а ещё там про маю пуританщину после коей на учёте в психушке как аманьяк нынче)
Не думал в США перекатиться? Там бы ты смог реализовать все свои таланты.
элементарный акрабатичиский прыжок - фляк про коий куча в биогарфии каторый не поулчался и вводил в суицидную депресию паралельно ненужности девкам инцеслькой)
Чел тебе бы книги писать
я уже кучу напесал) всем пох) никто не дал сексу)
шиза?)
Эти последние две были из двора Серебряковой, который я всегда видел из окна моего зала. Точнее Наташа приходила туда, как помнится, из дома Халтурина двенадцать, а Настя была здешняя, из дома Льва Кассиля двадцать, на который смотрели окна нашей маленькой комнаты и зала. Вот они часто были там на игровой площадке, а так же туда выходила Серебрякова. Я их наблюдал в видеокамеру и театральный бинокль который у меня был.
Я уже видел что в контактировании с девочками лишь в заведениях, где ты под контролем взрослых, типа школы и площадки, нет никакой ценности. Для межполовых интриг, без которых я изнемогал, нужна была полностью неформальная обстановка, без всяких взрослых. Нужно было оказаться в том дворе. Во-первых, отпустив Катю Ильину, я помешался на Серебряковой - постоянно перед засыпанием теперь представлял своё с ней уединение, у меня, несмотря на то что уже где-то через неделю того июня в реальности она уже знала что я по ней загонялся, на полтора года застрянет фантазия что мы с ней сидим на скамейке в парке сзади музыкалки и признаёмся друг другу в любви и целуемся. Но во-вторых, я был настолько же не прочь оказаться в том дворе даже в компании лишь Насти и Наташи из-за чисто сексуальной озабоченности. И вот поэтому и не мог просто так туда пойти. Серебрякова была легальным интересом, всё ещё по-Ералашу, с ней я воспринимал себя главным и поэтому я мог допустить чтобы мама узнала о моём увлечении ею, я и дал ей понять почти сразу же. Но те другие две девочки для меня были все про письки и секс, и совсем чужие в отличии от Серебряковой и поэтому с ними был сразу я-мамий тупик. Я не мог позволить чтобы мама даже увидела меня с ними, я ей ничего про них никогда не рассказывал. Да и интерес к Серебряковой я мог показывать маме лишь до определённой степени, поскольку я всё-таки хотел с Серебряковой и секс тоже, тем более я уже знал что романтические желания ведут к этому, а я, по уже не раз рассказанным тут причинам, не мог допускать чтобы мама знала что я хотел секса, это было сразу «нэ кэ тэ эс эм» - некомфортная тема с мамой. К этому времени, узнав про секс, как я думал, уже почти всё основное, если возникали какие-то ситуации или разговоры на тему него, я перед мамой чаще уже лишь делал вид что мне это всё смешно, что я считаю это глупостью и никогда этим заниматься не буду. Всё меньше задавал вопросы на тему секса, а после того как узнаю про обычный онанизм – прекращу почти полностью.
Эти последние две были из двора Серебряковой, который я всегда видел из окна моего зала. Точнее Наташа приходила туда, как помнится, из дома Халтурина двенадцать, а Настя была здешняя, из дома Льва Кассиля двадцать, на который смотрели окна нашей маленькой комнаты и зала. Вот они часто были там на игровой площадке, а так же туда выходила Серебрякова. Я их наблюдал в видеокамеру и театральный бинокль который у меня был.
Я уже видел что в контактировании с девочками лишь в заведениях, где ты под контролем взрослых, типа школы и площадки, нет никакой ценности. Для межполовых интриг, без которых я изнемогал, нужна была полностью неформальная обстановка, без всяких взрослых. Нужно было оказаться в том дворе. Во-первых, отпустив Катю Ильину, я помешался на Серебряковой - постоянно перед засыпанием теперь представлял своё с ней уединение, у меня, несмотря на то что уже где-то через неделю того июня в реальности она уже знала что я по ней загонялся, на полтора года застрянет фантазия что мы с ней сидим на скамейке в парке сзади музыкалки и признаёмся друг другу в любви и целуемся. Но во-вторых, я был настолько же не прочь оказаться в том дворе даже в компании лишь Насти и Наташи из-за чисто сексуальной озабоченности. И вот поэтому и не мог просто так туда пойти. Серебрякова была легальным интересом, всё ещё по-Ералашу, с ней я воспринимал себя главным и поэтому я мог допустить чтобы мама узнала о моём увлечении ею, я и дал ей понять почти сразу же. Но те другие две девочки для меня были все про письки и секс, и совсем чужие в отличии от Серебряковой и поэтому с ними был сразу я-мамий тупик. Я не мог позволить чтобы мама даже увидела меня с ними, я ей ничего про них никогда не рассказывал. Да и интерес к Серебряковой я мог показывать маме лишь до определённой степени, поскольку я всё-таки хотел с Серебряковой и секс тоже, тем более я уже знал что романтические желания ведут к этому, а я, по уже не раз рассказанным тут причинам, не мог допускать чтобы мама знала что я хотел секса, это было сразу «нэ кэ тэ эс эм» - некомфортная тема с мамой. К этому времени, узнав про секс, как я думал, уже почти всё основное, если возникали какие-то ситуации или разговоры на тему него, я перед мамой чаще уже лишь делал вид что мне это всё смешно, что я считаю это глупостью и никогда этим заниматься не буду. Всё меньше задавал вопросы на тему секса, а после того как узнаю про обычный онанизм – прекращу почти полностью.
Потом был другой день, это был вечер, часов семь-восемь, я шёл с мамой по Льве Кассиля домой со стороны Горького, она там кого-то встретила и остановилась разговаривать посреди тротуара, я понял что это надолго, так бывало, и пользуясь этим сказал что пойду на турники. Учитывая что она разговаривала у неё, я думал, не будет лишнего внимания задумываться почему я пошёл именно в тот дальний двор, а не например ближайшие турники рядом с местом где отец долбанулся головой. Ну на крайний случай было можно прямо объяснить тем что хотел последить за Дашей, о моих слежках за Ильиной, Ермаковой же было известно. Главное было только не допустить чтобы мама подумала что я кого-то хочу сексуально.
Это было супер рискованно идти в тот двор один, впервые я шёл туда один, вдруг там будут какие-то пацаны и мы подерёмся, я расплачусь на глазах у девочек и пизда всему. Идти в чужой двор было прям нарушением территориальности - какого фига мне там надо, что я там забыл? Там у местных поэтому были все причины до меня доебаться. Да и даже как контактировать с теми девочками, если они там будут, я не представлял. Ну и вот я пришёл, там были все, и Даша. Я начал якобы тренировать какие-то простые соскоки и подтягиваться. Ничего не произошло, ко мне никто не доебался, но и я ни с кем не говорил. Просто было особенное новое чувство что я наконец-то так близко к своей возлюбленной, без всяких Гужиков и Артёмов, и точно вне всякого поля зрения своих взрослых, ведь мама была не в квартире чтоб увидеть из окна. Недолго там пробыв, я потом ходил к маме где она стояла и до сих пор болтала и потом возвращался в тот двор снова, но Даши уже не было.
это даша из десткой бяграфии если что)
Это было супер рискованно идти в тот двор один, впервые я шёл туда один, вдруг там будут какие-то пацаны и мы подерёмся, я расплачусь на глазах у девочек и пизда всему. Идти в чужой двор было прям нарушением территориальности - какого фига мне там надо, что я там забыл? Там у местных поэтому были все причины до меня доебаться. Да и даже как контактировать с теми девочками, если они там будут, я не представлял. Ну и вот я пришёл, там были все, и Даша. Я начал якобы тренировать какие-то простые соскоки и подтягиваться. Ничего не произошло, ко мне никто не доебался, но и я ни с кем не говорил. Просто было особенное новое чувство что я наконец-то так близко к своей возлюбленной, без всяких Гужиков и Артёмов, и точно вне всякого поля зрения своих взрослых, ведь мама была не в квартире чтоб увидеть из окна. Недолго там пробыв, я потом ходил к маме где она стояла и до сих пор болтала и потом возвращался в тот двор снова, но Даши уже не было.
это даша из десткой бяграфии если что)
умераю) никогда не было секса) а у других было)
ну тебя определенно кто то должен спасти, а то ведь умрешь же и не родишься больше( но всем пох видимо)
Никита Капернаумов как тот самый одноклассник, который с младших классов грозится себя убить, а потом доживает до седых лет
не ссыти) сигану как ток допешу биу). щас визуальный аддишн делаю одельны конал) про инцельское детсво и ад)
делай брат, делай!!!
ох гагвйа по почка
пиздец ты Хантер Томпсон
Почему у такого чедяры нет секса? Это тролинг какойто?
я скоро умерю)
есть первая без цензуры?
Никитос, респект за Говнилиум - Золотой Дождь.
Более эпичного и меланхолично прекрасного дума я еще никогда не слышал.
Более эпичного и меланхолично прекрасного дума я еще никогда не слышал.
кусок про бутылки (эт к слову как зарабаотать многа денег кое обсжудале в рпошлом треде. в 2004ом особена будет мноаг пра это):
Большинство дней по вечерам -- я просто не помню же конкретных событий и поэтому не упоминаю, но надо иметь ввиду -- я был в парке и на набережной. До сих пор в основном это всё были прогулки с родителями. Это была традиция с детства, мы по пути покупали мороженое, постоянно шутили, в дни потеплее уже пробовали занырнуть на бетонном спуске. Только я уже постоянно отделялся от них и собирал бутылки. Они сидели там на бетонном спуске или где-нибудь на скамейке в парке, пили пиво, а я уходил с пакетом в окрестности. Бутылки стояли на бордюрах, на асфальте у скамеек. Их специально так оставляли для собирателей. Собирали в основном полу-бомжи, нескольких я уже помнил. Они залазили даже в урны. Я до такого не доходил, только не из-за позорности, а потому что думал что чем-нибудь могу заразиться.
В течении прошедшего учебного года, вместе с презервативами, я узнал о Спиде и всей этой теме. Я теперь знал что если я, со своими часто поцарапанными от Мурки руками и с пальцами в невротических заусенцах, даже прикоснусь к спидному презервативу или наркоманскому шприцу, то мне пизда.
Пока собирал, фоном шла пропитка моих ушей повсюду игравшей музыкой, теми песнями, перечисленными в начале лета. Ну и конечно же я косился на девушек, которых там были кучи.
Точка приёма стеклотары вечером была уже закрыта, поэтому, когда родителей уже заедали комары, а мой пакет, а вскоре и два пакета в каждую руку, были заполнены и было уже не утащить – и потому, чтобы утащить больше, я предпочитал выходить без велосипеда -- мы шли домой и я как всегда нёс туда весь свой улов, складировал в предбанник и раз в несколько дней несколькими ходками носил сдавал на Льве Кассиля. Иногда, когда весь улов домой было не утащить, я стал оставлять бутылки до следующей прогулки под теми серо-зелёными ёлками в газоне возле пункта милиции.
Мне становилось всё неудобней быть с родителями в парке по вечерам, ведь там к темноте начинались все эти любовные сцены, некуда было отвернуться от голых животов, да и половина песен была про половую жизнь и я уже не мог их не понимать. Мне приходилось без умолку болтать, напевать что-нибудь своё и всячески делать вид что меня всё то не интересует.