence. Others—“the better angels of our nature,” in Abraham Lincoln’s words—incline us toward cooperation and peace. The way to explain the decline of violence is to identify the changes in our cultural and material milieu that have given our peaceable motives the upper hand.
Finally, I need to show how our history has engaged our psychology. Everything in human affairs is connected to everything else, and that is especially true of violence. Across time and space, the more peaceable societies also tend to be richer, healthier, better educated, better governed, more respectful of their women, and more likely to engage in trade. It’s not easy to tell which of these happy traits got the virtuous circle started and which went along for the ride, and it’s tempting to resign oneself to unsatisfying circularities, such as that violence declined because the culture got less violent. Social scientists distinguish “endogenous” variables—those that are inside the system, where they may be affected by the very phenomenon they are trying to explain—from the “exogenous” ones—those that are set in motion by forces from the outside.
Exogenous forces can originate in the practical realm, such as changes in technology, demographics, and the mechanisms of commerce and governance. But they can also originate in the intellectual realm, as new ideas are conceived and disseminated and take on a life of their own. The most satisfying explanation of a historical change is one that identifies an exogenous trigger. To the best that the data allow it, I will try to identify exogenous forces that have engaged our mental faculties in different ways at different times and that thereby can be said to have caused the declines in violence.
The discussions that try to do justice to these questions add up to a big book—big enough that it won’t spoil the story if I preview its major conclusions. The Better Angels of Our Nature is a tale of six trends, five inner demons, four better angels, and five historical forces.
Что плес-то? Какая тебе разница из-за чего ты умер если ты уже гниешь?
THE departure of the last American troops from Iraq brings relief to a nation that has endured its most painful war since Vietnam. But the event is momentous for another reason. The invasion of Iraq was the most recent example of an all-out war between two national armies. And it could very well be the last one.
The idea that war is obsolescent may seem preposterously utopian. Aren’t we facing an endless war on terror, a clash of civilizations, the menace of nuclear rogue states? Isn’t war in our genes, something that will always be with us?
The theory that war is becoming passé gained traction in the late 1980s, when scholars noticed some curious nonevents. World War III, a nuclear Armageddon, was once considered inevitable, but didn’t happen. Nor had any wars between great powers occurred since the Korean War. European nations, which for centuries had fought each other at the drop of a hat, had not done so for four decades.
How has the world fared since then? Armed conflict hasn’t vanished, and today anyone with a mobile phone can broadcast the bloodshed. But our impressions of the prevalence of war, stoked by these images, can be misleading. Only objective numbers can identify the trends.
Continue reading the main story
RELATED COVERAGE
WHITE HOUSE MEMO
Iraq War Shaped Obama’s Foreign Policy — White House Memo DEC. 17, 2011
RECENT COMMENTS
ICS1949 December 19, 2011
"And it could very well be the last one." Let's hope so, and to make another war more unlikely, do not vote for that party that loves to...
Einstein December 19, 2011
250,000 civilian deaths in Iraq.Brutal customs such as torture have not been abolished.Arms manufacturers are making more money than ever...
Zed December 19, 2011
Goldstein and Pinker have their valid points that would seduce me, yet my more direct witness and experience suggest otherwise. Let me...
SEE ALL COMMENTS
“War” is a fuzzy category, shading from global conflagrations to neighborhood turf battles, so the organizations that track the frequency and damage of war over time need a precise yardstick. A common definition picks out armed conflicts that cause at least 1,000 battle deaths in a year — soldiers and civilians killed by war violence, excluding the difficult-to-quantify indirect deaths resulting from hunger and disease. “Interstate wars” are those fought between national armies and have historically been the deadliest.
These prototypical wars have become increasingly rare, and the world hasn’t seen one since the three-week invasion of Iraq in 2003. The lopsided five-day clash between Russia and Georgia in 2008 misses the threshold, as do sporadic clashes between North and South Korea or Thailand and Cambodia.
Countries remain armed and hostile, so war is hardly impossible. But where would a new interstate war plausibly erupt? Robert Gates, the former secretary of defense, said this year that “any future defense secretary who advises the president to again send a big American land army into Asia or into the Middle East or Africa should have his head examined.”
Photo
Marines crouch behind rock cover as they blow up a cave on Iwo Jima during World War II. Credit W. Eugene Smith/Time & Life Pictures — Getty Images
Chinese leaders would deserve a similar workup if they blew off the very basis of their legitimacy, namely trade-based prosperity, by starting a war. (China has not fought a battle in 23 years.) India and Pakistan came dangerously close to war in 2002, but they backed off when both sides realized that millions would die and have since stabilized relations. Neither North nor South Korea could win a war at an acceptable cost.
What about other kinds of armed conflict, like civil wars and conflicts that miss the 1,000-death cutoff? Remarkably, they too have been in decline. Civil wars are fewer, smaller and more localized. Terrible flare-ups occur, and for those caught in the middle the results are devastating — but far fewer people are caught in the middle. The biggest continuing war, in Afghanistan, last year killed about 500 Americans, 100 other coalition troops and 5,000 Afghans including civilians. That toll, while deplorable, is a fraction of those in past wars like Vietnam, which killed 5,000 Americans and nearly 150,000 Vietnamese per year. Over all, the annual rate of battle deaths worldwide has fallen from almost 300 per 100,000 of world population during World War II, to almost 30 during Korea, to the low teens during Vietnam, to single digits in the late 1970s and 1980s, to fewer than 1 in the 21st century.
As the political scientist John Mueller has pointed out, today’s civil wars are closer to organized crime than traditional war. Armed militias — really gangs of thugs — monopolize resources like cocaine in Colombia or coltan in Congo, or terrorize the locals into paying tribute to religious fanatics, as in Somalia, Nigeria and the Philippines.
Opinion Today
Every weekday, get thought-provoking commentary from Op-Ed columnists, The Times editorial board and contributing writers from around the world.
Enter your email address
Sign Up
Receive occasional updates and special offers for The New York Times's products and services.
SEE SAMPLE PRIVACY POLICY
Nor has the suffering merely been displaced from soldiers to civilians. The much-quoted statistic that war deaths a century ago were 90 percent military and 10 percent civilian, while today the ratio is reversed, resulted from an error in a 1994 United Nations report that mistakenly compared deaths in World War I with refugees and wounded in the 1980s. The real ratio is around 50-50 and stable through time. Yes, atrocities against civilians continue, but consider a historical perspective. During World War II, Allied forces repeatedly and deliberately firebombed Axis cities, incinerating tens of thousands of civilians in a night. The Germans and Japanese did far worse. Today’s rapes, ethnic cleansings and suicide bombings are just as atrocious, but much smaller in scale.
Why is war in decline? For one thing, it no longer pays. For centuries, wars reallocated huge territories, as empires were agglomerated or dismantled and states wiped off the map. But since shortly after World War II, virtually no borders have changed by force, and no member of the United Nations has disappeared through conquest. The Korean War caused a million battle deaths, but the border ended up where it started. The Iran-Iraq War killed 650,000 with the same result. Iraq’s annexation of Kuwait in 1990 backfired. Israel seized land in 1967, but since then most has been returned and the rest remains contested.
The futility of conquest is part of the emergence of an international community regulated by norms and taboos and wielding more effective tools for managing conflicts. Among those tools, the United Nations’ 100,000 deployed peacekeepers have measurably improved the success of peace agreements in civil wars.
War also declines as prosperity and trade rise. Historically, wealth came from land and conquest was profitable. Today, wealth comes from trade, and war only hurts. When leaders’ power depends on delivering economic growth, and when a country’s government becomes richer and stronger than its warlords, war loses its appeal.
Perhaps the deepest cause of the waning of war is a growing repugnance toward institutionalized violence. Brutal customs that were commonplace for millennia have been largely abolished: cannibalism, human sacrifice, heretic-burning, chattel slavery, punitive mutilation, sadistic executions. Could war really be going the way of slave auctions? Nothing in our nature rules it out. True, we still harbor demons like greed, dominance, revenge and self-deception. But we also have faculties that inhibit them, like self-control, empathy, reason and a sense of fairness. We will always have the capacity to kill one another in large numbers, but with effort we can safeguard the norms and institutions that have made war increasingly repugnant.
так тогда по твоей логике лучше умирать сразу, на войну ведь гонят
In John Ford’s classic 1962 film, The Man Who Shot Liberty Valance, a clash of moral codes unfolds in the Wild West frontier town of Shinbone. Under the Cowboy Code, disputes are settled and justice is served between individuals who have taken the law into their own hands, and under the Law Code, disputes are settled and justice is served by institutions because most members of society have agreed to obey the rules. The Cowboy Code is represented by John Wayne’s character, Tom Doniphon, a gunslinger who enforces justice on his own terms through the power of his presence backed by the gun on his hip. The Law Code is embodied by Jimmy Stewart’s Ransom Stoddard, an attorney hell-bent on seeing his beloved Shinbone embrace the rule of law. Lee Marvin’s Liberty Valance is a coarse highwayman who respects only one man, Tom Doniphon, because they share the Cowboy Code. Despite Valance’s constant flouting of the law, Stoddard holds to his belief that until Valance is caught doing something illegal there can be no justice. When Doniphon tells Stoddard, “You better start packin’ a handgun,” Stoddard rejoins, “I don’t want to kill him. I just want to put him in jail.” At long last, however, Stoddard takes Doniphon’s advice that “out here a man settles his own problems” and turns to him for gunfighting lessons. When Valance challenges Stoddard to a duel, the overconfident naïf accepts and a late-night showdown ensues. In a darkened street, the two men square off. Stoddard trembles while Valance mocks and scorns him, shooting first too high and then too low. When Valance takes aim to kill, Stoddard shakily draws his weapon and discharges it. Valance collapses in a heap. Having felled one of the toughest guns in the West, Stoddard goes on to become a local hero, building that image into political capital and working his way up from local politics to a distinguished career as a U. S. senator.
So it would appear that the Law Code prevailed over the Cowboy Code, but not so fast. In a flashback replay of the duel from another perspective, we see Doniphon, who knows that Stoddard is no match for Valance, lurking in the shadows and fingering a rifle. At the crucial moment, he shoots Valance. Holding to the Cowboy Code of loyalty, Doniphon takes the secret to his grave.
The transition from the informal rule of frontier justice found in premodern societies to the formal rule of law pervasive throughout today’s democratic nations resulted from the creation of political and economic systems and legal and moral codes that together have led to a decline in violence. Harvard psychologist and public intellectual Steven Pinker, in his latest book, The Better Angels of Our Nature, calls this “the civilizing process.” The title comes from Abraham Lincoln’s first Inaugural Address, delivered as America was about to fall into an anything-but-civil civil war. Four years and 600,000 dead later, our better angels finally emerged. Or did they? What about two world wars, the Holocaust, Stalin’s purges, Mao’s Cultural Revolution, Cambodia’s killing fields, and the numerous genocides in Africa? How can anyone seriously argue that there has been a decline in violence? Pinker demonstrates that long-term data trumps anecdotes. The idea that we live in an exceptionally violent time is an illusion created by the media’s relentless coverage of violence, coupled with our brain’s evolved propensity to notice and remember recent and emotionally salient events. Pinker’s thesis is that violence of all kinds—from murder, rape, and genocide to the spanking of children to the mistreatment of blacks, women, gays, and animals—has been in decline for centuries as a result of the civilizing process.
Picking up Pinker’s 832-page opus feels daunting, but it’s a page-turner from the start as he reminds us through literary examples what life was once like. Homer’s Agamemnon explains to King Menelaus his war strategy: “We are not going to leave a single one of them alive, down to the babies in their mothers’ wombs—not even they must live. The whole people must be wiped out of existence, and none be left to think of them and shed a tear.” The Bible, Pinker reminds us, “depicts a world that, seen through modern eyes, is staggering in its savagery. People enslave, rape, and murder members of their immediate families. Warlords slaughter civilians indiscriminately, including the children. Women are bought, sold, and plundered like sex toys. And Yahweh tortures and massacres people by the hundreds of thousands for trivial disobedience or for no reason at all.” In fact, Pinker cites the Bible’s first murder: Abel’s of Cain. “With a world population of exactly four,” Pinker notes, “that works out to a homicide rate of 25 percent, which is about a thousand times higher than the equivalent rates in Western countries today.”
Pinker is not being flippant. A graph presents the data from dozens of studies charting the percentage of war deaths from prehistoric times to the present. The contrast is striking: prehistoric peoples and modern hunter-gatherers and hunter-agriculturalists are far more murderous than nation-states, with war deaths per year reaching as high as 60 percent of the total population compared with five percent or less for the latter. Even 20th-century wars weren’t so bloody by comparison: about 40 million people died in battle during a century in which around six billion people died, which amounts to 0.7 percent battle deaths. What about noncombat deaths, the “collateral damage” of war? “Even if we tripled or quadrupled the estimate to include indirect deaths from war-caused famine and disease, it would barely narrow the gap between state and nonstate societies,” Pinker writes. What about all those genocides and the Holocaust? That brings the death toll up to 180 million deaths, which “still amounts to only 3 percent of the deaths in the 20th century.” What about the 21st century? In 2005, Pinker computes that 0.008 percent of Americans died in two foreign wars and domestic homicides combined. In the world as a whole, the rate of violence from war, terrorism, genocide, and killings by warlords and militias was 0.0003 percent of the total population.
The numbers go on and on like this for hundreds of pages, punctuated by poignant anecdotes driving home the point that things really are getting better, that these are the good old days. Readers of this book, Pinker reminds us, “no longer have to worry about abduction into sexual slavery, divinely commanded genocide, lethal circuses and tournaments, punishments on the cross, rack, wheel, stake, or strappado for holding unpopular beliefs, decapitation for not bearing a son, disembowelment for having dated a royal, pistol duels to defend their honor, beachside fisticuffs to impress their girlfriends, and the prospect of a nuclear world war that would put an end to civilization or to human life itself.” You can, of course, think of exceptions here and there, but that’s the point: what used to be commonplace is now rare, and in most of the above examples, nonexistent. Why?
Pinker’s theory is that the better angels of our nature are brought out by the civilizing process of two forces: the top-down rule of law and the bottom-up rule of morals. He grounds his theory in historian Norbert Elias’s 1939 book, The Civilizing Process, a catalog of examples from the archives of history demonstrating that over the centuries, “beginning in the 11th or 12th and maturing in the 17th and 18th, Europeans increasingly inhibited their impulses, anticipated the long-term consequences of their actions, and took other people’s thoughts and feelings into consideration. A culture of honor—the readiness to take revenge—gave way to a culture of dignity—the readiness to control one’s emotions. These ideals originated in explicit instructions that cultural arbiters gave to aristocrats and noblemen, allowing them to differentiate themselves from the villains and boors. But they were then absorbed into the socialization of younger and younger children until they became second nature.”
Second nature. Our first nature is to be selfish, greedy, and nasty. Our second nature—those better angels of our nature—requires a little coaxing and persuading to come out. Analysis of medieval books of etiquette, for example, reveals that the numerous prohibitions are reducible to a few principles related to this second nature, as Pinker notes: “Control your appetites; Delay gratification; Consider the sensibilities of others; Don’t act like a peasant; Distance yourself from your animal nature. And the penalty for these infractions was assumed to be internal: a sense of shame.” Externally, other forces were at work: “the centralization of state control and its monopolization of violence, the growth of craft guilds and bureaucracies, the replacement of barter with money, the development of technology, the enhancement of trade, the growing webs of dependency among far-flung individuals,” and the like.
Again—and it bears repeating—violence is on the decline, with occasional bumps along the way. Think of global warming. Yes, some years are cooler, but the overall trend is that of a warming Earth. The analogy applies to violence of all kinds. Compared with 500 or 1,000 years ago, a greater percentage of people in more places more of the time are safer, healthier, wealthier, and freer today. If recent political events make you believe that things are grim and getting worse, take heart from Pinker, who notes that “in every issue touched by the Rights Revolutions—interracial marriage, the empowerment of women, the tolerance of homosexuality, the punishment of children, and the treatment of animals,” those better angels are on the ascent.
So it would appear that the Law Code prevailed over the Cowboy Code, but not so fast. In a flashback replay of the duel from another perspective, we see Doniphon, who knows that Stoddard is no match for Valance, lurking in the shadows and fingering a rifle. At the crucial moment, he shoots Valance. Holding to the Cowboy Code of loyalty, Doniphon takes the secret to his grave.
The transition from the informal rule of frontier justice found in premodern societies to the formal rule of law pervasive throughout today’s democratic nations resulted from the creation of political and economic systems and legal and moral codes that together have led to a decline in violence. Harvard psychologist and public intellectual Steven Pinker, in his latest book, The Better Angels of Our Nature, calls this “the civilizing process.” The title comes from Abraham Lincoln’s first Inaugural Address, delivered as America was about to fall into an anything-but-civil civil war. Four years and 600,000 dead later, our better angels finally emerged. Or did they? What about two world wars, the Holocaust, Stalin’s purges, Mao’s Cultural Revolution, Cambodia’s killing fields, and the numerous genocides in Africa? How can anyone seriously argue that there has been a decline in violence? Pinker demonstrates that long-term data trumps anecdotes. The idea that we live in an exceptionally violent time is an illusion created by the media’s relentless coverage of violence, coupled with our brain’s evolved propensity to notice and remember recent and emotionally salient events. Pinker’s thesis is that violence of all kinds—from murder, rape, and genocide to the spanking of children to the mistreatment of blacks, women, gays, and animals—has been in decline for centuries as a result of the civilizing process.
Picking up Pinker’s 832-page opus feels daunting, but it’s a page-turner from the start as he reminds us through literary examples what life was once like. Homer’s Agamemnon explains to King Menelaus his war strategy: “We are not going to leave a single one of them alive, down to the babies in their mothers’ wombs—not even they must live. The whole people must be wiped out of existence, and none be left to think of them and shed a tear.” The Bible, Pinker reminds us, “depicts a world that, seen through modern eyes, is staggering in its savagery. People enslave, rape, and murder members of their immediate families. Warlords slaughter civilians indiscriminately, including the children. Women are bought, sold, and plundered like sex toys. And Yahweh tortures and massacres people by the hundreds of thousands for trivial disobedience or for no reason at all.” In fact, Pinker cites the Bible’s first murder: Abel’s of Cain. “With a world population of exactly four,” Pinker notes, “that works out to a homicide rate of 25 percent, which is about a thousand times higher than the equivalent rates in Western countries today.”
Pinker is not being flippant. A graph presents the data from dozens of studies charting the percentage of war deaths from prehistoric times to the present. The contrast is striking: prehistoric peoples and modern hunter-gatherers and hunter-agriculturalists are far more murderous than nation-states, with war deaths per year reaching as high as 60 percent of the total population compared with five percent or less for the latter. Even 20th-century wars weren’t so bloody by comparison: about 40 million people died in battle during a century in which around six billion people died, which amounts to 0.7 percent battle deaths. What about noncombat deaths, the “collateral damage” of war? “Even if we tripled or quadrupled the estimate to include indirect deaths from war-caused famine and disease, it would barely narrow the gap between state and nonstate societies,” Pinker writes. What about all those genocides and the Holocaust? That brings the death toll up to 180 million deaths, which “still amounts to only 3 percent of the deaths in the 20th century.” What about the 21st century? In 2005, Pinker computes that 0.008 percent of Americans died in two foreign wars and domestic homicides combined. In the world as a whole, the rate of violence from war, terrorism, genocide, and killings by warlords and militias was 0.0003 percent of the total population.
The numbers go on and on like this for hundreds of pages, punctuated by poignant anecdotes driving home the point that things really are getting better, that these are the good old days. Readers of this book, Pinker reminds us, “no longer have to worry about abduction into sexual slavery, divinely commanded genocide, lethal circuses and tournaments, punishments on the cross, rack, wheel, stake, or strappado for holding unpopular beliefs, decapitation for not bearing a son, disembowelment for having dated a royal, pistol duels to defend their honor, beachside fisticuffs to impress their girlfriends, and the prospect of a nuclear world war that would put an end to civilization or to human life itself.” You can, of course, think of exceptions here and there, but that’s the point: what used to be commonplace is now rare, and in most of the above examples, nonexistent. Why?
Pinker’s theory is that the better angels of our nature are brought out by the civilizing process of two forces: the top-down rule of law and the bottom-up rule of morals. He grounds his theory in historian Norbert Elias’s 1939 book, The Civilizing Process, a catalog of examples from the archives of history demonstrating that over the centuries, “beginning in the 11th or 12th and maturing in the 17th and 18th, Europeans increasingly inhibited their impulses, anticipated the long-term consequences of their actions, and took other people’s thoughts and feelings into consideration. A culture of honor—the readiness to take revenge—gave way to a culture of dignity—the readiness to control one’s emotions. These ideals originated in explicit instructions that cultural arbiters gave to aristocrats and noblemen, allowing them to differentiate themselves from the villains and boors. But they were then absorbed into the socialization of younger and younger children until they became second nature.”
Second nature. Our first nature is to be selfish, greedy, and nasty. Our second nature—those better angels of our nature—requires a little coaxing and persuading to come out. Analysis of medieval books of etiquette, for example, reveals that the numerous prohibitions are reducible to a few principles related to this second nature, as Pinker notes: “Control your appetites; Delay gratification; Consider the sensibilities of others; Don’t act like a peasant; Distance yourself from your animal nature. And the penalty for these infractions was assumed to be internal: a sense of shame.” Externally, other forces were at work: “the centralization of state control and its monopolization of violence, the growth of craft guilds and bureaucracies, the replacement of barter with money, the development of technology, the enhancement of trade, the growing webs of dependency among far-flung individuals,” and the like.
Again—and it bears repeating—violence is on the decline, with occasional bumps along the way. Think of global warming. Yes, some years are cooler, but the overall trend is that of a warming Earth. The analogy applies to violence of all kinds. Compared with 500 or 1,000 years ago, a greater percentage of people in more places more of the time are safer, healthier, wealthier, and freer today. If recent political events make you believe that things are grim and getting worse, take heart from Pinker, who notes that “in every issue touched by the Rights Revolutions—interracial marriage, the empowerment of women, the tolerance of homosexuality, the punishment of children, and the treatment of animals,” those better angels are on the ascent.
Вообще-то нет, на войне можно вполне неплохо устроиться, как утверждает статистика. А вот в противостоянии одиночки и группы одиночка всегда труп.
The response to Steven Pinker's new book, The Better Angels of our Nature has been remarkable. While there are a few mixed reviews (James Q. Wilson in the Wall Street Journal comes to mind), virtually everyone else either raves about the book or expresses something close to ad hominem contempt and loathing.
At the heart of the disagreement are competing conceptions of research and scholarship. How are we to study violence and to assess whether it has been increasing or decreasing? What analytic tools do we bring to the table?
Pinker, sensibly enough (in my view), chooses to look at the rate of violent death over time, in pre-state societies, in medieval Europe, in the modern era, and always in a global context; he writes about inter-state conflicts, the two world wars, intra-state conflicts, civil wars, and homicides.
In doing so, he takes a critical barometer of violence to be the rate of homicide deaths per 100,000 citizens; the global gold standard for homicide can currently be found in states where the figure in question hovers at an annual rate of about one per 100,000 culpable homicides within a population -- a status currently achieved by the Baltic States of Finland, Denmark, and Norway, Newfoundland, and with many Western European states, and Canada itself, in close pursuit.
Pinker's aim is to explain the variables that have contributed to the global decline in violence that we have witnessed, particularly during the past 30 years, but also, perhaps more fundamentally, during the past 500 years. He points to the emergence of literacy and the enlightenment, to competent democratic governments, peaceful commerce, and more recently, the overwhelming support for racial equality, women's rights, gay rights, children's rights, and animal rights.
He does not pretend that the world is now safe from significant violence in the future; he is not so foolish as to make such a confident prediction about a necessarily complex future (see Dan Gardner's book, Future Babble). Pinker is simply assessing, rather, what the evidence is telling us about the extent of violence in the world today.
For example, we learn that the risk of being a victim of a homicide has always been much higher in often romanticized tribal or non-state societies than it is today in a modern liberal state. And even during the 1970s and early 1980s, the homicide rates in Canada and the United States were more than twice as high as they are today.
It is not surprising that Pinker has his critics, generally individuals who are reluctant to acknowledge quantitative data as relevant, and who cling to the notion that human beings have never been more violent than in this century. Elizabeth Kolbert, writing in the New Yorker, laments, contrary to fact, that there is no discussion of "colonialism" in Pinker's book and concludes, "Name a force, a trend, or a 'better angel' that has tended to reduce the threat, and someone else can name a force, a trend, or an 'inner demon' pushing back the other way."
The response to this is simple: yes, one can do this, but there will be no credible evidence in support of such a claim. Kolbert and her dance of the dialectic cannot disguise the reality that the rate of violence, as measured by culpable homicide, has markedly decreased over human history.
Other critics (for example, Robert Epstein in Scientific American), oddly enough, take issue with canvassing the rate of culpable homicide, preferring to focus on the absolute numbers of deaths as a more critical variable of relevance.
And still others, John Gray in Prospect and Joe Carter in First Thoughts, take issue with Pinker's atheism: "the delusions of liberal humanism," as Carter puts it, and a "delusion of peace" claims John Gray. He writes, "Pinker's attempt to ground the hope of peace in science is profoundly instructive, for it testifies to our enduring need for faith."
Oh dear. For those of us who have no need for faith, this is a little insulting. But back to the book. One of the most interesting passages in the 696-page treatise concerns the "de-civilizing" era of the late 1960 and early 1970s, a time when homicide rates in both Canada and the United States (and most other Western democracies) more than doubled, before falling dramatically after 1990. How to explain the increase in violence and its subsequent decline?
Pinker is skeptical of the often cited influence of demographic shift, suggesting, fairly enough, that the arrival of the baby boom generation (a surfeit of young men within the population between the mid-1960s and the early 1990s) cannot account for all of the more than doubling of homicide rates during the late 1960s and early 1970s.
Instead, he points to the conflicts of the era as more critical, "a glorification of dissoluteness shaded into an indulgence of violence and then violence itself." Pinker points to support for Marxist theories of violent conflict, lack of respect for an older generation, the sexual revolution and its rejection of marriage, and the depiction of work or wage labour as a bourgeois enterprise.
As these sentiments began to disappear in the 1990s, they were replaced with a new logic of respect for rights: feminism, gay rights, children's rights, and animal rights. In this context, cultural support for violence has dramatically diminished; we have plenty of good evidence, from both police data and victim surveys, that domestic violence has dropped dramatically in North America during the past 30 years.
Scholarly literature in criminology reveals disagreements about the strength of the importance of demographic shift, in explaining both the increase of the 1970s and the decrease of the 1990s. There is virtually no support for claiming that population changes perfectly explain both the rise and the fall of violent crime, but there is also very little support for the notion that these population changes are entirely irrelevant (as Pinker concedes, though to a rather limited extent).
What factors gave rise to the licentiousness of the late 1960s and early 1970s, other than having a high percentage of young men in our populations?
We have plenty of evidence that this was a time of remarkable social change. The divorce rate rose by more than 400 per cent, after separation and divorce became socially acceptable (and legally acceptable) practices. For men and women at the margins, with limited resources and limited social skills, intimate violence increased. The per capita rate of consumption of alcohol also rose by 50 per cent within the decade. And the rallying cries of "make love, not war" and "sex, drugs, and rock and roll" both pointed to a substantial challenge to the existing social order.
But where did these sentiments come from? I'd suggest two external factors of relevance: the technology of the birth control pill, first made widely available in the early 1960s, and the emergence of accessible global transportation -- travel by jet -- available to millions, made possible again during the 1960s. The birth control pill changed the realities of sexual relations between men and women; it was now possible for women to enjoy sexual freedom without the fear of pregnancy. Questions were raised about the roles of sexuality, sexual freedom, and monogamous commitment.
And global travel brought young men and women into contact with mind-active drugs beyond the confines of North America: marijuana and hashish in Lebanon, India and Thailand, coca in South America, and opium and heroin in southeast Asia.
The Beatles and others celebrated the insights of these "new" mind-active drugs, and the young pointed to both the limiting taboos of apparently outdated sexual mores and the hypocrisy of the line that divides legal from illegal drugs.
We are still sorting out these profound cultural changes; the rate of marriage has declined and the rate of divorce has remained relatively stable since the late 1970s. The violence of the drug trade continues, but a mandate of public health has begun to emerge, albeit in a somewhat limited and inchoate form.
This is all to say that the changes of the 1960s remain with us today, with the sharper edges smoothed out; there is no longer talk of the bourgeois nature of work, the desirability of violent class conflict, or the lack of any need for monogamous commitments. To paraphrase Pinker, we have re-civilized ourselves, supporting new recognitions of gay rights, women's rights, animal rights, and children's rights.
Pinker's is a remarkable book, extolling science as a mechanism for understanding issues that are all too often shrouded in unstated moralities, and highly questionable empirical assumptions. Whatever agreements or disagreements may spring from his specifics, the author deserves our respect, gratitude, and applause.
At the heart of the disagreement are competing conceptions of research and scholarship. How are we to study violence and to assess whether it has been increasing or decreasing? What analytic tools do we bring to the table?
Pinker, sensibly enough (in my view), chooses to look at the rate of violent death over time, in pre-state societies, in medieval Europe, in the modern era, and always in a global context; he writes about inter-state conflicts, the two world wars, intra-state conflicts, civil wars, and homicides.
In doing so, he takes a critical barometer of violence to be the rate of homicide deaths per 100,000 citizens; the global gold standard for homicide can currently be found in states where the figure in question hovers at an annual rate of about one per 100,000 culpable homicides within a population -- a status currently achieved by the Baltic States of Finland, Denmark, and Norway, Newfoundland, and with many Western European states, and Canada itself, in close pursuit.
Pinker's aim is to explain the variables that have contributed to the global decline in violence that we have witnessed, particularly during the past 30 years, but also, perhaps more fundamentally, during the past 500 years. He points to the emergence of literacy and the enlightenment, to competent democratic governments, peaceful commerce, and more recently, the overwhelming support for racial equality, women's rights, gay rights, children's rights, and animal rights.
He does not pretend that the world is now safe from significant violence in the future; he is not so foolish as to make such a confident prediction about a necessarily complex future (see Dan Gardner's book, Future Babble). Pinker is simply assessing, rather, what the evidence is telling us about the extent of violence in the world today.
For example, we learn that the risk of being a victim of a homicide has always been much higher in often romanticized tribal or non-state societies than it is today in a modern liberal state. And even during the 1970s and early 1980s, the homicide rates in Canada and the United States were more than twice as high as they are today.
It is not surprising that Pinker has his critics, generally individuals who are reluctant to acknowledge quantitative data as relevant, and who cling to the notion that human beings have never been more violent than in this century. Elizabeth Kolbert, writing in the New Yorker, laments, contrary to fact, that there is no discussion of "colonialism" in Pinker's book and concludes, "Name a force, a trend, or a 'better angel' that has tended to reduce the threat, and someone else can name a force, a trend, or an 'inner demon' pushing back the other way."
The response to this is simple: yes, one can do this, but there will be no credible evidence in support of such a claim. Kolbert and her dance of the dialectic cannot disguise the reality that the rate of violence, as measured by culpable homicide, has markedly decreased over human history.
Other critics (for example, Robert Epstein in Scientific American), oddly enough, take issue with canvassing the rate of culpable homicide, preferring to focus on the absolute numbers of deaths as a more critical variable of relevance.
And still others, John Gray in Prospect and Joe Carter in First Thoughts, take issue with Pinker's atheism: "the delusions of liberal humanism," as Carter puts it, and a "delusion of peace" claims John Gray. He writes, "Pinker's attempt to ground the hope of peace in science is profoundly instructive, for it testifies to our enduring need for faith."
Oh dear. For those of us who have no need for faith, this is a little insulting. But back to the book. One of the most interesting passages in the 696-page treatise concerns the "de-civilizing" era of the late 1960 and early 1970s, a time when homicide rates in both Canada and the United States (and most other Western democracies) more than doubled, before falling dramatically after 1990. How to explain the increase in violence and its subsequent decline?
Pinker is skeptical of the often cited influence of demographic shift, suggesting, fairly enough, that the arrival of the baby boom generation (a surfeit of young men within the population between the mid-1960s and the early 1990s) cannot account for all of the more than doubling of homicide rates during the late 1960s and early 1970s.
Instead, he points to the conflicts of the era as more critical, "a glorification of dissoluteness shaded into an indulgence of violence and then violence itself." Pinker points to support for Marxist theories of violent conflict, lack of respect for an older generation, the sexual revolution and its rejection of marriage, and the depiction of work or wage labour as a bourgeois enterprise.
As these sentiments began to disappear in the 1990s, they were replaced with a new logic of respect for rights: feminism, gay rights, children's rights, and animal rights. In this context, cultural support for violence has dramatically diminished; we have plenty of good evidence, from both police data and victim surveys, that domestic violence has dropped dramatically in North America during the past 30 years.
Scholarly literature in criminology reveals disagreements about the strength of the importance of demographic shift, in explaining both the increase of the 1970s and the decrease of the 1990s. There is virtually no support for claiming that population changes perfectly explain both the rise and the fall of violent crime, but there is also very little support for the notion that these population changes are entirely irrelevant (as Pinker concedes, though to a rather limited extent).
What factors gave rise to the licentiousness of the late 1960s and early 1970s, other than having a high percentage of young men in our populations?
We have plenty of evidence that this was a time of remarkable social change. The divorce rate rose by more than 400 per cent, after separation and divorce became socially acceptable (and legally acceptable) practices. For men and women at the margins, with limited resources and limited social skills, intimate violence increased. The per capita rate of consumption of alcohol also rose by 50 per cent within the decade. And the rallying cries of "make love, not war" and "sex, drugs, and rock and roll" both pointed to a substantial challenge to the existing social order.
But where did these sentiments come from? I'd suggest two external factors of relevance: the technology of the birth control pill, first made widely available in the early 1960s, and the emergence of accessible global transportation -- travel by jet -- available to millions, made possible again during the 1960s. The birth control pill changed the realities of sexual relations between men and women; it was now possible for women to enjoy sexual freedom without the fear of pregnancy. Questions were raised about the roles of sexuality, sexual freedom, and monogamous commitment.
And global travel brought young men and women into contact with mind-active drugs beyond the confines of North America: marijuana and hashish in Lebanon, India and Thailand, coca in South America, and opium and heroin in southeast Asia.
The Beatles and others celebrated the insights of these "new" mind-active drugs, and the young pointed to both the limiting taboos of apparently outdated sexual mores and the hypocrisy of the line that divides legal from illegal drugs.
We are still sorting out these profound cultural changes; the rate of marriage has declined and the rate of divorce has remained relatively stable since the late 1970s. The violence of the drug trade continues, but a mandate of public health has begun to emerge, albeit in a somewhat limited and inchoate form.
This is all to say that the changes of the 1960s remain with us today, with the sharper edges smoothed out; there is no longer talk of the bourgeois nature of work, the desirability of violent class conflict, or the lack of any need for monogamous commitments. To paraphrase Pinker, we have re-civilized ourselves, supporting new recognitions of gay rights, women's rights, animal rights, and children's rights.
Pinker's is a remarkable book, extolling science as a mechanism for understanding issues that are all too often shrouded in unstated moralities, and highly questionable empirical assumptions. Whatever agreements or disagreements may spring from his specifics, the author deserves our respect, gratitude, and applause.
>на войне можно вполне неплохо устроиться
В братской могиле?
В братской могиле?
>пок-пок-пок колени
>кудах умереть
У меня детектор инфантильного школьника сработал.
The good news proclaimed in Steven Pinker's new book is that human beings are much less violent than they used to be, and are likely to become much more peaceable in the future than they are today. According to Pinker, a professor of psychology at Harvard University and the author of such widely read works as The Blank Slate (2002) and The Language Instinct (1994), the waning of religion and the embrace of secular reason have made us not simply wealthier and healthier than our ancestors, but also more intelligent and moral. "It is easy to forget," the author writes, "how deeply brutality was once woven into the fabric of daily existence." Modern life is still marred by violence, but the men and women of today, sheltered by powerful nation-states, pacified by commerce and technology, and increasingly freed from "malignant" doctrines like the "sacredness of the soul," are more reasonable, and therefore more peaceful, than those of the past.
A week spent watching television newscasts would seem to demolish Pinker's historical claim that violence is declining. Such generalizing, Pinker argues, exaggerates the importance of proximate and readily apparent data. One confronts savagery surpassing our own era's in the Homeric and Biblical texts, and those ages, anthropological and fossil evidence suggests, were calmer than our earliest condition. Pinker rejects attempts to locate our genetic origins in the lazy and sex-crazed bonobos, and dismisses as fanciful a primordial time of hunter-gatherer harmony.
In fact, prior to the formation of nation-states, roughly 20% of our ancestors died by human hand. Claims to the contrary, focusing on deaths in large-scale battles, ignore the predatory raids and random homicides that were once quotidian. Within the past two millennia, violent death has become ever less common. Pinker assembles in a table the top 20 human atrocities, first by raw number and then converted as a percentage of the extant human population. World War II, with 55 million dead, barely makes the top 10 on an adjusted basis, well surpassed by the Mongol conquests of the 13th century.
Pinker may be right that violence (through warfare and homicide) has receded, although the table stacks the deck in his favor. The multiple wars of the 20th century are disaggregated, with the result that none scores notably high after adjusting for global population. By contrast, the "Mideast Slave Trade," with a reported 19 million dead, wins the bronze medal as third most deadly event in human history. It spanned 12 centuries, however, from 700 to 1900 A.D. Historians a millennium from now, if they exist, will likely collect several wars of the last century (World War I, the Russian Civil War, World War II, etc.), as a single event. So aggregated, the "Germanic Wars of the Twentieth Century" emerge, even on a converted basis, as one of the deadliest conflicts in history.
But let's grant that the 65 years since World War II really are among the most peaceful in human history, judged by the percentage of the globe wracked by violence and the percentage of the population dying by human hand. Since there have been other calm periods, such as the 18th century, why should we regard this latest dip in violence as anything other than a random, temporary occurrence? In seeking to make sense of this evidence Pinker pushes his thesis in a more provocative and questionable direction.
He starts by stipulating that man is genetically the same as he was 10,000 years ago, at least with respect to those traits relevant to an inclination to violence. He further posits that we remain locked in a Hobbesian trilemma: impelled to violence by the desire to take the next guy's property and women, or the fear that he will raid us first, or the impulse to acquire glory. Pinker reduces the thirst for glory to the need to acquire a reputation for violence, which serves as a credible deterrent to other attackers.
What has changed over these 100 centuries? First, powerful nation-states, claiming a monopoly on the legitimate exercise of violence, increased the cost of plundering neighbors and reduced the need to engage in hair-trigger responses to minor incursions. Then commerce and capitalism created opportunities for profitable interactions that made it possible to regard others, even of different races and nations, as partners rather than antagonists. Technological developments from the printing press to the internet further leveled the world, making bellicose chauvinism in favor of one's own class, race, or nation increasingly untenable. Bizarre ideas fester in hermetic isolation, Pinker argues; the dissemination of science and literature drives home the contingency of one's own place and the equality of man.
For Pinker, modern life is marked by ever increasing circles of reciprocity, encompassing wider and wider groups of people. These interactions encourage habits of self-control and cultivate a deeper respect for others. We are not, however, more empathetic than our ancestors, just more reasonable—better equipped to engage in scientific and abstract reasoning; and he cites claims that I.Q. scores have risen over the past century. Greater intelligence has produced a greater receptivity to liberalism, defined as a respect for personal autonomy and liberty, and quite simply better behavior, reflected by an aversion to the sort of cruelty and violence that was formerly commonplace. Pinker dismisses even our "recent ancestors" as "morally retarded."
This moral backwardness rested heavily on the obsession with grandiose ideas. He applauds the fact that honor and glory fail to inspire those seduced by the comforts of bourgeois life. And the waning of religion has been an even more pointed blessing. The "greatest damage," Pinker writes, "comes from religious beliefs that downgrade the lives of flesh-and-blood people, such as the faith that suffering in this world will be rewarded in the next.... [T]he belief that one may escape from an eternity in hell only by accepting Jesus as a savior makes it a moral imperative to coerce people into accepting that belief." Fortunately, Pinker contends, reverence for Biblical texts is merely gestural today. Political conservatives may profess allegiance to God and country, for example, but none of them applauds war or invokes authority, ethnic cohesion, racial exclusion, or even tradition in any meaningful sense. They are at best incoherent and sometimes just plain dumb liberals. George W. Bush, says Pinker, had the third lowest I.Q. of any president.
Let's start with the presidential I.Q. study upon which Pinker relies. I.Q. tests did not even exist until the early 20th century, so most of its ludicrously precise estimates—Martin Van Buren (132.9), James Buchanan (122.8), Ulysses S. Grant (115.0)—deserve horselaughs. John F. Kennedy is conveniently credited with an I.Q. of 156, though his tested I.Q. was 119, or roughly 10 points lower than George W. Bush's. Although Pinker professes to be above partisanship, it is more accurate to say he is ignorant of politics, which allows him to assert that political debates a century ago were less sophisticated than today's. An hour spent reading the Lincoln-Douglas debates of 1858 would obliterate this argument.
Pinker's broader claim that we moderns, not just the politicians among us, are smarter than our ancestors is also dubious. If I.Q. scores are increasing, the effect appears to be small and concentrated in the less intelligent half of the population. The smarter half may, in fact, be less distinguished than its counterpart a century ago, which would be consistent with declining SAT scores. Furthermore, given that his earlier works trumpeted the heritability of intelligence, he should be troubled by the inverse relationship between birth rates and measured intelligence in the world today. A thoroughgoing Darwinist might wonder whether the modern world has spawned dysgenic conditions with respect to traits that code for intelligence. Given the importance Pinker places on cognitive ability in promoting moral behavior, this equivocal evidence about our race's intellectual capacities would seem to pose a problem.
*
Pinker misses other storm clouds that loom on the horizon. For example, he is encouraged by the recent reduction in violent crime, citing it as evidence of our enhanced powers of self-control. Another explanation would focus on the fact (conceded by Pinker) that today nearly 1% of American adults are in prison, an incarceration rate roughly five to eight times higher than it was four decades ago. Our society is able to dedicate so many resources to preventing crime only because of our unsurpassed wealth. Were an economic dislocation to curtail our ability to punish foreign and domestic transgressions so severely, the respite in violence might quickly cease.
Pinker's confidence that technology will continue to level the globe, promoting human commonality and thereby reducing violence, is less an argument than an attitude. The future effect could easily be the opposite, with scientific advances accentuating differences, rendering the beautiful more beautiful, the intelligent more intelligent, allowing the elite to separate itself from the dregs of humanity, and compromising the inherently tenuous recognition that all human beings are fundamentally equal.
In an incongruous passage, he recounts his own childhood joy playing dodge ball, and notes with bemusement that prohibiting such games in an attempt to extirpate violence constitutes "overshooting." This recollection is an opaque concession that human beings in general, and young men in particular, find something innately gratifying about besting others in physical confrontations. Why not remake ourselves to remove these traits? Though he expresses doubts about genetically engineering carnivores into herbivores, he never explains why. Others might reject this brave new world out of respect for human dignity or the soul, but for the author these are pernicious concepts.
Steven Pinker depicts a world in which human rights are unanchored by a sense of the sacredness and dignity of human life, but where peace and harmony nonetheless emerge. It is a future—mostly relieved of discord, and freed from an oppressive God—that some would regard as heaven on earth. He is not the first and certainly not the last to entertain hopes disappointed so resolutely by the history of actual human beings.
A week spent watching television newscasts would seem to demolish Pinker's historical claim that violence is declining. Such generalizing, Pinker argues, exaggerates the importance of proximate and readily apparent data. One confronts savagery surpassing our own era's in the Homeric and Biblical texts, and those ages, anthropological and fossil evidence suggests, were calmer than our earliest condition. Pinker rejects attempts to locate our genetic origins in the lazy and sex-crazed bonobos, and dismisses as fanciful a primordial time of hunter-gatherer harmony.
In fact, prior to the formation of nation-states, roughly 20% of our ancestors died by human hand. Claims to the contrary, focusing on deaths in large-scale battles, ignore the predatory raids and random homicides that were once quotidian. Within the past two millennia, violent death has become ever less common. Pinker assembles in a table the top 20 human atrocities, first by raw number and then converted as a percentage of the extant human population. World War II, with 55 million dead, barely makes the top 10 on an adjusted basis, well surpassed by the Mongol conquests of the 13th century.
Pinker may be right that violence (through warfare and homicide) has receded, although the table stacks the deck in his favor. The multiple wars of the 20th century are disaggregated, with the result that none scores notably high after adjusting for global population. By contrast, the "Mideast Slave Trade," with a reported 19 million dead, wins the bronze medal as third most deadly event in human history. It spanned 12 centuries, however, from 700 to 1900 A.D. Historians a millennium from now, if they exist, will likely collect several wars of the last century (World War I, the Russian Civil War, World War II, etc.), as a single event. So aggregated, the "Germanic Wars of the Twentieth Century" emerge, even on a converted basis, as one of the deadliest conflicts in history.
But let's grant that the 65 years since World War II really are among the most peaceful in human history, judged by the percentage of the globe wracked by violence and the percentage of the population dying by human hand. Since there have been other calm periods, such as the 18th century, why should we regard this latest dip in violence as anything other than a random, temporary occurrence? In seeking to make sense of this evidence Pinker pushes his thesis in a more provocative and questionable direction.
He starts by stipulating that man is genetically the same as he was 10,000 years ago, at least with respect to those traits relevant to an inclination to violence. He further posits that we remain locked in a Hobbesian trilemma: impelled to violence by the desire to take the next guy's property and women, or the fear that he will raid us first, or the impulse to acquire glory. Pinker reduces the thirst for glory to the need to acquire a reputation for violence, which serves as a credible deterrent to other attackers.
What has changed over these 100 centuries? First, powerful nation-states, claiming a monopoly on the legitimate exercise of violence, increased the cost of plundering neighbors and reduced the need to engage in hair-trigger responses to minor incursions. Then commerce and capitalism created opportunities for profitable interactions that made it possible to regard others, even of different races and nations, as partners rather than antagonists. Technological developments from the printing press to the internet further leveled the world, making bellicose chauvinism in favor of one's own class, race, or nation increasingly untenable. Bizarre ideas fester in hermetic isolation, Pinker argues; the dissemination of science and literature drives home the contingency of one's own place and the equality of man.
For Pinker, modern life is marked by ever increasing circles of reciprocity, encompassing wider and wider groups of people. These interactions encourage habits of self-control and cultivate a deeper respect for others. We are not, however, more empathetic than our ancestors, just more reasonable—better equipped to engage in scientific and abstract reasoning; and he cites claims that I.Q. scores have risen over the past century. Greater intelligence has produced a greater receptivity to liberalism, defined as a respect for personal autonomy and liberty, and quite simply better behavior, reflected by an aversion to the sort of cruelty and violence that was formerly commonplace. Pinker dismisses even our "recent ancestors" as "morally retarded."
This moral backwardness rested heavily on the obsession with grandiose ideas. He applauds the fact that honor and glory fail to inspire those seduced by the comforts of bourgeois life. And the waning of religion has been an even more pointed blessing. The "greatest damage," Pinker writes, "comes from religious beliefs that downgrade the lives of flesh-and-blood people, such as the faith that suffering in this world will be rewarded in the next.... [T]he belief that one may escape from an eternity in hell only by accepting Jesus as a savior makes it a moral imperative to coerce people into accepting that belief." Fortunately, Pinker contends, reverence for Biblical texts is merely gestural today. Political conservatives may profess allegiance to God and country, for example, but none of them applauds war or invokes authority, ethnic cohesion, racial exclusion, or even tradition in any meaningful sense. They are at best incoherent and sometimes just plain dumb liberals. George W. Bush, says Pinker, had the third lowest I.Q. of any president.
Let's start with the presidential I.Q. study upon which Pinker relies. I.Q. tests did not even exist until the early 20th century, so most of its ludicrously precise estimates—Martin Van Buren (132.9), James Buchanan (122.8), Ulysses S. Grant (115.0)—deserve horselaughs. John F. Kennedy is conveniently credited with an I.Q. of 156, though his tested I.Q. was 119, or roughly 10 points lower than George W. Bush's. Although Pinker professes to be above partisanship, it is more accurate to say he is ignorant of politics, which allows him to assert that political debates a century ago were less sophisticated than today's. An hour spent reading the Lincoln-Douglas debates of 1858 would obliterate this argument.
Pinker's broader claim that we moderns, not just the politicians among us, are smarter than our ancestors is also dubious. If I.Q. scores are increasing, the effect appears to be small and concentrated in the less intelligent half of the population. The smarter half may, in fact, be less distinguished than its counterpart a century ago, which would be consistent with declining SAT scores. Furthermore, given that his earlier works trumpeted the heritability of intelligence, he should be troubled by the inverse relationship between birth rates and measured intelligence in the world today. A thoroughgoing Darwinist might wonder whether the modern world has spawned dysgenic conditions with respect to traits that code for intelligence. Given the importance Pinker places on cognitive ability in promoting moral behavior, this equivocal evidence about our race's intellectual capacities would seem to pose a problem.
*
Pinker misses other storm clouds that loom on the horizon. For example, he is encouraged by the recent reduction in violent crime, citing it as evidence of our enhanced powers of self-control. Another explanation would focus on the fact (conceded by Pinker) that today nearly 1% of American adults are in prison, an incarceration rate roughly five to eight times higher than it was four decades ago. Our society is able to dedicate so many resources to preventing crime only because of our unsurpassed wealth. Were an economic dislocation to curtail our ability to punish foreign and domestic transgressions so severely, the respite in violence might quickly cease.
Pinker's confidence that technology will continue to level the globe, promoting human commonality and thereby reducing violence, is less an argument than an attitude. The future effect could easily be the opposite, with scientific advances accentuating differences, rendering the beautiful more beautiful, the intelligent more intelligent, allowing the elite to separate itself from the dregs of humanity, and compromising the inherently tenuous recognition that all human beings are fundamentally equal.
In an incongruous passage, he recounts his own childhood joy playing dodge ball, and notes with bemusement that prohibiting such games in an attempt to extirpate violence constitutes "overshooting." This recollection is an opaque concession that human beings in general, and young men in particular, find something innately gratifying about besting others in physical confrontations. Why not remake ourselves to remove these traits? Though he expresses doubts about genetically engineering carnivores into herbivores, he never explains why. Others might reject this brave new world out of respect for human dignity or the soul, but for the author these are pernicious concepts.
Steven Pinker depicts a world in which human rights are unanchored by a sense of the sacredness and dignity of human life, but where peace and harmony nonetheless emerge. It is a future—mostly relieved of discord, and freed from an oppressive God—that some would regard as heaven on earth. He is not the first and certainly not the last to entertain hopes disappointed so resolutely by the history of actual human beings.
Ну так. Просьба выполнена. Я предоставил текст примерно 10 работ. Коментарии?
Тебе тоже хочется умирать за государство?
нет. Мне хочется умереть за идеологию которую исповедует моё государство. Я же его не просто так выбрал. А вот умирать за родоплеменные ценности мне не хочется.
The response to Steven Pinker's new book, The Better Angels of our Nature has been remarkable. While there are a few mixed reviews (James Q. Wilson in the Wall Street Journal comes to mind), virtually everyone else either raves about the book or expresses something close to ad hominem contempt and loathing.
At the heart of the disagreement are competing conceptions of research and scholarship. How are we to study violence and to assess whether it has been increasing or decreasing? What analytic tools do we bring to the table?
Pinker, sensibly enough (in my view), chooses to look at the rate of violent death over time, in pre-state societies, in medieval Europe, in the modern era, and always in a global context; he writes about inter-state conflicts, the two world wars, intra-state conflicts, civil wars, and homicides.
In doing so, he takes a critical barometer of violence to be the rate of homicide deaths per 100,000 citizens; the global gold standard for homicide can currently be found in states where the figure in question hovers at an annual rate of about one per 100,000 culpable homicides within a population -- a status currently achieved by the Baltic States of Finland, Denmark, and Norway, Newfoundland, and with many Western European states, and Canada itself, in close pursuit.
Pinker's aim is to explain the variables that have contributed to the global decline in violence that we have witnessed, particularly during the past 30 years, but also, perhaps more fundamentally, during the past 500 years. He points to the emergence of literacy and the enlightenment, to competent democratic governments, peaceful commerce, and more recently, the overwhelming support for racial equality, women's rights, gay rights, children's rights, and animal rights.
He does not pretend that the world is now safe from significant violence in the future; he is not so foolish as to make such a confident prediction about a necessarily complex future (see Dan Gardner's book, Future Babble). Pinker is simply assessing, rather, what the evidence is telling us about the extent of violence in the world today.
For example, we learn that the risk of being a victim of a homicide has always been much higher in often romanticized tribal or non-state societies than it is today in a modern liberal state. And even during the 1970s and early 1980s, the homicide rates in Canada and the United States were more than twice as high as they are today.
It is not surprising that Pinker has his critics, generally individuals who are reluctant to acknowledge quantitative data as relevant, and who cling to the notion that human beings have never been more violent than in this century. Elizabeth Kolbert, writing in the New Yorker, laments, contrary to fact, that there is no discussion of "colonialism" in Pinker's book and concludes, "Name a force, a trend, or a 'better angel' that has tended to reduce the threat, and someone else can name a force, a trend, or an 'inner demon' pushing back the other way."
The response to this is simple: yes, one can do this, but there will be no credible evidence in support of such a claim. Kolbert and her dance of the dialectic cannot disguise the reality that the rate of violence, as measured by culpable homicide, has markedly decreased over human history.
Other critics (for example, Robert Epstein in Scientific American), oddly enough, take issue with canvassing the rate of culpable homicide, preferring to focus on the absolute numbers of deaths as a more critical variable of relevance.
And still others, John Gray in Prospect and Joe Carter in First Thoughts, take issue with Pinker's atheism: "the delusions of liberal humanism," as Carter puts it, and a "delusion of peace" claims John Gray. He writes, "Pinker's attempt to ground the hope of peace in science is profoundly instructive, for it testifies to our enduring need for faith."
Oh dear. For those of us who have no need for faith, this is a little insulting. But back to the book. One of the most interesting passages in the 696-page treatise concerns the "de-civilizing" era of the late 1960 and early 1970s, a time when homicide rates in both Canada and the United States (and most other Western democracies) more than doubled, before falling dramatically after 1990. How to explain the increase in violence and its subsequent decline?
Pinker is skeptical of the often cited influence of demographic shift, suggesting, fairly enough, that the arrival of the baby boom generation (a surfeit of young men within the population between the mid-1960s and the early 1990s) cannot account for all of the more than doubling of homicide rates during the late 1960s and early 1970s.
Instead, he points to the conflicts of the era as more critical, "a glorification of dissoluteness shaded into an indulgence of violence and then violence itself." Pinker points to support for Marxist theories of violent conflict, lack of respect for an older generation, the sexual revolution and its rejection of marriage, and the depiction of work or wage labour as a bourgeois enterprise.
As these sentiments began to disappear in the 1990s, they were replaced with a new logic of respect for rights: feminism, gay rights, children's rights, and animal rights. In this context, cultural support for violence has dramatically diminished; we have plenty of good evidence, from both police data and victim surveys, that domestic violence has dropped dramatically in North America during the past 30 years.
Scholarly literature in criminology reveals disagreements about the strength of the importance of demographic shift, in explaining both the increase of the 1970s and the decrease of the 1990s. There is virtually no support for claiming that population changes perfectly explain both the rise and the fall of violent crime, but there is also very little support for the notion that these population changes are entirely irrelevant (as Pinker concedes, though to a rather limited extent).
What factors gave rise to the licentiousness of the late 1960s and early 1970s, other than having a high percentage of young men in our populations?
We have plenty of evidence that this was a time of remarkable social change. The divorce rate rose by more than 400 per cent, after separation and divorce became socially acceptable (and legally acceptable) practices. For men and women at the margins, with limited resources and limited social skills, intimate violence increased. The per capita rate of consumption of alcohol also rose by 50 per cent within the decade. And the rallying cries of "make love, not war" and "sex, drugs, and rock and roll" both pointed to a substantial challenge to the existing social order.
But where did these sentiments come from? I'd suggest two external factors of relevance: the technology of the birth control pill, first made widely available in the early 1960s, and the emergence of accessible global transportation -- travel by jet -- available to millions, made possible again during the 1960s. The birth control pill changed the realities of sexual relations between men and women; it was now possible for women to enjoy sexual freedom without the fear of pregnancy. Questions were raised about the roles of sexuality, sexual freedom, and monogamous commitment.
And global travel brought young men and women into contact with mind-active drugs beyond the confines of North America: marijuana and hashish in Lebanon, India and Thailand, coca in South America, and opium and heroin in southeast Asia.
The Beatles and others celebrated the insights of these "new" mind-active drugs, and the young pointed to both the limiting taboos of apparently outdated sexual mores and the hypocrisy of the line that divides legal from illegal drugs.
We are still sorting out these profound cultural changes; the rate of marriage has declined and the rate of divorce has remained relatively stable since the late 1970s. The violence of the drug trade continues, but a mandate of public health has begun to emerge, albeit in a somewhat limited and inchoate form.
This is all to say that the changes of the 1960s remain with us today, with the sharper edges smoothed out; there is no longer talk of the bourgeois nature of work, the desirability of violent class conflict, or the lack of any need for monogamous commitments. To paraphrase Pinker, we have re-civilized ourselves, supporting new recognitions of gay rights, women's rights, animal rights, and children's rights.
Pinker's is a remarkable book, extolling science as a mechanism for understanding issues that are all too often shrouded in unstated moralities, and highly questionable empirical assumptions. Whatever agreements or disagreements may spring from his specifics, the author deserves our respect, gratitude, and applause.
вот еше текст.
At the heart of the disagreement are competing conceptions of research and scholarship. How are we to study violence and to assess whether it has been increasing or decreasing? What analytic tools do we bring to the table?
Pinker, sensibly enough (in my view), chooses to look at the rate of violent death over time, in pre-state societies, in medieval Europe, in the modern era, and always in a global context; he writes about inter-state conflicts, the two world wars, intra-state conflicts, civil wars, and homicides.
In doing so, he takes a critical barometer of violence to be the rate of homicide deaths per 100,000 citizens; the global gold standard for homicide can currently be found in states where the figure in question hovers at an annual rate of about one per 100,000 culpable homicides within a population -- a status currently achieved by the Baltic States of Finland, Denmark, and Norway, Newfoundland, and with many Western European states, and Canada itself, in close pursuit.
Pinker's aim is to explain the variables that have contributed to the global decline in violence that we have witnessed, particularly during the past 30 years, but also, perhaps more fundamentally, during the past 500 years. He points to the emergence of literacy and the enlightenment, to competent democratic governments, peaceful commerce, and more recently, the overwhelming support for racial equality, women's rights, gay rights, children's rights, and animal rights.
He does not pretend that the world is now safe from significant violence in the future; he is not so foolish as to make such a confident prediction about a necessarily complex future (see Dan Gardner's book, Future Babble). Pinker is simply assessing, rather, what the evidence is telling us about the extent of violence in the world today.
For example, we learn that the risk of being a victim of a homicide has always been much higher in often romanticized tribal or non-state societies than it is today in a modern liberal state. And even during the 1970s and early 1980s, the homicide rates in Canada and the United States were more than twice as high as they are today.
It is not surprising that Pinker has his critics, generally individuals who are reluctant to acknowledge quantitative data as relevant, and who cling to the notion that human beings have never been more violent than in this century. Elizabeth Kolbert, writing in the New Yorker, laments, contrary to fact, that there is no discussion of "colonialism" in Pinker's book and concludes, "Name a force, a trend, or a 'better angel' that has tended to reduce the threat, and someone else can name a force, a trend, or an 'inner demon' pushing back the other way."
The response to this is simple: yes, one can do this, but there will be no credible evidence in support of such a claim. Kolbert and her dance of the dialectic cannot disguise the reality that the rate of violence, as measured by culpable homicide, has markedly decreased over human history.
Other critics (for example, Robert Epstein in Scientific American), oddly enough, take issue with canvassing the rate of culpable homicide, preferring to focus on the absolute numbers of deaths as a more critical variable of relevance.
And still others, John Gray in Prospect and Joe Carter in First Thoughts, take issue with Pinker's atheism: "the delusions of liberal humanism," as Carter puts it, and a "delusion of peace" claims John Gray. He writes, "Pinker's attempt to ground the hope of peace in science is profoundly instructive, for it testifies to our enduring need for faith."
Oh dear. For those of us who have no need for faith, this is a little insulting. But back to the book. One of the most interesting passages in the 696-page treatise concerns the "de-civilizing" era of the late 1960 and early 1970s, a time when homicide rates in both Canada and the United States (and most other Western democracies) more than doubled, before falling dramatically after 1990. How to explain the increase in violence and its subsequent decline?
Pinker is skeptical of the often cited influence of demographic shift, suggesting, fairly enough, that the arrival of the baby boom generation (a surfeit of young men within the population between the mid-1960s and the early 1990s) cannot account for all of the more than doubling of homicide rates during the late 1960s and early 1970s.
Instead, he points to the conflicts of the era as more critical, "a glorification of dissoluteness shaded into an indulgence of violence and then violence itself." Pinker points to support for Marxist theories of violent conflict, lack of respect for an older generation, the sexual revolution and its rejection of marriage, and the depiction of work or wage labour as a bourgeois enterprise.
As these sentiments began to disappear in the 1990s, they were replaced with a new logic of respect for rights: feminism, gay rights, children's rights, and animal rights. In this context, cultural support for violence has dramatically diminished; we have plenty of good evidence, from both police data and victim surveys, that domestic violence has dropped dramatically in North America during the past 30 years.
Scholarly literature in criminology reveals disagreements about the strength of the importance of demographic shift, in explaining both the increase of the 1970s and the decrease of the 1990s. There is virtually no support for claiming that population changes perfectly explain both the rise and the fall of violent crime, but there is also very little support for the notion that these population changes are entirely irrelevant (as Pinker concedes, though to a rather limited extent).
What factors gave rise to the licentiousness of the late 1960s and early 1970s, other than having a high percentage of young men in our populations?
We have plenty of evidence that this was a time of remarkable social change. The divorce rate rose by more than 400 per cent, after separation and divorce became socially acceptable (and legally acceptable) practices. For men and women at the margins, with limited resources and limited social skills, intimate violence increased. The per capita rate of consumption of alcohol also rose by 50 per cent within the decade. And the rallying cries of "make love, not war" and "sex, drugs, and rock and roll" both pointed to a substantial challenge to the existing social order.
But where did these sentiments come from? I'd suggest two external factors of relevance: the technology of the birth control pill, first made widely available in the early 1960s, and the emergence of accessible global transportation -- travel by jet -- available to millions, made possible again during the 1960s. The birth control pill changed the realities of sexual relations between men and women; it was now possible for women to enjoy sexual freedom without the fear of pregnancy. Questions were raised about the roles of sexuality, sexual freedom, and monogamous commitment.
And global travel brought young men and women into contact with mind-active drugs beyond the confines of North America: marijuana and hashish in Lebanon, India and Thailand, coca in South America, and opium and heroin in southeast Asia.
The Beatles and others celebrated the insights of these "new" mind-active drugs, and the young pointed to both the limiting taboos of apparently outdated sexual mores and the hypocrisy of the line that divides legal from illegal drugs.
We are still sorting out these profound cultural changes; the rate of marriage has declined and the rate of divorce has remained relatively stable since the late 1970s. The violence of the drug trade continues, but a mandate of public health has begun to emerge, albeit in a somewhat limited and inchoate form.
This is all to say that the changes of the 1960s remain with us today, with the sharper edges smoothed out; there is no longer talk of the bourgeois nature of work, the desirability of violent class conflict, or the lack of any need for monogamous commitments. To paraphrase Pinker, we have re-civilized ourselves, supporting new recognitions of gay rights, women's rights, animal rights, and children's rights.
Pinker's is a remarkable book, extolling science as a mechanism for understanding issues that are all too often shrouded in unstated moralities, and highly questionable empirical assumptions. Whatever agreements or disagreements may spring from his specifics, the author deserves our respect, gratitude, and applause.
вот еше текст.
At last, some good news. In his utterly convincing book, Steven Pinker, a professor of cognitive psychology at Harvard, argues that human violence has declined. People do not kill, maim or bash each other as much as they used to. His argument is supported by the absence of a world war for more than half a century. It is also bolstered by the fact that lynchings in the United States, which persisted until the middle of the past century, disappeared with the civil rights movement. Capital punishment has also gone out of favour in many countries.
The Better Angels of our Nature by Steven Pinker
Convincing and well argued, Pinker’s book is not for anyone with an aversion to gore. There are many illustrations of torture – burning at the stake, impalement, breaking on the wheel. He draws liberally on the detailed accounts of disembowelling, flogging and slaughter of the newborn. In medieval Europe, an accepted act of vengeance was to cut off the enemy’s nose.
Pinker, the author of the bestselling The Language Instinct (1994), understands the importance of statistics, graphs and tables. Many of his graphs show a single line, plunging down, from top right to lower left. The rates of rape and murder in the US fell by three quarters from 1973 to 2008.
The strength of opposition to interracial marriage plummeted from nearly 100 per cent in 1955 to just over 25 per cent by the end of the century. Countries with policies that discriminate against ethnic minorities dropped from 44 per cent in 1950 to just over 15 per cent after 2000.
Most dramatically, the number of lynchings in the US went from 150 in the 1880s (when they were conducted in a carnival atmosphere) to zero by the Sixties. And approval of a husband slapping his wife dropped from 25 per cent in 1965 to just over 10 per cent in the Nineties. (Women’s approval fell from 17 per cent to five per cent over the same period.)
Related Articles
The Silence of Animals by John Gray: review 04 Mar 2013
What's wrong with today's youth? Nothing a mentor can't fix 25 Oct 2011
Violent videos of Oslo killer's 'mentor' 29 Jul 2011
Tabak 'developed sexual fetish after watching violent porn' 28 Oct 2011
Why has violence declined? Pinker does not need numbers for his answer. As Europe became more urban, cosmopolitan, commercial, industrialised and secular, it got safer. Perhaps as important is the increasing respect for women – “violence is a problem not just of too many males but of too many young males”.
He does not argue that there is a higher power sending our species in a beneficial direction. The human race has come to share the goal of finding ways of overcoming the universal appeal of aggression. The great social factors in reducing violence, he says, have been the end of slavery, the empowerment of women and the legalisation of homosexuality. Also, contraception has become cheaper, resulting in fewer children to unwilling parents.
Another change is the great revulsion from corporal punishment of children. Even at the turn of the 20th century, Pinker reports, German children “were regularly placed on a red-hot iron stove if obstinate, tied to their bedposts for days, thrown into cold water or snow to ‘harden’ them [and] forced to kneel for hours every day against the wall on a log while the parents ate and read”.
Punishments he relates from ancient Egypt, China and Aztec Mexico include sticking children with thorns and being held over a fire of dried peppers. As Pinker acknowledges, only today is it conventional wisdom that the treatment of children determines the kind of adults they will become.
One factor in this peaceful trend is the universality of communication. Images of the shock and horror of violence touch us. Wherever they originate, they make front pages the world over – as photographs of the bloody head of Gaddafi with a bullet hole in his left temple have shown.
But one generalisation is sad and enduring. It is largely men who commit violence, and murder in particular. The angels in our nature appear to have been unequally distributed.
* Brenda Maddox’s new book, Reading the Rocks: How Gentlemen Geologists Changed the World, will be published by Random House next year
The Better Angels of our Nature: the Decline of Violence in History and its Causes
The Better Angels of our Nature by Steven Pinker
Convincing and well argued, Pinker’s book is not for anyone with an aversion to gore. There are many illustrations of torture – burning at the stake, impalement, breaking on the wheel. He draws liberally on the detailed accounts of disembowelling, flogging and slaughter of the newborn. In medieval Europe, an accepted act of vengeance was to cut off the enemy’s nose.
Pinker, the author of the bestselling The Language Instinct (1994), understands the importance of statistics, graphs and tables. Many of his graphs show a single line, plunging down, from top right to lower left. The rates of rape and murder in the US fell by three quarters from 1973 to 2008.
The strength of opposition to interracial marriage plummeted from nearly 100 per cent in 1955 to just over 25 per cent by the end of the century. Countries with policies that discriminate against ethnic minorities dropped from 44 per cent in 1950 to just over 15 per cent after 2000.
Most dramatically, the number of lynchings in the US went from 150 in the 1880s (when they were conducted in a carnival atmosphere) to zero by the Sixties. And approval of a husband slapping his wife dropped from 25 per cent in 1965 to just over 10 per cent in the Nineties. (Women’s approval fell from 17 per cent to five per cent over the same period.)
Related Articles
The Silence of Animals by John Gray: review 04 Mar 2013
What's wrong with today's youth? Nothing a mentor can't fix 25 Oct 2011
Violent videos of Oslo killer's 'mentor' 29 Jul 2011
Tabak 'developed sexual fetish after watching violent porn' 28 Oct 2011
Why has violence declined? Pinker does not need numbers for his answer. As Europe became more urban, cosmopolitan, commercial, industrialised and secular, it got safer. Perhaps as important is the increasing respect for women – “violence is a problem not just of too many males but of too many young males”.
He does not argue that there is a higher power sending our species in a beneficial direction. The human race has come to share the goal of finding ways of overcoming the universal appeal of aggression. The great social factors in reducing violence, he says, have been the end of slavery, the empowerment of women and the legalisation of homosexuality. Also, contraception has become cheaper, resulting in fewer children to unwilling parents.
Another change is the great revulsion from corporal punishment of children. Even at the turn of the 20th century, Pinker reports, German children “were regularly placed on a red-hot iron stove if obstinate, tied to their bedposts for days, thrown into cold water or snow to ‘harden’ them [and] forced to kneel for hours every day against the wall on a log while the parents ate and read”.
Punishments he relates from ancient Egypt, China and Aztec Mexico include sticking children with thorns and being held over a fire of dried peppers. As Pinker acknowledges, only today is it conventional wisdom that the treatment of children determines the kind of adults they will become.
One factor in this peaceful trend is the universality of communication. Images of the shock and horror of violence touch us. Wherever they originate, they make front pages the world over – as photographs of the bloody head of Gaddafi with a bullet hole in his left temple have shown.
But one generalisation is sad and enduring. It is largely men who commit violence, and murder in particular. The angels in our nature appear to have been unequally distributed.
* Brenda Maddox’s new book, Reading the Rocks: How Gentlemen Geologists Changed the World, will be published by Random House next year
The Better Angels of our Nature: the Decline of Violence in History and its Causes
>Мне хочется умереть за бред которым мне промыли мозг
Пофиксил, не благодари
Пофиксил, не благодари
TIlis chapter is one of a pair (see also Ferguson, chapter 11) that challenge the idea that
deadly in'tergroup violence has been common enough in our species, evolutionary history
to act as a selection force shaping human psychological tendencies. toward either exter~
nal violence or internal cooperation. Broken down, there arc three related propositions:
(a) war was ubiquitous throughout our species, evolutionary history; (b) war is a natu·
cal expression of evolved tendencies toward deadly violence against individuals outside
the social group; (c) war casualties were sufficiently high to select for behavioral tenden~
cies conferring reproductive advantage in intergroup competition. For either (b) or (c) to
be true. (a) must be true. This chapter and chapter 11 argue that archaeological evidence
shows (a) to be false.
Archaeology and Evolutionary Theories
11le archaeological record has little to say about questions of intra-species violence over
most of human evolution. The evidentiary record prior to the development of states is our
best window into early human behavior. Ifwar is our species' natural way. ifwe are innately
inclined to war, it should show up there. in prehistory. For many. many scholars in evolu~
tionary psychology and kindred approaches. it has become accepted as "fact" that war was
the rule among prehistoric peoples. and regularly accounted for a very high percentage of
all. and especially male. deaths (Fry. chapter 1).
The lineage of theories attributing war to innate predispositions to kill those outside
the in-group is deep and broad (Ferguson. 1984a. pp. 8-12; 2001. pp. 106-111; 2011;
PINKER'S LIST 113
'SIISSlllaI1. chal?ter 6). Fifteen years ago. ethologists, sociobiologists. evolutionary psycholo~
and others did not have much archaeological data to support their hypothesis of war
,r."ever backwards. in which men killed other men to further their own reproductive sue- 'j_
Thev ,.eJl<,d on ethnography. especially of the Yanomami (Chagnon. 1968; 1988). or
c ,i-'ar-mong,,,irlg chirnp'tnzecs (Goodall 1986) or projections based on the Man the Hunter
"«·'n ... '" (Lee & DeVore. 1968; cf. Fry. 2006; Hart & Sussman. 2009). But in 1996. a major
brought archaeology to the fore ill this discussion, and seemingly proved the omni~
pr,ese,ncc of war among non·state peoples.
Keeley's (1996) 11ftr Before Civilization forcefully asserts that war is and was ubiquiamong
non-state peoples. Although most Qfhis material is drawn from ethnography,
",K:eel"v'sFigure 6.2 (1996. pp. 90-91) graphs percentage of deaths from warfare in nine
archaeological cases. Noting that some war deaths would not leave recoverable traces. he
concludes that actual prehistoric death tolls "probably ranged from about 7 percent to as
as 40 percent of all deaths." Male percentages, of course, would be greater. This graph
an empirical cornerstone of much subsequent theorizing. (For critiques of Keeley. see
'Carman & Carman. 2005; Chapman. 1999; Pearson. 2005; Thorpe. 2005).
LeBlanc with Register (2003) followed with a second foundational book. Constant
,''''''''~' which claims that "everyolle had warfare in all time periods" (2003. p. 8. empha.
sis in original). and attributes war to the Malthusian tendency of population growth
,overrunning and degrading natural resources. Both books. as well as many other writ~
ings. assert that a neo-Rousseauian tendency-of which I am supposedly the standard
,bearer-in anthropology and archaeology has artificially "pacified the past." (Keeley.
,1996. pp. 17-24. 163-171; LeBlanc. 2007; LeBlanc with Register. 2003. pp. 3-8).'
, In otten caustic tones. these and others denounce peace-oriented. politically.correct.
advocates-instead.of-sdentists, who faU to look for signs of war, or ignore them when
, or define them away as symbolic or ritualistic. In some cases. I believe. the evi.
dentiary "pacification of the past" has been true in archaeology-though not in the writings
of cultural anthropologists for at least 40 years (see Ferguson 1997; 2006. p. 475).
Yet many archaeologists have dUigently searched for signs of violence for years. and their
. work informs this chapter.
Archaeologists accustomed to discussing and debating among themselveS seem not
to be aware of how central the idea of war forever backwards is in a small industry of schol-
_ arship. which claims to plumb the depths of the human mind and behavior. The propoOsition
that war was common and deadly enough to act as a selection mechanism on our
species is axiomatic in evolutionary psychology. Founders of the field Toohyand Cosmides
(2010. p. 191) state the common conception:
War is found throughout prehistory (LeBlanc with Register 2003; LeBlanc 1999;
Keeley 1996). Wherever in the archaeological record there is sufficient evidence to
make a judgment. there traces of war are to be found. It is found across aU furms of
social organization-in bands. chiefdoms, and states. It was a regular part of
-,;
",~
I
I
" ,
L
~, .
War, Peace,
and Human Nature
The. Convergence of Evolutionary
and Cultural Views
EDITED BY
Douglas P. Fry
'OXFORD
VNIVERSITY PRESS
OXFORD
UNIVBR8ITY PlUHIS
Oxford Unlvmlty Preu is lldepattment of the University of Oxford.
It furtheu the University's objectiveofexcdlencein research, scholarship,
Uldcd.ucadolt by publishing worldwide.
Oxford New York
Aucldutd. CapeTown DUe!Salaun' HongKong Karachi
KualaLurnpur Madrid Melbourne' MexicoClty Niliobl
New Dellil Shanghd Taipei Toronto
With offim In
Argentina Awtrla BtazU Chile Cuch Republic France Greece
Guatemala Hunguy It2J.y Japan Poland Portugal Singapore
South Korea Switurland Thailand Turkey Ukraine Vietnam
Oxfordls 11 registered uadem:ukofOxford University PEen
in the UKandin certain other counuies.
Published in the UnltcdState5 of America by
Oxford Unlvenity Pren
198 Madison Avenue, New York, NY 10016
© Oxford UniversIty Press 2013
All rights [CJcrved. No part of this publication may be rcproduced"totedln a
reuievuJystem. or transmitted. in any ronn or by any mews, without the prior
permission in wrltlngofOxfurd University Priss, or ~ CJ:prcs.sly permitted hy law,
by licence, or under terms agreed with the appropriate reproduction right! organization.
InqulrlC5 concetnlngreproductlon outSide thetcopeof the above should be sent to the
Righu Deparunem. Oxford UnivelS!ty Pcas, at the address above,
You mwt not circulate thlt work in any other fonn
and youmwtImpofe thlt lame condition on anyacqulrer.
Library of CungIe!! Cataloging-in-Publication Data
War. peace, and human nmlte : the convergence of evolutlonary 211d
cultu.ra1 vleM/ Dougl;u P. Pry. editor.
1. War211dsodety.
p.em.
ISDN 978-0-19-985899-6 (hardcover = alk. paper) ,
2. Peace-Sodal aspects. 3. Human hdlav!or. 4. Human evolution.
5. Soclalevolutioll. I. Fry. Dougi;u P .• 1953-
GN497.W2852013
303.6'6-dc23
2012016714
1SDN 978-0-19-985899-6
135798642
Prln.ted In the UnitedStata ofAmerlca
on add·free paper
114 LESSONS FROM PREHISTORY
hunter~gatherers life wherever population densities were not vanishingly low, and
otten even in harsh marginal habitats.
They also invoke chimpanzees and tribal people such as the Yanomami-as do most of
the authors noted in this section, in varying combinations. They then usc this established
"fact" to explain the evolution of a wide range of specialized. innate cognitive modules.
including those for hate, anger, coalitional politics, and morality.
Van Vugt (2008. p. 5) premises his argument that human males have an evolved "male
warrior complex" with: "Fossil evidence of human warfare dates back at least 200,000 ,
years, and it is estimated that as many as 20-30% of ancestral men died from intergroup
violence (Keeley, 1996).' Winegard and Deaner (2010, p. 434) citing Kecley and Bowles
(another key writer, see below), claim that "male mortality due to warfare is estimated
at between 13 and 30% in traditional societies," and use that to explain "sport fandom."
Bracha, Bienvenu, and Eaton (2007. p. 2) state that in "mid·Paleolithic intergroup warfare.
victors killed a high percentage of post-pubertal males (estimates range from 15% to 50%)
and took reproductive-age females (and some children) captive (LeBlanc with Register,
2003)." Their "Paleolithic-human-warfare hypothesis" is posited to explain "evolved
adaptations that lead to blood-injectioll phobia" among contemporary pre-menopausal
women. Boyer and Bergstrom (2011, p.1037) invoke archaeological findings of high levels
of deadly violence to explain the development of threat detection in children; Kanazawa
(2009, p. 26-27) to argue that evolved tendencies to capture women in war explains con~
temporary civil wars; Goetz (2010, p. 16) to construct a theory of status and domestic
violence; Snyder, Fessler, Tiokhin, Frederick, Lee, and Navarrete (2011, p. 127) to account
for women's fear of crime; Navarrete, et al. (2010, pp. 933-935) to explain gender specific
aspects of race bias; and Low (2000, p. 13) as the selective basis for a whole spectrum of
innate gender differences. Moreno (2011) argues that mitochondrialhaplotypes associated
with ritual fighting, murder, and warfare gave the human "culture or tribe" that spread out
of Africa a cOll1petitive advantage over any others. This list could easily be expanded (also
sceJones, De Bruine, Little, Watkins, & Feinberg, 2011, p. 1204; Potts & Haydon, 2008,
pp. 152-156;Smirnov, Arrow, Kennett, &Orbell, 2007, p. 929; WUson, 1999, p.18), but
the point is made-it is taken as established archaeological fact that somewhere around a
quarter of all Jnales died in wac throughout prehistory, and that such a death rate is more
than enough to be a selection mechanism.
This perspective is not confined_ to evolutionary psychology proper. Several
prominent political theorists apply the same data to explain contemporary interI?-a~
tional relations. Fukuyama (1998, pp. 24-27) combines discussion of chimpanzees and
Yanomami with Keeley to make the point that a "feminized" foreign policy could be
dangerous in a world of males evolved to be bad. Thayer (2004) is unusual in having read,
some archaeology beyond the few touchstone pieces, and sometimes seems to say war
had a relatively recent inception (2004, pp. 118-119). Yet he fulls back on long-term
selection by war to explain patterns of contemporary international relations, such as,
PINKER'S LIST 115
""xerlOpliobia alod ethnocentrism (2004, pp. 254-261). Gat (2006, p. 12; 2009. p. 574)-
work has become a foundational source in itself-cites Keeley, LeBlanc, and of
chimpanzees. as havit:lg vanquished the neo~Rousseauians. For Mm. the perva~
jSlVeCLess of war throughout humanity's·evolutionary past has produced an integrated
mtlti>'ationalcomplex including practically any reason one could imagine for collective
'",ioleJoce (cf. Ferguson 2000). Goldstein (2011, p. 38) prefaces his arguments about
st,oPI,ing vm by quoting LeBlanc. "the foremost authority ... and other experts agree:
nwent'f-Five percent of deaths in warfare [among adult men] may be a conservative
testilnaJ,e .. Prehistoric warfare was common and deadly, and no time span of geographical
seems to have been immune,'''
The ubiquity of ancient war is argued to h~ve selected for not only aggressive. vio~
behavior, but for cooperation as well. War is. after all, a supremely cooperative beha~
yior, where one's life or death may depend on the actions of one's fellows. 111is is not a
idea, but it has been given new salience in a series of publications by Bowles and
',ce.llel'gues (Bowles, 2006; Bowles & Gintis, 2011, pp. 102-196; Choi & Bowles, 2007).
jInj,ortatLtly' for t1,is chapter, Bowles presents his own compilation of adult mortality due
to war (which only partly overlaps with Keeley's) in 15 prehistoric areas (Bowles, 2009,
p~ 1295). Death rates range from 0 t046 percent. He and colleagues make agroup~selection
argwnent that the average number of deaths in external conflict is capable of explaining
the evolution of altruistic. group·beneficial but self~detrimental behaviors-like going to
war. Pinker, as usual, has made a big, public splash in the evolutionary pool. In 1he Blank
Slate (2002. p. 56), he made his evolutionary position clear, "Hobbes was right, Rousseau
was wrong; and approvingly quotes \VilIiam]ames: "We, the lineal representatives of the
, successful enactors of one scene of slaughter after another, must, whatever more pacific
virtues we may also possess, still carry about with us, ready
deadly in'tergroup violence has been common enough in our species, evolutionary history
to act as a selection force shaping human psychological tendencies. toward either exter~
nal violence or internal cooperation. Broken down, there arc three related propositions:
(a) war was ubiquitous throughout our species, evolutionary history; (b) war is a natu·
cal expression of evolved tendencies toward deadly violence against individuals outside
the social group; (c) war casualties were sufficiently high to select for behavioral tenden~
cies conferring reproductive advantage in intergroup competition. For either (b) or (c) to
be true. (a) must be true. This chapter and chapter 11 argue that archaeological evidence
shows (a) to be false.
Archaeology and Evolutionary Theories
11le archaeological record has little to say about questions of intra-species violence over
most of human evolution. The evidentiary record prior to the development of states is our
best window into early human behavior. Ifwar is our species' natural way. ifwe are innately
inclined to war, it should show up there. in prehistory. For many. many scholars in evolu~
tionary psychology and kindred approaches. it has become accepted as "fact" that war was
the rule among prehistoric peoples. and regularly accounted for a very high percentage of
all. and especially male. deaths (Fry. chapter 1).
The lineage of theories attributing war to innate predispositions to kill those outside
the in-group is deep and broad (Ferguson. 1984a. pp. 8-12; 2001. pp. 106-111; 2011;
PINKER'S LIST 113
'SIISSlllaI1. chal?ter 6). Fifteen years ago. ethologists, sociobiologists. evolutionary psycholo~
and others did not have much archaeological data to support their hypothesis of war
,r."ever backwards. in which men killed other men to further their own reproductive sue- 'j_
Thev ,.eJl<,d on ethnography. especially of the Yanomami (Chagnon. 1968; 1988). or
c ,i-'ar-mong,,,irlg chirnp'tnzecs (Goodall 1986) or projections based on the Man the Hunter
"«·'n ... '" (Lee & DeVore. 1968; cf. Fry. 2006; Hart & Sussman. 2009). But in 1996. a major
brought archaeology to the fore ill this discussion, and seemingly proved the omni~
pr,ese,ncc of war among non·state peoples.
Keeley's (1996) 11ftr Before Civilization forcefully asserts that war is and was ubiquiamong
non-state peoples. Although most Qfhis material is drawn from ethnography,
",K:eel"v'sFigure 6.2 (1996. pp. 90-91) graphs percentage of deaths from warfare in nine
archaeological cases. Noting that some war deaths would not leave recoverable traces. he
concludes that actual prehistoric death tolls "probably ranged from about 7 percent to as
as 40 percent of all deaths." Male percentages, of course, would be greater. This graph
an empirical cornerstone of much subsequent theorizing. (For critiques of Keeley. see
'Carman & Carman. 2005; Chapman. 1999; Pearson. 2005; Thorpe. 2005).
LeBlanc with Register (2003) followed with a second foundational book. Constant
,''''''''~' which claims that "everyolle had warfare in all time periods" (2003. p. 8. empha.
sis in original). and attributes war to the Malthusian tendency of population growth
,overrunning and degrading natural resources. Both books. as well as many other writ~
ings. assert that a neo-Rousseauian tendency-of which I am supposedly the standard
,bearer-in anthropology and archaeology has artificially "pacified the past." (Keeley.
,1996. pp. 17-24. 163-171; LeBlanc. 2007; LeBlanc with Register. 2003. pp. 3-8).'
, In otten caustic tones. these and others denounce peace-oriented. politically.correct.
advocates-instead.of-sdentists, who faU to look for signs of war, or ignore them when
, or define them away as symbolic or ritualistic. In some cases. I believe. the evi.
dentiary "pacification of the past" has been true in archaeology-though not in the writings
of cultural anthropologists for at least 40 years (see Ferguson 1997; 2006. p. 475).
Yet many archaeologists have dUigently searched for signs of violence for years. and their
. work informs this chapter.
Archaeologists accustomed to discussing and debating among themselveS seem not
to be aware of how central the idea of war forever backwards is in a small industry of schol-
_ arship. which claims to plumb the depths of the human mind and behavior. The propoOsition
that war was common and deadly enough to act as a selection mechanism on our
species is axiomatic in evolutionary psychology. Founders of the field Toohyand Cosmides
(2010. p. 191) state the common conception:
War is found throughout prehistory (LeBlanc with Register 2003; LeBlanc 1999;
Keeley 1996). Wherever in the archaeological record there is sufficient evidence to
make a judgment. there traces of war are to be found. It is found across aU furms of
social organization-in bands. chiefdoms, and states. It was a regular part of
-,;
",~
I
I
" ,
L
~, .
War, Peace,
and Human Nature
The. Convergence of Evolutionary
and Cultural Views
EDITED BY
Douglas P. Fry
'OXFORD
VNIVERSITY PRESS
OXFORD
UNIVBR8ITY PlUHIS
Oxford Unlvmlty Preu is lldepattment of the University of Oxford.
It furtheu the University's objectiveofexcdlencein research, scholarship,
Uldcd.ucadolt by publishing worldwide.
Oxford New York
Aucldutd. CapeTown DUe!Salaun' HongKong Karachi
KualaLurnpur Madrid Melbourne' MexicoClty Niliobl
New Dellil Shanghd Taipei Toronto
With offim In
Argentina Awtrla BtazU Chile Cuch Republic France Greece
Guatemala Hunguy It2J.y Japan Poland Portugal Singapore
South Korea Switurland Thailand Turkey Ukraine Vietnam
Oxfordls 11 registered uadem:ukofOxford University PEen
in the UKandin certain other counuies.
Published in the UnltcdState5 of America by
Oxford Unlvenity Pren
198 Madison Avenue, New York, NY 10016
© Oxford UniversIty Press 2013
All rights [CJcrved. No part of this publication may be rcproduced"totedln a
reuievuJystem. or transmitted. in any ronn or by any mews, without the prior
permission in wrltlngofOxfurd University Priss, or ~ CJ:prcs.sly permitted hy law,
by licence, or under terms agreed with the appropriate reproduction right! organization.
InqulrlC5 concetnlngreproductlon outSide thetcopeof the above should be sent to the
Righu Deparunem. Oxford UnivelS!ty Pcas, at the address above,
You mwt not circulate thlt work in any other fonn
and youmwtImpofe thlt lame condition on anyacqulrer.
Library of CungIe!! Cataloging-in-Publication Data
War. peace, and human nmlte : the convergence of evolutlonary 211d
cultu.ra1 vleM/ Dougl;u P. Pry. editor.
1. War211dsodety.
p.em.
ISDN 978-0-19-985899-6 (hardcover = alk. paper) ,
2. Peace-Sodal aspects. 3. Human hdlav!or. 4. Human evolution.
5. Soclalevolutioll. I. Fry. Dougi;u P .• 1953-
GN497.W2852013
303.6'6-dc23
2012016714
1SDN 978-0-19-985899-6
135798642
Prln.ted In the UnitedStata ofAmerlca
on add·free paper
114 LESSONS FROM PREHISTORY
hunter~gatherers life wherever population densities were not vanishingly low, and
otten even in harsh marginal habitats.
They also invoke chimpanzees and tribal people such as the Yanomami-as do most of
the authors noted in this section, in varying combinations. They then usc this established
"fact" to explain the evolution of a wide range of specialized. innate cognitive modules.
including those for hate, anger, coalitional politics, and morality.
Van Vugt (2008. p. 5) premises his argument that human males have an evolved "male
warrior complex" with: "Fossil evidence of human warfare dates back at least 200,000 ,
years, and it is estimated that as many as 20-30% of ancestral men died from intergroup
violence (Keeley, 1996).' Winegard and Deaner (2010, p. 434) citing Kecley and Bowles
(another key writer, see below), claim that "male mortality due to warfare is estimated
at between 13 and 30% in traditional societies," and use that to explain "sport fandom."
Bracha, Bienvenu, and Eaton (2007. p. 2) state that in "mid·Paleolithic intergroup warfare.
victors killed a high percentage of post-pubertal males (estimates range from 15% to 50%)
and took reproductive-age females (and some children) captive (LeBlanc with Register,
2003)." Their "Paleolithic-human-warfare hypothesis" is posited to explain "evolved
adaptations that lead to blood-injectioll phobia" among contemporary pre-menopausal
women. Boyer and Bergstrom (2011, p.1037) invoke archaeological findings of high levels
of deadly violence to explain the development of threat detection in children; Kanazawa
(2009, p. 26-27) to argue that evolved tendencies to capture women in war explains con~
temporary civil wars; Goetz (2010, p. 16) to construct a theory of status and domestic
violence; Snyder, Fessler, Tiokhin, Frederick, Lee, and Navarrete (2011, p. 127) to account
for women's fear of crime; Navarrete, et al. (2010, pp. 933-935) to explain gender specific
aspects of race bias; and Low (2000, p. 13) as the selective basis for a whole spectrum of
innate gender differences. Moreno (2011) argues that mitochondrialhaplotypes associated
with ritual fighting, murder, and warfare gave the human "culture or tribe" that spread out
of Africa a cOll1petitive advantage over any others. This list could easily be expanded (also
sceJones, De Bruine, Little, Watkins, & Feinberg, 2011, p. 1204; Potts & Haydon, 2008,
pp. 152-156;Smirnov, Arrow, Kennett, &Orbell, 2007, p. 929; WUson, 1999, p.18), but
the point is made-it is taken as established archaeological fact that somewhere around a
quarter of all Jnales died in wac throughout prehistory, and that such a death rate is more
than enough to be a selection mechanism.
This perspective is not confined_ to evolutionary psychology proper. Several
prominent political theorists apply the same data to explain contemporary interI?-a~
tional relations. Fukuyama (1998, pp. 24-27) combines discussion of chimpanzees and
Yanomami with Keeley to make the point that a "feminized" foreign policy could be
dangerous in a world of males evolved to be bad. Thayer (2004) is unusual in having read,
some archaeology beyond the few touchstone pieces, and sometimes seems to say war
had a relatively recent inception (2004, pp. 118-119). Yet he fulls back on long-term
selection by war to explain patterns of contemporary international relations, such as,
PINKER'S LIST 115
""xerlOpliobia alod ethnocentrism (2004, pp. 254-261). Gat (2006, p. 12; 2009. p. 574)-
work has become a foundational source in itself-cites Keeley, LeBlanc, and of
chimpanzees. as havit:lg vanquished the neo~Rousseauians. For Mm. the perva~
jSlVeCLess of war throughout humanity's·evolutionary past has produced an integrated
mtlti>'ationalcomplex including practically any reason one could imagine for collective
'",ioleJoce (cf. Ferguson 2000). Goldstein (2011, p. 38) prefaces his arguments about
st,oPI,ing vm by quoting LeBlanc. "the foremost authority ... and other experts agree:
nwent'f-Five percent of deaths in warfare [among adult men] may be a conservative
testilnaJ,e .. Prehistoric warfare was common and deadly, and no time span of geographical
seems to have been immune,'''
The ubiquity of ancient war is argued to h~ve selected for not only aggressive. vio~
behavior, but for cooperation as well. War is. after all, a supremely cooperative beha~
yior, where one's life or death may depend on the actions of one's fellows. 111is is not a
idea, but it has been given new salience in a series of publications by Bowles and
',ce.llel'gues (Bowles, 2006; Bowles & Gintis, 2011, pp. 102-196; Choi & Bowles, 2007).
jInj,ortatLtly' for t1,is chapter, Bowles presents his own compilation of adult mortality due
to war (which only partly overlaps with Keeley's) in 15 prehistoric areas (Bowles, 2009,
p~ 1295). Death rates range from 0 t046 percent. He and colleagues make agroup~selection
argwnent that the average number of deaths in external conflict is capable of explaining
the evolution of altruistic. group·beneficial but self~detrimental behaviors-like going to
war. Pinker, as usual, has made a big, public splash in the evolutionary pool. In 1he Blank
Slate (2002. p. 56), he made his evolutionary position clear, "Hobbes was right, Rousseau
was wrong; and approvingly quotes \VilIiam]ames: "We, the lineal representatives of the
, successful enactors of one scene of slaughter after another, must, whatever more pacific
virtues we may also possess, still carry about with us, ready
at any moment to burst into
~ame, the smoldering and sinister traits of character by means of which they lived through
'so many massacres, harming others. but themselves unharmed."
The Better Angels '!fOur Nature (2011, pp. 1,48-49), opens with archaeological
illustrations of the "shockingly violent" human past. After discussing the supposed evo~
·.lutionary logic of deadly competition. he returns to archaeology (plus chimpanzees and
recent tribals) as the ultimate foundation of his claim that humans naturally tend toward
violence-and we still do today-but those primitive impulses have been thwarted and
! controlled by the forces of modernity. Pinker's list of archaeological evidence, in his Figure
2-2, combines citations from Keeley (1996) and Bowles (2009), producing 21 prehistoric
cases. to calculate an average prehistoric death~from~warfare rate as 15 percent (20 II,
pp. 48-49). The claim that 15 percent of prehistoric populations died in war supports his
-earlier claim ofki1ler instincts. and provides a springboard for his new book, to show how
-much nicer we have become than our base nature. This is the most comprehensive list of
archaeological data putatively establishing the ubiquity of high· casualty warfare through·
out the human past. Given all the publicity for the book, it will surely be widely read, and
that is why this chapter is titled Pinker's List.
116 LESSONS FROM PREHISTORY
Archaeologists carefully slogging through the evidence must realize that this is how' ,', .
the findings of their discipline are being portrayed and used to make sweeping claims .
about human nature and society. Archaeological findings are said to prove that p[(:m,-~·
toric people in general were plagued by chronic warfare that regularly claimed about 15
percent of total population. and a quarter or more of the adult men. These numbers have
become axiomatic. The point of this chapter. along with chapter 11. is to demonstrate, ":"
with abundant evidence, that this "fact" -as widely invoked as it is-is utterly wi,thout:
empirical foundation (see also Dye, chapter 8; Haas & Piscitelli. chapter 10), To use the"
word favored by opponents of "pacification of the past; the axiom is a mytb. The dear and
present danger is that the past is being artificially "warrified."
This chapter shows that Pinker's List consists of cherry.picked cases with high casu· --
alties, dearly unrepresentative of prehistory in general. Chapter 11 shows the results of a
more representative approach. By considering the total archaeological r«:o!Of of p,rehist,,,i,:.
populations of Europe and the Near East up to the Bronze Age, evidence dearly demon~
strates that war began sporadically out of warless condition, and can be seen. in varying tra·
jectories in different areas, to develop over time as societies become larger, more sedentary,
more complex, more bounded. more hierarchical, and in one critically important region,
impacted by an expanding state.
The Death List
Pinker's (2011, p. 49) List compiles data from Keeley and Bowles to include 21 cases.
case has no killings, and it will be shown that six more of the 21 cases can be tossed out. The .
others. valid cases of multiple violent deaths, will be shown to be a very selective complia.
tion of high· killing situations, in no way representative of "typical" war casualties of prehis·
toric people in general. In the following discussion, cases will be presented in approximate
chronological order. The initial· number in par~ntheses is the place of the case in Pinker's;
List. followed by percentage of deaths. and (K) for the source of Keeley (1996. p. 197) or ...•.
(B) for Bowles (2009. online supporting material p. 4). ( Keeley calculates on the basis of .
total number ofindividuals, and Bowles on adults only. That does make a difference, but it :'
is a complication not worth engaging for present purposes).
(2) 40.7 percent (K}Jebel Sahaba Nubia. Site 117; and (20) 2.3 percent (K) near
Site 117.
Since it was described in 1968. at the height of Ardrey~ism, Site 117 has stood as
the earliest conclusive evidence of war, regularly noted as 12,000-10,000 Be. In
final Paleolithic graveyard, remains of24 out of 59 men, women and children, have lithic
material interpreted as parts of projectiles either embedded in or closely associated with -,- ;
their skeletons. Several are in multiple burials (1968, pp. 990. 993). There is no reason to
PINKER'S LIST 117
~h,l1e'"ge this as evidence of war, but it is unique in its early occurrenc~ and death rate, and
its importance, some questions do need to be raised.
"" . First is the early date. 'There is no direct dating of 117 remains. The lithies. however,
resemble the Qadan industry, estimated at 13,000-5000 DC. If 117 came near the
of this 8,OOO.year span. it would still be early, but later than other evidence for war
Europe and the Near East. The narrowing of time to 12,000-10,000 BC is based on
similarity of 117lithics to those of another site, ANE·l. ANE-l itself is dated by
;Qn'plica,ted.in!er,en<:es: a lithic sequence and chronology which is "highly tentative," and
:he relati've frequency of associated Late Pleistocene faunal remains. which could coin·
:i<le with a known Nile aggradation event (Wen.dorf, 1968. pp. 990-991), The aggradaevent.
which seems firm around 12.000-10.000 BC (Burleigh & Matthews. 1982.
v:,-.ou; Wendorf, Schtld. & Haas. 1979. p. 222). is the only basis of putting a ycar to Site
17. But the linkage is tenuous. This soft dating would not be a big deal, were it not for
fact that on that basis rests 117's claim of being the earliest war anywhere. If the early
is correct, it puts the Jebel Sahaba cemetery within a major ecological crisis, as the
cut a gorge that eliminated the previous broad spectrum subsistence base. including
resources. After this, the area was entirely abandoned by humans (Ferguson, 2006,
'Then there are the lithics themselves, 110 associated with skeletons. plus 73 more
the fill (Wendorf. 1968. pp, 959. 982). These are not "arrowheads' but presumably
or tied to shafts in microlithic fashion. For that purpose, they are remarkably poorly
Ninety-seven pieces are unretouched chips and Hakes (Wendorf, 1968. p. 988).
a normal assemblage all of these would be classified as debitage or debris, and none
be considered tools" (Wendorf, 1968. p. 991). "Evidently. any pointed thin Hake
on occasion employed as a point, and any piece with a thin sharp edge could serve as
barb" (Wendorf, 1968. p. 992). But the lithic material also includes scrapers (Wendorf,
;1968. p. 991). and nine cores oreore fragments (Wendorf, 1968. pp. 979. 983). Their physposition
relative to bones is key for Wendorf. yet some are found inside skulls, with
no entry wounds (1968. pp. 971. 973). Classifying all those with associatedlithics as war
__ ~asualties is going too far. Jurmain (2001, p. 20). a judicious specialist in paleo-osteology,
--- ,concludes the number of violent deaths actually should be counted as 4 out of 41 relatively
. cpmp.iete skeletons. or 9.8 percent,
Yet if they were all war deaths, their number raises the question of how that pop·
~ation could have survived. Noting that, Wendorf suggests that this was a special bur~
area for those who died violently, not for everyone (1968, p. 993). He supports that
inluence by noting (Pinker case #20) that in a similar cemetery just across the Nile, with
,39, skeleton". there was "almost no evidence of violence," with only one likely vietim
p. 993). All questions considered, this Nubian record really is overdue for sys·
reconsideration-although it seems that the key remains with embedded flakes are
absent from the collection (Judd. 2006. p. 162). Taking it as it has been presented.
117 stands as good evidence of very early war, but it is unique in the world for that
118 LESSONS FROM PREHISTORY
combination of antiquity and carnage (see Haas & Piscitelli. chapter 10). Pinker's #20 is
based on just one individual. In principle, one single violent death in a sample cannot be
taken as evidence of war, since one killing could occur in many ways. That brings the list
down from 21 to 20 cases.
(21) 0.0 percent (B) Gobero.Niger.
Some 200 individuals were recovered from several lakeside cemeteries from 9700
to 4500 Be. Although there is one triple burial, none show indications of violent death
(Sereno et aI., 2008, p. 10). This is the only case with no deaths in Pinker's combination
of the Keeley and Bowles figures. raising the question of why Bowles included it, when
other sequences without signs of violence are not. This brings the number of cases with
war to 19.
(4) 22 percent (B) Voloshkoe; and (5) 15.9 percent (K)/ 21 percent (B)
Vasilyevka, Ukraine.
Voloshkoe and two cemeteries at VasiIyevka, along the Dnieper rapids, arc the earliest
European locations showing signs of war. (All European cases are considered in context in
chapter II, and these two, like Jebel Sahaba, are from a period of ecological crisis. Only their
unusual character is noted here.) At Voloshkoe. of 19 individuals,S have some combination
of embedded or associated points and missing appendages (26.3 percent). At Vasilyevka
1,1 (or 2) ofl9, and at VasUyevka III, 5 of44 have embedded or closely associated points
(95 percent/ 11.1 percent for I and 1lI combined (LUlie, 2004, pp. 87-91). (Bowles's percentage
is for Vasilyevka III, but based on adults only). These Dnieper sites indicate a very
high rate of death by violence, but they are hardly typical. Vasilyevka III is radiocarbon
calibrated at 10.000-9,035 BC, and its materials seem somewhat younger than VasilyevkaI
and Voloshkoe (Lillie, 200 I, pp. 56; 2004, pp. 88-91 ).That puts the Dneiper rapids warfare
right around the transition from Pleistocene to Holocene. Dolukhano~, thoroughly famU~
iar with Eastern European archaeology from Paleo to Neolithic (1997), calls this "the earli~
est indisputable evidence of warfare" (1999, p. 79). In fact, it is the earliest in all of Europe,
(and second earliest in the world). Earlier, contemporary, and later findings discussed in .
chapter 11 show it to be an outstanding exception to the general record.
~ame, the smoldering and sinister traits of character by means of which they lived through
'so many massacres, harming others. but themselves unharmed."
The Better Angels '!fOur Nature (2011, pp. 1,48-49), opens with archaeological
illustrations of the "shockingly violent" human past. After discussing the supposed evo~
·.lutionary logic of deadly competition. he returns to archaeology (plus chimpanzees and
recent tribals) as the ultimate foundation of his claim that humans naturally tend toward
violence-and we still do today-but those primitive impulses have been thwarted and
! controlled by the forces of modernity. Pinker's list of archaeological evidence, in his Figure
2-2, combines citations from Keeley (1996) and Bowles (2009), producing 21 prehistoric
cases. to calculate an average prehistoric death~from~warfare rate as 15 percent (20 II,
pp. 48-49). The claim that 15 percent of prehistoric populations died in war supports his
-earlier claim ofki1ler instincts. and provides a springboard for his new book, to show how
-much nicer we have become than our base nature. This is the most comprehensive list of
archaeological data putatively establishing the ubiquity of high· casualty warfare through·
out the human past. Given all the publicity for the book, it will surely be widely read, and
that is why this chapter is titled Pinker's List.
116 LESSONS FROM PREHISTORY
Archaeologists carefully slogging through the evidence must realize that this is how' ,', .
the findings of their discipline are being portrayed and used to make sweeping claims .
about human nature and society. Archaeological findings are said to prove that p[(:m,-~·
toric people in general were plagued by chronic warfare that regularly claimed about 15
percent of total population. and a quarter or more of the adult men. These numbers have
become axiomatic. The point of this chapter. along with chapter 11. is to demonstrate, ":"
with abundant evidence, that this "fact" -as widely invoked as it is-is utterly wi,thout:
empirical foundation (see also Dye, chapter 8; Haas & Piscitelli. chapter 10), To use the"
word favored by opponents of "pacification of the past; the axiom is a mytb. The dear and
present danger is that the past is being artificially "warrified."
This chapter shows that Pinker's List consists of cherry.picked cases with high casu· --
alties, dearly unrepresentative of prehistory in general. Chapter 11 shows the results of a
more representative approach. By considering the total archaeological r«:o!Of of p,rehist,,,i,:.
populations of Europe and the Near East up to the Bronze Age, evidence dearly demon~
strates that war began sporadically out of warless condition, and can be seen. in varying tra·
jectories in different areas, to develop over time as societies become larger, more sedentary,
more complex, more bounded. more hierarchical, and in one critically important region,
impacted by an expanding state.
The Death List
Pinker's (2011, p. 49) List compiles data from Keeley and Bowles to include 21 cases.
case has no killings, and it will be shown that six more of the 21 cases can be tossed out. The .
others. valid cases of multiple violent deaths, will be shown to be a very selective complia.
tion of high· killing situations, in no way representative of "typical" war casualties of prehis·
toric people in general. In the following discussion, cases will be presented in approximate
chronological order. The initial· number in par~ntheses is the place of the case in Pinker's;
List. followed by percentage of deaths. and (K) for the source of Keeley (1996. p. 197) or ...•.
(B) for Bowles (2009. online supporting material p. 4). ( Keeley calculates on the basis of .
total number ofindividuals, and Bowles on adults only. That does make a difference, but it :'
is a complication not worth engaging for present purposes).
(2) 40.7 percent (K}Jebel Sahaba Nubia. Site 117; and (20) 2.3 percent (K) near
Site 117.
Since it was described in 1968. at the height of Ardrey~ism, Site 117 has stood as
the earliest conclusive evidence of war, regularly noted as 12,000-10,000 Be. In
final Paleolithic graveyard, remains of24 out of 59 men, women and children, have lithic
material interpreted as parts of projectiles either embedded in or closely associated with -,- ;
their skeletons. Several are in multiple burials (1968, pp. 990. 993). There is no reason to
PINKER'S LIST 117
~h,l1e'"ge this as evidence of war, but it is unique in its early occurrenc~ and death rate, and
its importance, some questions do need to be raised.
"" . First is the early date. 'There is no direct dating of 117 remains. The lithies. however,
resemble the Qadan industry, estimated at 13,000-5000 DC. If 117 came near the
of this 8,OOO.year span. it would still be early, but later than other evidence for war
Europe and the Near East. The narrowing of time to 12,000-10,000 BC is based on
similarity of 117lithics to those of another site, ANE·l. ANE-l itself is dated by
;Qn'plica,ted.in!er,en<:es: a lithic sequence and chronology which is "highly tentative," and
:he relati've frequency of associated Late Pleistocene faunal remains. which could coin·
:i<le with a known Nile aggradation event (Wen.dorf, 1968. pp. 990-991), The aggradaevent.
which seems firm around 12.000-10.000 BC (Burleigh & Matthews. 1982.
v:,-.ou; Wendorf, Schtld. & Haas. 1979. p. 222). is the only basis of putting a ycar to Site
17. But the linkage is tenuous. This soft dating would not be a big deal, were it not for
fact that on that basis rests 117's claim of being the earliest war anywhere. If the early
is correct, it puts the Jebel Sahaba cemetery within a major ecological crisis, as the
cut a gorge that eliminated the previous broad spectrum subsistence base. including
resources. After this, the area was entirely abandoned by humans (Ferguson, 2006,
'Then there are the lithics themselves, 110 associated with skeletons. plus 73 more
the fill (Wendorf. 1968. pp, 959. 982). These are not "arrowheads' but presumably
or tied to shafts in microlithic fashion. For that purpose, they are remarkably poorly
Ninety-seven pieces are unretouched chips and Hakes (Wendorf, 1968. p. 988).
a normal assemblage all of these would be classified as debitage or debris, and none
be considered tools" (Wendorf, 1968. p. 991). "Evidently. any pointed thin Hake
on occasion employed as a point, and any piece with a thin sharp edge could serve as
barb" (Wendorf, 1968. p. 992). But the lithic material also includes scrapers (Wendorf,
;1968. p. 991). and nine cores oreore fragments (Wendorf, 1968. pp. 979. 983). Their physposition
relative to bones is key for Wendorf. yet some are found inside skulls, with
no entry wounds (1968. pp. 971. 973). Classifying all those with associatedlithics as war
__ ~asualties is going too far. Jurmain (2001, p. 20). a judicious specialist in paleo-osteology,
--- ,concludes the number of violent deaths actually should be counted as 4 out of 41 relatively
. cpmp.iete skeletons. or 9.8 percent,
Yet if they were all war deaths, their number raises the question of how that pop·
~ation could have survived. Noting that, Wendorf suggests that this was a special bur~
area for those who died violently, not for everyone (1968, p. 993). He supports that
inluence by noting (Pinker case #20) that in a similar cemetery just across the Nile, with
,39, skeleton". there was "almost no evidence of violence," with only one likely vietim
p. 993). All questions considered, this Nubian record really is overdue for sys·
reconsideration-although it seems that the key remains with embedded flakes are
absent from the collection (Judd. 2006. p. 162). Taking it as it has been presented.
117 stands as good evidence of very early war, but it is unique in the world for that
118 LESSONS FROM PREHISTORY
combination of antiquity and carnage (see Haas & Piscitelli. chapter 10). Pinker's #20 is
based on just one individual. In principle, one single violent death in a sample cannot be
taken as evidence of war, since one killing could occur in many ways. That brings the list
down from 21 to 20 cases.
(21) 0.0 percent (B) Gobero.Niger.
Some 200 individuals were recovered from several lakeside cemeteries from 9700
to 4500 Be. Although there is one triple burial, none show indications of violent death
(Sereno et aI., 2008, p. 10). This is the only case with no deaths in Pinker's combination
of the Keeley and Bowles figures. raising the question of why Bowles included it, when
other sequences without signs of violence are not. This brings the number of cases with
war to 19.
(4) 22 percent (B) Voloshkoe; and (5) 15.9 percent (K)/ 21 percent (B)
Vasilyevka, Ukraine.
Voloshkoe and two cemeteries at VasiIyevka, along the Dnieper rapids, arc the earliest
European locations showing signs of war. (All European cases are considered in context in
chapter II, and these two, like Jebel Sahaba, are from a period of ecological crisis. Only their
unusual character is noted here.) At Voloshkoe. of 19 individuals,S have some combination
of embedded or associated points and missing appendages (26.3 percent). At Vasilyevka
1,1 (or 2) ofl9, and at VasUyevka III, 5 of44 have embedded or closely associated points
(95 percent/ 11.1 percent for I and 1lI combined (LUlie, 2004, pp. 87-91). (Bowles's percentage
is for Vasilyevka III, but based on adults only). These Dnieper sites indicate a very
high rate of death by violence, but they are hardly typical. Vasilyevka III is radiocarbon
calibrated at 10.000-9,035 BC, and its materials seem somewhat younger than VasilyevkaI
and Voloshkoe (Lillie, 200 I, pp. 56; 2004, pp. 88-91 ).That puts the Dneiper rapids warfare
right around the transition from Pleistocene to Holocene. Dolukhano~, thoroughly famU~
iar with Eastern European archaeology from Paleo to Neolithic (1997), calls this "the earli~
est indisputable evidence of warfare" (1999, p. 79). In fact, it is the earliest in all of Europe,
(and second earliest in the world). Earlier, contemporary, and later findings discussed in .
chapter 11 show it to be an outstanding exception to the general record.
Ну блядь! Теперь ты просто вайпаешь этот тред. Ты понимаешь, что невозможно конструктивно вести диалог, со стенами текста? Ты бы тезисно выделил хоть моменты какие считаешь основными, если хочешь дискуссии, а не повыебываться. Хотя в первую очередь, как тут уже говорили - нужны цифры. То что маня график не репрезентативный видно сразу, я про него уже писал.
(18) 1.7 percent (K) Calumnata, Algeria.
In this case, 2 out of 60 individuals, from 6300-5350 BC, are said to have died from
violence, one from a projectile and one from appar~ncly intentional fractures. Keeley,
Pinker's source, bases this on a secondary account. The primary source (Dastugue, 1970,
pp. 122-126), however, concludes that the irregular cranial fracture probably did not come
from a weapon, but a collision with something like a jagged rock. (Another individual
PINKER'S LIST 119
a massive fracture suggesting enormous pressure.) As for ~he flint tip embedded in a
;.Y~rteb,,<e, given the absence of anything else suggesting war, the author suggests a case of
;j\O,micide. One death does not indicate war, and the List is down to 18.
(11,12) 8.0 percent (K) Brittany; and 12 percent (B) lIe Teviec, France.
These two cases in Pinker are actually the same site, which has been prcsented
different information and dates in Keeley and Bowles. The List is now 17. Teviec.
BC, has 23 or 25 individuals (the basis of Keeley's percentage), with 16 adults
basis of Bowles's). One appears to have di~ from two projectilcs. One has traces of
on the cranium, and another 11as a partially healcd hole (Dastugue & de Lrunley,
617; Newell, Constandse-Westermann, & Meiklejohn, 1979, pp. 132-137; Vencl,
pp. 220, 222). Sincc there were signs of healing, including this as a death is question~
able--b'ut to avoid seeming picky, I leave this case in thc List. Teviec takes us into the later
!·E'",ope'lIl Mesolithic, into major societal changes contemporary with transformations in
. "land"caj,e and food sources associated with mid~Holocene (5000-3000 BC) climate fluc~
tUlati'ons in temperature and rainfall (Barber, Chambers, & Maddy, 2004). As discussed
'in chapter 11, the Mesolithic has acquircd a (debated) reputation as being especially
'. violent (cf. Roksandic, 2004), and is said to be the time when war began (Vend, 1999).
displays signs of "complcx hunting and gathering;' such as increasing sedentism,
on aquatic resourccs (shellfish), and hierarchical differentiation. (Bender. 1985.
p. 23). Ethnographically, complex huntcr~gatherers have a well·established reputation of
:bcing prone to war, in sharp contrast to nomadic hunter~gathcrers (Kelly, 1995, pp. 303,
>11-;)1), """y,chapter 9; see also Fry, chapter 1).2
(10) 12 percent (B) Bogebakken, Denmark; (9) 13.6 percent (K) Vedbaek,
Denmark; and (14) 3.8 percent (K) Skateholm I, Sweden.
Once again, two of Pinker's separate cases, Bogebakken and Vcdbaek, are actually one
and the same. Now Pinker's tally is cut to 16. Older carbon dates for Vedbaek Dogebakken
range from 4300-3800 BC, but calibrated 4800-4400 is more accurate (Schulting, personal
communication). In one triple burial of a man, woman, and child, the man has a bone
~rrowhead between the vertebrae of the neck. Alhrethson and Peterson (1976, p. 20) count
only that one as due to violence, but given the circumstances, I will settlc on a compromise
of two. Skateholm I, just 80 km. from Vedbaek and perhaps 200 years earlier, has 2
out of 53 individuals with embedded projectile points (Albrethson & Petersen, 1976, pp. 4,
,7-8, 14, 20; Newell. Constandsc~Westermann, & Meiklejohn, 1979, pp. 47, 50; Price,
1985, pp. 351-352). Both are late Mesolithic, from the Ertebolle tradition, which has produced
several other instances of non-lethal violence (Thorpe, 2003, p. 172; 2005, p. 11).
. But once again, Ertebolle is unusual in that sense. In Thorpc's survey of trauma in Europe
and elsewhere, he notes: "reaching southern Scandinavia, the overwhelming impression
120 LESSONS FROM PREHISTORY
is of a significantly higher level of (onRict visible in the archaeological record than in the
areas considered before" (2005. p. 1 I)-not typical of prehistoric peoples. Even so, in con~
trast to selecting only sites with signs of violence. if all skeletal remains from the Ertebolle
tradition were pooled. then the percentage ofviotent instances would be much less.
Across the Atlantic: Representative Cases, or Extremes?
The remaining cases from Pinker's combined Jist take us into the New World (with one',
exception), and to much more recent times. Inseveral cases. settlement information that was
Jacking in earlier cases is discussed. The' North American record of violence across regions ,
is very compHcated, with different kinds of indicators, suggesting different sorts and inten~
sities of violence, present/absent or risjng/falling at different times (sec Ferguson, 2006,
p. 490-495; Lambert, 2002, pp. 211-230). The Paleolndians of 11000-5000 BC were
not free of interpersonal violence. Kennewick Man from 7000-5500 BC (McManamon
1999) and an approximate contemporary from Grimes Burial Shelter (Owsley & Jantz,
2000) both have embeqded points. But PaleoIndian remains display a remarkable
uniformity of Clovis style tools, "from Maine to Mexico, and from the East Coast to the
\Vest," which as Haas (1999, p. 14) emphasizes is uncharacteristic of people who have.
divided into competitive/violent groups. Evidence of war in the Eastern Woodlands
dates to several thousand years before it appears in the American Southwest (Haas. 1999,
p. 23). War in the Southwest is one of the best studied of all areas (see Haas, 1990; Haas
& Creamer, 1997; LeBlanc, 1999; Rice & LeBlanc, 2001), but it is temporally and geographically
complicated, interrupted by long periods of peace. The northern Great Plains
has some of the most extreme evidence of mass killingsJrom anywhere in the prehistoric
world (see below). Yet in the southern Plains, prior to 500 AD, of 173 skeletal remains.
only one shows signs of violent death. a woman with two blows to the head (calculated
from Owsley, Marks, & Manhein, 1989, pp. 116-119). The North American record fore- )
grounds the question of representativeness of particular cases.
In this case, 2 out of 60 individuals, from 6300-5350 BC, are said to have died from
violence, one from a projectile and one from appar~ncly intentional fractures. Keeley,
Pinker's source, bases this on a secondary account. The primary source (Dastugue, 1970,
pp. 122-126), however, concludes that the irregular cranial fracture probably did not come
from a weapon, but a collision with something like a jagged rock. (Another individual
PINKER'S LIST 119
a massive fracture suggesting enormous pressure.) As for ~he flint tip embedded in a
;.Y~rteb,,<e, given the absence of anything else suggesting war, the author suggests a case of
;j\O,micide. One death does not indicate war, and the List is down to 18.
(11,12) 8.0 percent (K) Brittany; and 12 percent (B) lIe Teviec, France.
These two cases in Pinker are actually the same site, which has been prcsented
different information and dates in Keeley and Bowles. The List is now 17. Teviec.
BC, has 23 or 25 individuals (the basis of Keeley's percentage), with 16 adults
basis of Bowles's). One appears to have di~ from two projectilcs. One has traces of
on the cranium, and another 11as a partially healcd hole (Dastugue & de Lrunley,
617; Newell, Constandse-Westermann, & Meiklejohn, 1979, pp. 132-137; Vencl,
pp. 220, 222). Sincc there were signs of healing, including this as a death is question~
able--b'ut to avoid seeming picky, I leave this case in thc List. Teviec takes us into the later
!·E'",ope'lIl Mesolithic, into major societal changes contemporary with transformations in
. "land"caj,e and food sources associated with mid~Holocene (5000-3000 BC) climate fluc~
tUlati'ons in temperature and rainfall (Barber, Chambers, & Maddy, 2004). As discussed
'in chapter 11, the Mesolithic has acquircd a (debated) reputation as being especially
'. violent (cf. Roksandic, 2004), and is said to be the time when war began (Vend, 1999).
displays signs of "complcx hunting and gathering;' such as increasing sedentism,
on aquatic resourccs (shellfish), and hierarchical differentiation. (Bender. 1985.
p. 23). Ethnographically, complex huntcr~gatherers have a well·established reputation of
:bcing prone to war, in sharp contrast to nomadic hunter~gathcrers (Kelly, 1995, pp. 303,
>11-;)1), """y,chapter 9; see also Fry, chapter 1).2
(10) 12 percent (B) Bogebakken, Denmark; (9) 13.6 percent (K) Vedbaek,
Denmark; and (14) 3.8 percent (K) Skateholm I, Sweden.
Once again, two of Pinker's separate cases, Bogebakken and Vcdbaek, are actually one
and the same. Now Pinker's tally is cut to 16. Older carbon dates for Vedbaek Dogebakken
range from 4300-3800 BC, but calibrated 4800-4400 is more accurate (Schulting, personal
communication). In one triple burial of a man, woman, and child, the man has a bone
~rrowhead between the vertebrae of the neck. Alhrethson and Peterson (1976, p. 20) count
only that one as due to violence, but given the circumstances, I will settlc on a compromise
of two. Skateholm I, just 80 km. from Vedbaek and perhaps 200 years earlier, has 2
out of 53 individuals with embedded projectile points (Albrethson & Petersen, 1976, pp. 4,
,7-8, 14, 20; Newell. Constandsc~Westermann, & Meiklejohn, 1979, pp. 47, 50; Price,
1985, pp. 351-352). Both are late Mesolithic, from the Ertebolle tradition, which has produced
several other instances of non-lethal violence (Thorpe, 2003, p. 172; 2005, p. 11).
. But once again, Ertebolle is unusual in that sense. In Thorpc's survey of trauma in Europe
and elsewhere, he notes: "reaching southern Scandinavia, the overwhelming impression
120 LESSONS FROM PREHISTORY
is of a significantly higher level of (onRict visible in the archaeological record than in the
areas considered before" (2005. p. 1 I)-not typical of prehistoric peoples. Even so, in con~
trast to selecting only sites with signs of violence. if all skeletal remains from the Ertebolle
tradition were pooled. then the percentage ofviotent instances would be much less.
Across the Atlantic: Representative Cases, or Extremes?
The remaining cases from Pinker's combined Jist take us into the New World (with one',
exception), and to much more recent times. Inseveral cases. settlement information that was
Jacking in earlier cases is discussed. The' North American record of violence across regions ,
is very compHcated, with different kinds of indicators, suggesting different sorts and inten~
sities of violence, present/absent or risjng/falling at different times (sec Ferguson, 2006,
p. 490-495; Lambert, 2002, pp. 211-230). The Paleolndians of 11000-5000 BC were
not free of interpersonal violence. Kennewick Man from 7000-5500 BC (McManamon
1999) and an approximate contemporary from Grimes Burial Shelter (Owsley & Jantz,
2000) both have embeqded points. But PaleoIndian remains display a remarkable
uniformity of Clovis style tools, "from Maine to Mexico, and from the East Coast to the
\Vest," which as Haas (1999, p. 14) emphasizes is uncharacteristic of people who have.
divided into competitive/violent groups. Evidence of war in the Eastern Woodlands
dates to several thousand years before it appears in the American Southwest (Haas. 1999,
p. 23). War in the Southwest is one of the best studied of all areas (see Haas, 1990; Haas
& Creamer, 1997; LeBlanc, 1999; Rice & LeBlanc, 2001), but it is temporally and geographically
complicated, interrupted by long periods of peace. The northern Great Plains
has some of the most extreme evidence of mass killingsJrom anywhere in the prehistoric
world (see below). Yet in the southern Plains, prior to 500 AD, of 173 skeletal remains.
only one shows signs of violent death. a woman with two blows to the head (calculated
from Owsley, Marks, & Manhein, 1989, pp. 116-119). The North American record fore- )
grounds the question of representativeness of particular cases.
Коментарии?
The earliest evidence of war in North America comes from the Eastern \Voodlands.
where discussion benefits from Milner's (1999. pp. 120-122) exhaustive search for
all signs of violence (and see Dye, 2009, pp. 49-85; Dye, chapter 8; Lambert, 2002,
pp. 226-227; Milner, 2007, pp. 191-195). In the Early Archaic period, 8500-6000
BC, there are only scattered signs of interpersonal violence, although skeletal remains
are limited. In the Middle Archaic, 6000-3000 BC, with greatly expanded skeletal
collections. scattered violence continues. The earliest suspicion of war comes from the
\Vindover cemetery in central Florida, about 5400 BC. where 9 of168 individuals show
signs of violence, mostly healed cranial and forearm fractures, but with one embed~
ded point (Dickel, Aker, Baron, & Doran, 1988). A sequence of major climate changes
PINKER'S LIST 121
Del~,"llIllgjn the mid·Holocene led to extensive landscape modification, which was fol.
social transformations in the late Middle and Late Archaic (3000-1000 BC),
iirlChldinglargerpopulations, increased scdcntism. a shift to foraging focused on espc-
(eialll' favolrable locations such as wetlands or rivers surrounded by much less productive
incipient cultivation, long distance exchange of elite goods. physical distance
: b,:tw.,en groups, and internal status differentiation (Dye 2009, pp. 51-67; Dye. chapter
,Winters, 1974, pp. x-xii; Jefferies, Thompson, & MUner, 2005, p. 20; Milner, 2007,
. 191-192). In other words. the later Middle Archaic has most of the preconditions
>Ior war (see chapter 11).
Skeletal indicators of conflict and war in~rease in this period, though still at far lower
than found post-500 AD. Pinker's example, Indian Knoll, Kentucky; 4100-2500
·(Winters. 1974. p. xix). is one of just three cases noted as having multiple deaths.
of880 burials having embedded poims, mmUations. and/or multiple interments
1974, pp. 147-155, 173-205).' By the subsequent Middle Woodland period
BC-400 CE). increased cultivation was accompanied by what seems to be a time of
,:pC<lCe. "Skeletons with conflict~related wounds are known from this time horizon. but they
are quite uncommon relative to the innumerable burials that have been excavated" (Milner,
,""'r.122). Violence phased back in during the Late Woodland period (400-1000 CE),
up to the chronic chiefly warfare and massive fortifications of the Mississippian
prior to Western contact. Indian Knoll, then, is not representative or typical of
'prehistoric violence, it is extraordinary in the number and percentage of war deaths, at least
nntU the Mississippian era (see Bridges, 1996; Dye, 2006, 2009).
(9) 22.7 percent-32.4 percent 30 sites from British Columbia, 3500 BC-1774
AD, averages calculated from different sets by (K) and (B).
Both Keeley and Bowles draw on numerous excavations from the Pacific Northwest
: :.Coast. In my first publications on war (1983. 1984b), I described a pre~contact pattern
of intensive, high casualty warfare. patterned by demographics and resource distribution
(such as salmon streams), which affected the whole structure of society. and had roots
going back at least three thousand years. I picked this area to study because of the strik~
ing intensity of war at the time of\Vestern contact (and after). Archaeological research
_ ,since then has provided an abundance of evidence from different locales and periods: skel~
~tons with embedded poinrs. multiple traumas, trophy taking. specialized weapons, settle~
ment nucleation, movement to defendable sites. refuges. fortifications. territorial marking
and separation, and mUitaristic iconography (Ames & Maschner, 1999, pp. 195-218;
Coupland, 1989; Cybulski, 1992; 1994, pp. 80-83; Lovisek, 2007; Moss & Erlandson,
1992). There is no doubt that specific locations on the Pacific Northwest Coast had casual~
ties at the level claimed to express innate human aggressiveness. But this region cannot be
taken as typifying hunter~gatherers throughout prehistory. Instead, the Northwest Coast
has become the type~case for "warlike" complex hunter~gatherers (Fry, chapter 1).
122 LESSONS FROM PREHISTORY
Another problem is in the averaging of cases, which in
show tremendous variation. The basic picture is outlined by Ames and Maschner (1999,
pp. 209-211). 'There are some suggestions of violence in the sparse archaeological findings,
prior to 4400 B.C, but not enough to draw any conclusions. In the Early Pacific period.
4400-1800 Be, 8 out of 12 adult males show signs of some sort of violence at Namu, not
necessarily lethal; but at Blue Jackets Creek series on the ~een Charlotte Islands. there
is "virtually no trauma," (Cybulski, 1992, pp. 157-158). Signs of war multiply as popula.
tions grow through the Middle Pacific (1800 BC-200/500 AD), though they concen·
trate in the Northern Coast around Prince Rupert Harbor. where there are iconographic
jndications of a militaristic ideology. Middle Pacific war signs arc much fewer in the south
around the Straits of Georgia, where resources are less concentrated and less variable, and
their military orientation seems consistent with defense against northern raiders. In the
Late Pacific, beginning around 500 CE, with elaborating cultural complexity, major cli~
matie fluctuations, and the inferred arrival of the bow and arrow, there is a profusion of
settlement defenses, and war becomes common even in the south. While many details of
this complicated picture are debated, it is generally accepted that war developed in some,
northern locations became more intense over time, and gradually spread to the south. The
prehistoric Pacific Northwest Coast was indeed characterized by intensive warfare, but
averaging all cases conceals the great spatial and temporal variation. On the question of
representativeness, in terms of the high number of victims of violence, and the continuation
of war signs (in some areas) for over three thousand years, the Northwest Coast may
be fairly characterized as the most warlike region in aU North America-except perhaps
the region of Central and Southern California, coming up shortly.
(3) 30 percent (B) SaraiNahar Rai, India.
Geographically interrupting the North American record is a single case from among
the voluminous record of South Asian human remains (see Kennedy, 2000). Put at 3140-
2854 BC, it is called Mesolithic. The claimed death rate of30 percent puts this ncar the
top of Pinker's list. This is highly questionable. Three out of the eight well-preserved skeletons
are the basis of the claim (Sharma, 1973, pp. 138-139). One is clcar·cut, with an
embedded microlith. 1he two others have microliths resting on the pelvic girdle, or alongside
the humerus. Not only are miccoliths found as grave offerings here, but the burials
were also packed with dirt from hearths, which contained many microHths from cooking
game. Under these circumstances, only the embedded point is good evidence of violence.
As noted, one individual is inadmissible as evidence of war. Pinker's List is down to 15.
(15) 6 percent (B) Southern California, 28 sites, 3500 BC-1380 AD; (17) 5
percent (K, B) Central California, 1500 BC-500AD; (13) 8 percent (B)
Central California, 1400 BC-235 AD; and (19) 4 percent (B) Central
California, 2 sites, 240-1770 AD.
PINKER'S LIST 123
These four cases, including many individual sites, come from western California,
spanning about 5,000 years. Pinker's #17 reflects a broad estimate by Moratto (1984,
183-184), sununadzing all Central California remains from the Middle Horizon
, (2000 BC-500 AD), and estimating a prevalence of projectile wounds >5 percent.
D::"" •• '. #19, from two Central California sites, is based on repofts by Jurmain (1991,
At Ala·329, (500-1700 AD), 10 of 440 individuals, and at CA·SCI·038,
BC·1770 AD), 6 of 162 show signs of projectUe wounds. The first problem
that Pinker'; #13 is based on a study (Andrushko. Schwitalla, & Walker. 2010) of
,tro~,hy·takir,g and dismemberment, using a data base of 13,453 individuals from all
Central California sites from 3000 BC to 1700 AD. This data set encompasses the times
and places covered by Moratto and Jurmain. One could justifiably cite Moratto and
JVlCm.ain separately, or Andrushko and colleagues alone, but one cannot count two cases
a summary including those sites as three different studies. Subtracting only one, this
;·hdno, Pinker's List down to 14.
where discussion benefits from Milner's (1999. pp. 120-122) exhaustive search for
all signs of violence (and see Dye, 2009, pp. 49-85; Dye, chapter 8; Lambert, 2002,
pp. 226-227; Milner, 2007, pp. 191-195). In the Early Archaic period, 8500-6000
BC, there are only scattered signs of interpersonal violence, although skeletal remains
are limited. In the Middle Archaic, 6000-3000 BC, with greatly expanded skeletal
collections. scattered violence continues. The earliest suspicion of war comes from the
\Vindover cemetery in central Florida, about 5400 BC. where 9 of168 individuals show
signs of violence, mostly healed cranial and forearm fractures, but with one embed~
ded point (Dickel, Aker, Baron, & Doran, 1988). A sequence of major climate changes
PINKER'S LIST 121
Del~,"llIllgjn the mid·Holocene led to extensive landscape modification, which was fol.
social transformations in the late Middle and Late Archaic (3000-1000 BC),
iirlChldinglargerpopulations, increased scdcntism. a shift to foraging focused on espc-
(eialll' favolrable locations such as wetlands or rivers surrounded by much less productive
incipient cultivation, long distance exchange of elite goods. physical distance
: b,:tw.,en groups, and internal status differentiation (Dye 2009, pp. 51-67; Dye. chapter
,Winters, 1974, pp. x-xii; Jefferies, Thompson, & MUner, 2005, p. 20; Milner, 2007,
. 191-192). In other words. the later Middle Archaic has most of the preconditions
>Ior war (see chapter 11).
Skeletal indicators of conflict and war in~rease in this period, though still at far lower
than found post-500 AD. Pinker's example, Indian Knoll, Kentucky; 4100-2500
·(Winters. 1974. p. xix). is one of just three cases noted as having multiple deaths.
of880 burials having embedded poims, mmUations. and/or multiple interments
1974, pp. 147-155, 173-205).' By the subsequent Middle Woodland period
BC-400 CE). increased cultivation was accompanied by what seems to be a time of
,:pC<lCe. "Skeletons with conflict~related wounds are known from this time horizon. but they
are quite uncommon relative to the innumerable burials that have been excavated" (Milner,
,""'r.122). Violence phased back in during the Late Woodland period (400-1000 CE),
up to the chronic chiefly warfare and massive fortifications of the Mississippian
prior to Western contact. Indian Knoll, then, is not representative or typical of
'prehistoric violence, it is extraordinary in the number and percentage of war deaths, at least
nntU the Mississippian era (see Bridges, 1996; Dye, 2006, 2009).
(9) 22.7 percent-32.4 percent 30 sites from British Columbia, 3500 BC-1774
AD, averages calculated from different sets by (K) and (B).
Both Keeley and Bowles draw on numerous excavations from the Pacific Northwest
: :.Coast. In my first publications on war (1983. 1984b), I described a pre~contact pattern
of intensive, high casualty warfare. patterned by demographics and resource distribution
(such as salmon streams), which affected the whole structure of society. and had roots
going back at least three thousand years. I picked this area to study because of the strik~
ing intensity of war at the time of\Vestern contact (and after). Archaeological research
_ ,since then has provided an abundance of evidence from different locales and periods: skel~
~tons with embedded poinrs. multiple traumas, trophy taking. specialized weapons, settle~
ment nucleation, movement to defendable sites. refuges. fortifications. territorial marking
and separation, and mUitaristic iconography (Ames & Maschner, 1999, pp. 195-218;
Coupland, 1989; Cybulski, 1992; 1994, pp. 80-83; Lovisek, 2007; Moss & Erlandson,
1992). There is no doubt that specific locations on the Pacific Northwest Coast had casual~
ties at the level claimed to express innate human aggressiveness. But this region cannot be
taken as typifying hunter~gatherers throughout prehistory. Instead, the Northwest Coast
has become the type~case for "warlike" complex hunter~gatherers (Fry, chapter 1).
122 LESSONS FROM PREHISTORY
Another problem is in the averaging of cases, which in
show tremendous variation. The basic picture is outlined by Ames and Maschner (1999,
pp. 209-211). 'There are some suggestions of violence in the sparse archaeological findings,
prior to 4400 B.C, but not enough to draw any conclusions. In the Early Pacific period.
4400-1800 Be, 8 out of 12 adult males show signs of some sort of violence at Namu, not
necessarily lethal; but at Blue Jackets Creek series on the ~een Charlotte Islands. there
is "virtually no trauma," (Cybulski, 1992, pp. 157-158). Signs of war multiply as popula.
tions grow through the Middle Pacific (1800 BC-200/500 AD), though they concen·
trate in the Northern Coast around Prince Rupert Harbor. where there are iconographic
jndications of a militaristic ideology. Middle Pacific war signs arc much fewer in the south
around the Straits of Georgia, where resources are less concentrated and less variable, and
their military orientation seems consistent with defense against northern raiders. In the
Late Pacific, beginning around 500 CE, with elaborating cultural complexity, major cli~
matie fluctuations, and the inferred arrival of the bow and arrow, there is a profusion of
settlement defenses, and war becomes common even in the south. While many details of
this complicated picture are debated, it is generally accepted that war developed in some,
northern locations became more intense over time, and gradually spread to the south. The
prehistoric Pacific Northwest Coast was indeed characterized by intensive warfare, but
averaging all cases conceals the great spatial and temporal variation. On the question of
representativeness, in terms of the high number of victims of violence, and the continuation
of war signs (in some areas) for over three thousand years, the Northwest Coast may
be fairly characterized as the most warlike region in aU North America-except perhaps
the region of Central and Southern California, coming up shortly.
(3) 30 percent (B) SaraiNahar Rai, India.
Geographically interrupting the North American record is a single case from among
the voluminous record of South Asian human remains (see Kennedy, 2000). Put at 3140-
2854 BC, it is called Mesolithic. The claimed death rate of30 percent puts this ncar the
top of Pinker's list. This is highly questionable. Three out of the eight well-preserved skeletons
are the basis of the claim (Sharma, 1973, pp. 138-139). One is clcar·cut, with an
embedded microlith. 1he two others have microliths resting on the pelvic girdle, or alongside
the humerus. Not only are miccoliths found as grave offerings here, but the burials
were also packed with dirt from hearths, which contained many microHths from cooking
game. Under these circumstances, only the embedded point is good evidence of violence.
As noted, one individual is inadmissible as evidence of war. Pinker's List is down to 15.
(15) 6 percent (B) Southern California, 28 sites, 3500 BC-1380 AD; (17) 5
percent (K, B) Central California, 1500 BC-500AD; (13) 8 percent (B)
Central California, 1400 BC-235 AD; and (19) 4 percent (B) Central
California, 2 sites, 240-1770 AD.
PINKER'S LIST 123
These four cases, including many individual sites, come from western California,
spanning about 5,000 years. Pinker's #17 reflects a broad estimate by Moratto (1984,
183-184), sununadzing all Central California remains from the Middle Horizon
, (2000 BC-500 AD), and estimating a prevalence of projectile wounds >5 percent.
D::"" •• '. #19, from two Central California sites, is based on repofts by Jurmain (1991,
At Ala·329, (500-1700 AD), 10 of 440 individuals, and at CA·SCI·038,
BC·1770 AD), 6 of 162 show signs of projectUe wounds. The first problem
that Pinker'; #13 is based on a study (Andrushko. Schwitalla, & Walker. 2010) of
,tro~,hy·takir,g and dismemberment, using a data base of 13,453 individuals from all
Central California sites from 3000 BC to 1700 AD. This data set encompasses the times
and places covered by Moratto and Jurmain. One could justifiably cite Moratto and
JVlCm.ain separately, or Andrushko and colleagues alone, but one cannot count two cases
a summary including those sites as three different studies. Subtracting only one, this
;·hdno, Pinker's List down to 14.
Вот блин два долбоеба, одного пристрелят за неповиновение, другого пристрелят враги. А вариант постараться не помереть вас почему не устраивает? Стратегия выживания, простое вычисление шансов - вот это все, не? Вы что, роботы какие-то? Или вы о смерти судите по калофдутию?
Both Central and Southern California have long been recognized for exceptional
rates of violence among prehistoric peoples. After discussing projectile wounds from other
. areas,Jurmain (2001, p. 14) comments: "In tlie New World, the most frequent occurrence
, of such projectile lesions, however, has been observed at sites in California. Indeed, espe·
.dally from sites in both central and southern California, the incidence of such lesions is
'. ,as high as for any region in the world."' Andrushko and colleague's (2010, pp. 85,88,
?1) study of mutilation and trophy~taking is powerful evidence for the development of
cultural traditions of violence, and probably war. Signs of trophy~taking are found for all
times over a five~thousand-year period, (76 individuals, or .56 percent of the sample), but
they are entirely absent in Southern California. Within Central California, trophy taking
is fifteen times more frequent in the Early/Middle Transition period (500-200 Be) than
: before or after, which the authors associate with the rise of hierarchical social structure,
and migrations of outside groups into the area. Yet other explanations besides war, such
, as sacrifice or chiefly punishment, should not be ruled out for this kind of data, especially
since only 6 of the 76 victims had a projectile point associated with the remains, and con-
, sidering the nearness ofMesoamerica.5
Southern California (Pinker's #15), today known as the Chumash area for its his~
toric population, is also known for violence, but in different forms, and with different
timing. The major finding (Lambert, 1997, pp. 82, 89-97) from 30 sites dating from
6000 BC to 1804 AD in the Santa Barbara area and Channel Islands, is a pattern of
healed cranial fractures indicating non-lethal fights, compared by the author to the
Yanomami. Only 2 percent of the skull fractures are perimortem. As discussed in chapter
11, a consistent record (here 98 percent) of "ealed cranial trauma cannot be taken as a
diagnostic of war, since it could equally result from a non~lethal mechanism of conflict
resolution (Fry & Szala, Chapter 23). Projectile wounds, in contrast, do suggest lethal
intent, and are found in 58 individuals out of 1,744, or 3.3 percent. (Again, Bowles calculates
a higher percent by restricting the cases used to adults). Forty·three percent of those
124 LESSONS FROM PREHISTORY
have multiple wounds. Projectile wounds comc from all periods. hut peak dramatically
from 580-1380 AD. Given the variability and temporal sweep of these studies. chron~
ologica! generalizations ate difficult. Still. the earliest records show less violence com~
pared to later, and findings arc not inconsistent with a major increase in warfare after 500
AD-as already mentioned regarding British Columbian fortifications, and the fading
peace of the Eastern Middle Woodlands. Lambert and Walker (1991. pp. 970-971) and
Walker & 1hornton (2002. p. 515) seelocalized periods of higher violence as tied to local
markers of climatic change and nutritional stress, and to the spread of the bow and arrow
(c£ Gamble, 2005). Increasingwarfarc for a millennium before the European intrusion is
common across North America, and major climate change is often temporally linked to
those increases. For the current purpose of evaluating Pinker's List, the points are: rates of
violence in prehistoric California are far above most comparable North American sites;
and within California, they show great variability in practice, and become more common
going from earlier to later periods.
(1) 60 percent (K) Crow Creek. South Dakota; (7) 16.3 percent (K) Illinois;
and (8) 15 percent (K) Northeast Plains.
At Crow Creek in South Dakota. hundreds were massacred (Willey. 1990. pp. xv.
486). Originally dated to 1325 AD. it is more probably a few decades later (Bamforth.
2006. p. 75). All of the 486 individuals of the agricultural Coalescent Tradition appear
to have been killed at the same time. (The 60 percent figure is based on an estimated
total village population). This is the highest level of casualties in Pinker's List. It is also
"the largest archaeologically recovered massacre in the world" (\ViIley, 1990, p. xx).
1he next case is from Norris Farms #36, a cemetery along the middle Illinois River
containing 264 burials from about 1300 AD, where 43 individuals appear to have died
violently based on projectile points, unhealed major trauma, and/ or animal scavenging
marks indicating the bodies were originally left exposed (Milner, Anderson, & Smith,
1991). In Milner's (1999. p. 114) comprehensive survey of war signs in the Eastern
Woodlands, he characterizes Norris Farms as the "one notable exception to the general
pattern oflow casualties." The third case, Northeast Plains, Pinker dates at a mid.point
of 1485, but this is another problematic case. The death estimate comes from Keeley,
who puts it at 1325-1650 AD, on the sole basis of the following sentence from Wiley
(1990. p. xxiv): "Owsley (1988). using a sample of over 700 skeletons from Coalescent'
Tradition cemeteries, found indications of scalping on as many as 15 percent of the
series.'" "Owsley (1988)" is an abstract of a conference presentation. Repeated efforts
to get clarification of the contents of that presentation were unsuccessful. After con·
sidering Owsley's publications (1977; 1994a; 1994b). which do not provide any figure
or date matching Wiley's description, it seems possible that this figure includes
the remains from Crow Creek. Crow Creek, however, is already counted. Since the
overlap is not confirmed, this case will remain on the list, but any early Coalescent
PINKER'S LIST 125
.~cjl1S"mces in Owsley's sample would have beeli subject to the same conditions as applied
a\.'eo:,lesce,,, Crow Creek.
Crow Creek and Norris Farms must be put in context to evaluate their represent~
'·a,ivel"css. In the Eastern forest, the peace of the Middle Woodlands period gave way to
'reltuCllin;g sigm: of violence in the Late \Voodlands after 500 CE, but greater temporal res~
iollution is difficult. In the northern Plains, there are very few signs of violence until after
AD. In both regions, a major shift to defensively located and fortified villages began
,."",OUllO 1050, and continued for centuries (Bamforth. 2006. p. 8 I; Lambert. 2002. p. 224;
'1\<1""«r.1999, pp.122-123). These war signs coincide with theMississippian period, begininiingbetw,:en800
and 900 AD, and continuing until the invasion of Europeans. From the
"rn,id,vestt()s"utlhe'lSte:rn United States, the Mississippian and surrounding traditions were
".lI .. rl'ed (with local variations) by larger populations, big planned settlements, intensive
cultivation, use of maritime resources, elaborate ceremonialism, mound-building,
>' chieRy hierarchies, and large.scale warfare.
The increase in fortifications coincides with critical climatic instability for larger
horticultural populations. Increasingly detailed reconstructions indicate five distinct
of drought lasting 40 to 60 years between 1030 and 1600 CE (Bamforth.
p. 73). Both Crow Creek (Bamforth. 2006. p. 67) and Norris Farms (Milner
et at, 1991, p. 591) skeletons show clear signs of nutritional stress. These late prehis.
",~oric developments come at a time of greatly intensified violence linked to climatic
perturbations across much of North America. Yet even in these violent times, Crow
:Creek and Norris Farms are noted as extreme in their levels of violence (Milner, 1999,
pp. 114-117; Lambert. 2002. pp. 225-228). They are not representative. even in this
especially violent time.
Conclusion
. ~o let us look back over Pi
rates of violence among prehistoric peoples. After discussing projectile wounds from other
. areas,Jurmain (2001, p. 14) comments: "In tlie New World, the most frequent occurrence
, of such projectile lesions, however, has been observed at sites in California. Indeed, espe·
.dally from sites in both central and southern California, the incidence of such lesions is
'. ,as high as for any region in the world."' Andrushko and colleague's (2010, pp. 85,88,
?1) study of mutilation and trophy~taking is powerful evidence for the development of
cultural traditions of violence, and probably war. Signs of trophy~taking are found for all
times over a five~thousand-year period, (76 individuals, or .56 percent of the sample), but
they are entirely absent in Southern California. Within Central California, trophy taking
is fifteen times more frequent in the Early/Middle Transition period (500-200 Be) than
: before or after, which the authors associate with the rise of hierarchical social structure,
and migrations of outside groups into the area. Yet other explanations besides war, such
, as sacrifice or chiefly punishment, should not be ruled out for this kind of data, especially
since only 6 of the 76 victims had a projectile point associated with the remains, and con-
, sidering the nearness ofMesoamerica.5
Southern California (Pinker's #15), today known as the Chumash area for its his~
toric population, is also known for violence, but in different forms, and with different
timing. The major finding (Lambert, 1997, pp. 82, 89-97) from 30 sites dating from
6000 BC to 1804 AD in the Santa Barbara area and Channel Islands, is a pattern of
healed cranial fractures indicating non-lethal fights, compared by the author to the
Yanomami. Only 2 percent of the skull fractures are perimortem. As discussed in chapter
11, a consistent record (here 98 percent) of "ealed cranial trauma cannot be taken as a
diagnostic of war, since it could equally result from a non~lethal mechanism of conflict
resolution (Fry & Szala, Chapter 23). Projectile wounds, in contrast, do suggest lethal
intent, and are found in 58 individuals out of 1,744, or 3.3 percent. (Again, Bowles calculates
a higher percent by restricting the cases used to adults). Forty·three percent of those
124 LESSONS FROM PREHISTORY
have multiple wounds. Projectile wounds comc from all periods. hut peak dramatically
from 580-1380 AD. Given the variability and temporal sweep of these studies. chron~
ologica! generalizations ate difficult. Still. the earliest records show less violence com~
pared to later, and findings arc not inconsistent with a major increase in warfare after 500
AD-as already mentioned regarding British Columbian fortifications, and the fading
peace of the Eastern Middle Woodlands. Lambert and Walker (1991. pp. 970-971) and
Walker & 1hornton (2002. p. 515) seelocalized periods of higher violence as tied to local
markers of climatic change and nutritional stress, and to the spread of the bow and arrow
(c£ Gamble, 2005). Increasingwarfarc for a millennium before the European intrusion is
common across North America, and major climate change is often temporally linked to
those increases. For the current purpose of evaluating Pinker's List, the points are: rates of
violence in prehistoric California are far above most comparable North American sites;
and within California, they show great variability in practice, and become more common
going from earlier to later periods.
(1) 60 percent (K) Crow Creek. South Dakota; (7) 16.3 percent (K) Illinois;
and (8) 15 percent (K) Northeast Plains.
At Crow Creek in South Dakota. hundreds were massacred (Willey. 1990. pp. xv.
486). Originally dated to 1325 AD. it is more probably a few decades later (Bamforth.
2006. p. 75). All of the 486 individuals of the agricultural Coalescent Tradition appear
to have been killed at the same time. (The 60 percent figure is based on an estimated
total village population). This is the highest level of casualties in Pinker's List. It is also
"the largest archaeologically recovered massacre in the world" (\ViIley, 1990, p. xx).
1he next case is from Norris Farms #36, a cemetery along the middle Illinois River
containing 264 burials from about 1300 AD, where 43 individuals appear to have died
violently based on projectile points, unhealed major trauma, and/ or animal scavenging
marks indicating the bodies were originally left exposed (Milner, Anderson, & Smith,
1991). In Milner's (1999. p. 114) comprehensive survey of war signs in the Eastern
Woodlands, he characterizes Norris Farms as the "one notable exception to the general
pattern oflow casualties." The third case, Northeast Plains, Pinker dates at a mid.point
of 1485, but this is another problematic case. The death estimate comes from Keeley,
who puts it at 1325-1650 AD, on the sole basis of the following sentence from Wiley
(1990. p. xxiv): "Owsley (1988). using a sample of over 700 skeletons from Coalescent'
Tradition cemeteries, found indications of scalping on as many as 15 percent of the
series.'" "Owsley (1988)" is an abstract of a conference presentation. Repeated efforts
to get clarification of the contents of that presentation were unsuccessful. After con·
sidering Owsley's publications (1977; 1994a; 1994b). which do not provide any figure
or date matching Wiley's description, it seems possible that this figure includes
the remains from Crow Creek. Crow Creek, however, is already counted. Since the
overlap is not confirmed, this case will remain on the list, but any early Coalescent
PINKER'S LIST 125
.~cjl1S"mces in Owsley's sample would have beeli subject to the same conditions as applied
a\.'eo:,lesce,,, Crow Creek.
Crow Creek and Norris Farms must be put in context to evaluate their represent~
'·a,ivel"css. In the Eastern forest, the peace of the Middle Woodlands period gave way to
'reltuCllin;g sigm: of violence in the Late \Voodlands after 500 CE, but greater temporal res~
iollution is difficult. In the northern Plains, there are very few signs of violence until after
AD. In both regions, a major shift to defensively located and fortified villages began
,."",OUllO 1050, and continued for centuries (Bamforth. 2006. p. 8 I; Lambert. 2002. p. 224;
'1\<1""«r.1999, pp.122-123). These war signs coincide with theMississippian period, begininiingbetw,:en800
and 900 AD, and continuing until the invasion of Europeans. From the
"rn,id,vestt()s"utlhe'lSte:rn United States, the Mississippian and surrounding traditions were
".lI .. rl'ed (with local variations) by larger populations, big planned settlements, intensive
cultivation, use of maritime resources, elaborate ceremonialism, mound-building,
>' chieRy hierarchies, and large.scale warfare.
The increase in fortifications coincides with critical climatic instability for larger
horticultural populations. Increasingly detailed reconstructions indicate five distinct
of drought lasting 40 to 60 years between 1030 and 1600 CE (Bamforth.
p. 73). Both Crow Creek (Bamforth. 2006. p. 67) and Norris Farms (Milner
et at, 1991, p. 591) skeletons show clear signs of nutritional stress. These late prehis.
",~oric developments come at a time of greatly intensified violence linked to climatic
perturbations across much of North America. Yet even in these violent times, Crow
:Creek and Norris Farms are noted as extreme in their levels of violence (Milner, 1999,
pp. 114-117; Lambert. 2002. pp. 225-228). They are not representative. even in this
especially violent time.
Conclusion
. ~o let us look back over Pi
по частному каналу выступят главы топовых корпораций и ЧОПов со словами "Друзья! Мы объеденились, так как проклятые конкурентснэйм захватывают наши ресурсы и наши сектора влияния, если мы сейчас не дадим им решительный отпор - то все проиграем! Присоединяйтесь и воюйте с нами за ваше будущее или пропадёте!"
маянанкап такой, таааа нахуй вы мне нужны
на следующий день его нагибает объединение вржеских ЧОПов
а мог бы вместе с пацани за независимость сражаться
тру стори
маянанкап такой, таааа нахуй вы мне нужны
на следующий день его нагибает объединение вржеских ЧОПов
а мог бы вместе с пацани за независимость сражаться
тру стори
Ну иди воюй, лол, умри за текст и картинку, ну или покалечься
У меня есть шанс выжить, тебя расстреляют на месте.
Я могу и сбежать, чего уж расстрел сразу
К цифрам могут быть комментарии, слов я сам могу налить на джва трехда. Маняграфик я прокомментировал уже, если найдешь теперь.
Для меня моя жизнь не представляет первостепенного значения. Я с радостью пожертвую жизнь за идеалы благополучия людей.
Цыфры даны в каждом тексте. Коментарии?
Пинкер это же дурачок, который написал Language instinct. Не знаю, о чем спор, но он пишет хуйню.
Очень мало шансов, очень. У дезертиров очень печальная статистика, собственно, гораздо хуже чем у солдат.
А, ну ок.
Я просто не смогу по другому. Это фатально - меня взяли, дали оружие и заставили убивать людей за картинку и текст. Лучше сбежать, я просто не смогу этого делать, мне мое внутреннее спокойствие дороже
на что ей скажут "ну так они ширялись черным от того барыги, а у нас белый, из сияющей хромом лаборатории, от него только молодеют и делаются красивше"
вот блять тебе одному в голову пришло показать умирающих наркоманов, другие не додумались и ни разу не показывали?
Лол. Я думал это кто- то решил вайпнуть тред, и настучал моче
Я правильно понял что анкапо даун заключил со мной договор согласно которому я предоставляют ему такст работы доказывающей что уровень насилия измеряемый в количестве насильсвтенных смертей на общее кол во населения, а он в обмен предоставляет мне свои Коментарии касательно того как это всё согласуется с его теорией что насилия при Современных государствах больше чем при феодальных, и теперь отказывается его соблюдать так как изначально расчитывал на выгоду а в итоге остался с носом?
Скорее всего ты обосрешься и с окейфейсом проследуешь в окоп. Ну это так, для справки. А так, конечно, каждый сам решает как ему лучше выживать.
>если мы сейчас
Нахуй пусть проследуют со свими секторами влияния и будущим, лол. В конечном итоге никого не волнует, что будет с проигравшим чопом если в итоге конкурет будет почти таким же по параметрам.
>за независимость сражаться
Какой абсурд с натягиванием совы на глобус. Мог бы сразу сказать за независимость кого-чего от кого-чего, чтобы он сразу в глаза бросался.
График где?
Как тебя могут заставить это делать? у тебя есть выбор либо ты идёшь на войну либо к стенке. Тебя никто не заставляет. Выбор всегда есть.
если не дойдет - ее дело
А ему не похуй?
Я выбираю ПРИЗ! (дезертирую, нахуй такие игры)
Гдето сдесь. ТЫ просил ТЕКСТ РАБОТ. ВОт он.
Я не приду на призывной пункт, дурашка, зачем мне вступать в диалог со слугами враждебной силы?
Ну в чём тогда проблема? Ты и из родоплеменной армии можешь дезертровать. Какая разница то?
Извини, но графика там нет, только текст, там и цифр то особо нет
Какая разница, ты уже труп. Воевал бы с пацанами заодно, может и выжил бы. Тебе в детсве сказку про соломинки и веник не читали?
А выбора у тебя нет. Либо диалог либо расстрел.
А в родоплеменную я ДОБРОВОЛЬНО иду, там же мой род, хули
Можно просто не приходить на призывной пункт
За тобой придут по месту жительства, с нарядом, они же не идиоты чтобы рассчитывать на добровольную явку.
>У дезертиров очень печальная статистика, собственно, гораздо хуже чем у солдат.
Справедливости ради надо сравнивать с теми солдатами, которые остались и не дезертировали в тех же условиях, а не со средним по больнице, хотя, конечно, кого ебёт?
То
есть ты отказываешься от выполнения договора :)
А какой маладец)
Значит надо в лес бежать
Так тебе про это и говорят. дурашка.
Забавно, все эти анкаподауны не учитывают, что ресурсы ограничены
на ходу меняем условия, пусть график несет
Короче административки нет при анкапе, я правильно понял?
Нахуй мне их вычлинять оттуда? К тому же определить и обосновать потери до 20 века сложно - доказательств почти нихуя. Если брать 20 век - то винить в междоусобных войнах тех же африканцев можно в какой то мере и белого человека вынудившего последних к работорговле и перекроившего естественные границы племен, например.
:3
Да, никаких штрафов за распитие
Тебя поймают по дороге в лес, или когда ты выйдешь из лесу за жрат. Но тогда сразу к стенке. Либо ты просто сдохнешь в лесу сам.
А ещё нет нормально охраняемой границы, так ведь?
И так. Мы выяснили что анкаповец с радостью помрёт за тотем вождя. А потом он спрашивает почему анархо общества скатываются в бесконечное насилие.
Где анон бггг?
Ну и умру, они ж враги, хули делать
Вообще-то это в пользу анкапа говорит, не?
То есть если в 3 ночи возле моего дома будет орать пьяное быдло, то что делать?
>Строители с асфальтоукладчиками.
То есть вся твоя теория укладывается в укладку асфальта.
Тебе сколько лет сынок?
Ай ай ай. В одностороннем порядке изменяем контракт? ай ай.
Судя по написанному в шапке, коммунизм куда прогрессивней анкапа
Это этатист помрет за текст, анкаповец помрет за убеждения или род на крайняк
Дезертировать в лес.
разогнать самому
>анкаповец помрёт за тотем вождя
Я так и написал.
Похуй мне на их войну за сектора влияния под соусом ЗА НИЗАВИСИМОСТЬ.
Любой мой ущерб от их войны это невыполнение условий контракта с их стороны. Как там в комиксах приключения анкапа рисуют? Неустойка, суд, разрыв, новый исполнитель. идеально да? Это все слишком сложно для рабского этатиста, проще в могилку залезть, а потом дидом на палке стать.
Я бы задал другой вопрос - если 3 часа ночи, а речка под окнами светиться потому что вон та фабрика (которая купила речку) хуячит туда радиоактивные отходы, то что делать?
Нельзя, это насилие и это нарушает NAP, за них впишется их ЧОП.
род - не тотем
Зачем это надо чопу?
Разумеется. А еще в пользу анкапа говорит то, что при нём люди решают все вопросы меюду собой наниманием бандитов)
У них договор же.
Так за тотем же мрём. За вождя и дедов.
С пьяным быдлом? Откуда у них деньги?
Так это про этатистов, семья то из живых людей состоит
Нет, не все, а только те, которые не удается уладить по обоюдному согласию или через автоматические контракты, либо через суд.
Почему анкаповцы не хотят перезжать в самали и исландию? Там же анкап. Зачем они хотят нарушить текущий договор людей и государства РФ?
Предположим что это чеченское быдло, на меринах. И они орут под окнами, хуячат лезгинку и пристают к твоей ослице с неприличными предложениями.
Ресурс даунов и лохов условно безграничен.
Вон в треде уже опять воевать за независимось собрались, лол.
Массовые услуги ЧОП идут по тарифам "Эконом" и "Эконом+". Плюс пьяное быдло не значит нищее.
>Деды
>Живы
Анкап победил смерть!
То есть все которые сейчас решаются в суде? найс.
Какого контракта ОЧНИСЬ БЛЯТЬ ВОЙНА ИДЁТ ТЫ ПОНИМАЕШЬ ЭТО? ПИЗДЕЦ БОМБЫ ПАДАЮТ ВЕЗДЕ ЕБАШИЛОВО! Глобальная война, два огромных объединения, ты либо за этих, либо за тех, либо сам по себе один против армии. Какой контракт блять? Может ты ждёшь что тебе лично каждый ЧОП принесёт уведомление в 3 экземплярах и будет оккуратно стрелять артой так чтоб твой домик не повредить? Пиздец.
Это богатое пьяное быдло. Проблемс?
Речь о живых членах семьи, ты чего тупой то такой? Они уж всяко лучше, чем цветная тряпка и текст, хоть и самый заковыристый
>То есть все которые сейчас решаются в суде? найс.
Лол, точно также сейчас кто-то может не пожелать выполнять требования суда добровольно. И как ты думаешь, что с ним сделают?
То же самое что при анкапе, заставят выполнить решение суда. Но если нет разницы то зачем анкап?
ТАк анкап мрёт за тех кто мертвы уже.
Приедет нанятый мною чоп и его опиздюлят.
У меня один вопрос. Как решать вооружённые конфликты? Один дебил с пушкой расхуячит всю системы, шаиатель, нанявший крупный ЧОП будет шатать вообще всех.
Затем что бурный рост, свбодка, конкуренция.
Так они живы а не мертвы, ты че? А вот этатист воюет за мертвую тряпку
>Строители с асфальтоукладчиками. Только теперь они будут получать деньги напрямую от своих клиентов.
А кто их клиенты?
Те у кого есть машины?
А если нет машины то платить не нужно?
А если машина есть, а платить я всё равно не буду, а кто меня заставит?
Никак. Это норма. Деды так жили и ты живи.
Примерно такой же рост, как в темные века, скорее. То есть деградация, хаос и непрерывное мочилово из-за непонятной хуйни.
>деды
>живы
во истину победил смерть!
Против него все объединятся (нет).
Но если таки объединятся и дадут ему пиздюлей, потом это объединение будет вместо него.
Но это же МОИ деды, сечешь? А не чужая тряпка
Если все так серьезно, то можно вообще расслабится и получать удовольствие. От тебя мало что завистит, а ДВА ГОЛОБАЛЬНЫХ БЛЬШИХ ОБЪЕДИНЕНИЯ БОМБЫ ГРОБ КЛАДБИЩЕ САМИ РАЗБЕРУТСЯ.
Вопрос: нахуя это все?
Нихуя се. Ты унас рабовладелец уже. Дедами он владеет. Нихуя се. Анкап так анкап.
Змея не ту лягушку сьела.
Вот и мы у анкапов - нахуя это все, ведь пройденные уже грабли.
>пройденные уже грабли
Да вроде нет. Человечество разделено на анархические группы которые наняли себе чопы.
Ага, наняли. Уже лет так 800 как наняли, уже все поделили, всех кого могли порезать порезали, кого могли разбомбить разбомбили. Зачем заново начинать? Анкап это же как 12 век только с химическим оружием и артиллерией.
А мне кажется что сейчас тоже самое. Я же плачу Путину и его чопу что бы они приезжали и кладя хуй на частную собственность ломали дверь у соседей так как те меня затопили.
Показать, что в случае крупной войны уровня мировой никакого выбора у анкапа не остаётся и жертв меньше от отсутсвия государства не станет.
ТАк же я плачу за то что бы менты приезжали и давали пиздюлей кавказцам которые слушают музыку в 3 ночи. Они тоже иногда вызывают свой чоп, но мой чом сильнее, будь я на кавказе то может быть я б вызывал чоп не путина а кадыровский и платил им.
Так и нет никаких граблей.
Воевать не выгодно ТЧК
Выгода войны только за счет насильного обдирания общества.
В анкапе цивилам в принципе похуй на войну за мифические сферы влияния отдельного чопа или независимость очередной нитакой как фсе этатистской пидорашки.
Тебя хотябы не могилизируют и не расстреляют за отказ от могилизации.
>А если машина есть, а платить я всё равно не буду, а кто меня заставит?
Никто, но если будешь ездить по их дорогам, ты нарушаешь NAP и тебя нагибает их ЧОП.
Почему? Что их остановит?
А нахуй ему это надо.
>Интел
>монополия
Ой все, опять эти соцдеиовские школьники. Школьники конечно не знают о том что большинство процессоров - это АРМы и МИПСы, которые ебашат все кому не лень, а интел и хуй86 - это маленький манямирок на десктопах и простеньких серверах(потому что на сложненьких серверах царствуют оракл и ibm), который уже теснится АРМами
>монополия
Ой все, опять эти соцдеиовские школьники. Школьники конечно не знают о том что большинство процессоров - это АРМы и МИПСы, которые ебашат все кому не лень, а интел и хуй86 - это маленький манямирок на десктопах и простеньких серверах(потому что на сложненьких серверах царствуют оракл и ibm), который уже теснится АРМами
В машине будет коробочка которая по ГПС будет определят твой километраж и сумму, которую ты должен уплатить. Платон, короче.
>Воевать не выгодно ТЧК
Воевать не выгодно сейчас потому что у всех ядерка и мощная армия и/или они на подсосе у того кто с ядеркой и армией. Ну или ты живешь в Сирии или Афганистане, наслаждайся.
>В анкапе цивилам в принципе похуй на войну за мифические сферы влияния отдельного чопа или независимость очередной нитакой как фсе этатистской пидорашки.
Ну, до тех пор пока ему не дадут по ебалу и не заставят платит налоги.
Таких войн больше не будет.
У малых квазигосударственных субъектов не будет в одних руках достаточных ресурсов, чтобы из-за прихоти двух поехавших на мясокомбинат отправилось 50млн ватников.
Положительно обратной связи тоже не будет. Лень обеснять почему.
Ох уж это отрицание истории) Мало вас комуняки в 27м резали. Ничему не научились)
>НЕ БУДЕТ!
На африку посмотри.
Че? Какой-то педрила будет в мою машину коробочки ставить? Нахуй пошел!
Слышь. Я щас в ЧОП позвоню.
где перекат?
Коробочка, хорони ребят
Так мы же против государств. Вот это да. Анкап дорос до государства) Тред можно закрывать?
Какой перекат. У нас анкап принял государсвтенность.
>У малых квазигосударственных субъектов не будет в одних руках достаточных ресурсов, чтобы из-за прихоти двух поехавших на мясокомбинат отправилось 50млн ватников
Конечно не 50млн. Сначала будут темные века, поездки через посадки смердов (типа тебя) и мой вассал твоего вассала обоссал, потери небольшие. Потом централизация, войнушки побольше. Потом централизованные чопы разрастуться до предела и начнеться колонизация. Потом чопы устроят дикое мясо за передел колоний, и уже потом успокоятся.
А я в свой, и хуле? В моей машине не будет никаких коробочек, я ненавижу коробочки, я антикубист. Иди в пизду.
А почему анкаповцы своим идеалом государства выбрали именно феодальные государства? Вроде в этот период были самые адовые войны по любому поводу вплоть до убиения неверных, тотальное крепостничество и тд.? Как вы планируете с таким примером народ то привлечь?
А мой суд считает что это не твоя машина, а моя.
Ну вообще у них предполагается полная свобода с рыночными отношениями и дружбомагией. При нулевом развитии общества, инструментов-то нету. Примерно как хотеть засандалить по самые гланды при полном отсутствии эрекции.
Ща я тебе из РПГ в окно ебну, а мой чоп зальет твой напалмом. И вообще, видишь на мне пояс шахида? Скажи своему чопу чтобы он сосал хуи.
Ой блядь.
>Воевать не выгодно сейчас потому что у всех ядерка и мощная армия
Нет, потому что выгоднее торговать. Тупо меньше мороки.
>пока ему не дадут по ебалу и не заставят платит налоги
Зачем ему давать по ебалу? Каковы рациональные причины давать всем встречным по ебалу, чтобы потом начать сотрудничество или нарваться на ответку? Ватники, лол, вся жизнь через призму "по ебалу". Как родился, так по ебалу получил!
Ну ты глупышка. Между феодалами была конкуренция за право, кто будет тебя доить, а твою жену ебать. Конкуренция - это хорошо, это по-рыночному. А сейчас, если родился в рашке, в ней и помрёшь, феодалы вроде США и Швейцарии от тебя нос воротить будут, сплошная монополия. Монополия не твой бро
Спроси у тех кто все встречным даёт по ебалу. Может историки в курсе? Просто вот уже 12к лет все только и делают что дают друг другу по ебалу по любому поводу и без повода.
Перекат
>Нет, потому что выгоднее торговать. Тупо меньше мороки.
Выгоднее чего? Ядерной войны и точечного уничтожения твоей промышленности? Да, выгоднее.
>Зачем ему давать по ебалу?
Чтобы не выебывался.
>Каковы рациональные причины давать всем встречным по ебалу, чтобы потом начать сотрудничество или нарваться на ответку?
Чтобы быть самым сильным, с самым длинным писюном, и чтобы все слушались.
>Ватники, лол, вся жизнь через призму "по ебалу". Как родился, так по ебалу получил!
Будто у неватников по-другому было. Ватники на деревьях жили когда швитые друг другу по ебалу давали.
>Чтобы быть самым сильным, с самым длинным писюном, и чтобы все слушались.
Так и так слушаться будут, лол. Этож цивилы. А еще им похуй на размер твоего писюна, накаждий писюн найдется и гайка с подвывертом.
>Так и так слушаться будут, лол. Этож цивилы.
Не, конечно если без по ебалу слушаются то эффективнее по ебалу не давать, это дело ясное.
>А еще им похуй на размер твоего писюна
На самом деле всем похуй на размеры писюна, не похуй тем кто всем по ебалу дает, потому он и дает, ему кажется что если всем дать по ебалу то писюн больше станет.
>накаждий писюн найдется и гайка с подвывертом.
Скорее другой озабоченный размером писюна.
>верить в левацкие бредни
>не быть анкапом
1. Что такое анкап?
Анкап - анархо-капитализм. Политическая философия, утверждающая незаконность существования государства, необходимость свободного рынка и уважения частной собственности.
2. В чём отличие анкапа от либертарианства?
Анкап является наиболее радикальной частью либертарианства, куда помимо него входят агоризм и минархизм.
3. Кто будет строить дороги?
Строители с асфальтоукладчиками. Только теперь они будут получать деньги напрямую от своих клиентов, вместо усложнённой схемы: клиент -> налоги в бюджет -> выделение денег -> строительство.
4. Но я и так уже плачу налоги за дороги. Не вижу смысла менять налог на плату строителю напрямую.
Замена налога на добровольную плату желательна, так как частные фирмы ты можешь нанимать и увольнять, с ними возможна обратная связь. Для госфирм ты всегда "неклиент". Другая особенность госуслуг в том, что они постоянны и от них невозможно законно отказаться. Чиновник не слезет с твоей шеи никогда, бесконечный ремонт сошедшего по весне асфальта это его хлеб.
5. А кто ограничит охуевшего монополиста?
Его не придётся ограничивать, поскольку на свободном рынке не существует протекционистских монополий, он на то и свободный. Естественные монополии в теории возможны, но они крайне нестабильны. Им приходится работать в слепую, не зная что происходит у конкурентов и чего хотят потребители. В результате любой талантливый стартапер забирает у монопольки долю рынка, процент за процентом, как это было с IBM и Microsoft.
6. Ты говоришь монополька невозможна? А вот я сговорюсь с другой фирмой и стану шатать твой "свободный" рынок.
Заговорщики не дураки. Они быстро убегут от тебя, когда сговор станет убыточным. Если подомнёте часть рынка и поднимете цену шапок со 100р до 500р, люди станут заказывать их по 400р с другого конца земли. Чтобы захватить мировой рынок с современным уровнем глобализации, тебе нужно быть господом богом.
7. Тогда я стану демпинговать цены, отвоюю рынок и внезапно задеру на нём цены.
Пока ты будешь демпинговать, я буду считать тебя хорошим, но не очень умным предпринимателем, даже что-нибудь у тебя куплю. Когда придёт время задирать цены, я буду подавать тебе милостыню на площади. Исход успешного демпинга это банкротство предприятия.
Архив
7й: http://arhivach.org/thread/250657/
6й: http://arhivach.org/thread/250615/
5й: http://arhivach.org/thread/250469/
4й: http://arhivach.org/thread/250383/
3й: http://arhivach.org/thread/249515/
2й: http://arhivach.org/thread/249311/
1й: http://arhivach.org/thread/249306/