Митрополит был человеком мудрым. Он понимал, что эпидемия чумы – не лучшее время для подобного массового перфоманса, и приказал безобразие прекратить. Решение нашлось не очень эстетичное, но дешевое и практичное: икону убрать в храм, народ разогнать, а деньги отдать детям в Воспитательный дом. Генерал Еропкин тихо намекнул, что икону-то лучше не трогать, а вот деньги его солдаты сейчас опечатают и заберут – дело привычное.
Очень скоро пришедших за деньгами солдат хорошенько избили, а после толпа с криком «Богородицу грабят» побежала искать митрополита Амвросия, чтобы задать ему несколько интересных вопросов.
По дороге им встретился Кремль, и вооруженный народ с радостью сломал и перевернул в Чудовом монастыре всё, что ломалось и переворачивалось.
Особенно досталось подвалам, где купец Птицын хранил запасы вина: напиток был героически побежден толпой.
Амвросий, понимая, что часики тикают, попросил у градоначальника билет за город. Но билеты у генерала закончились, а вот солдат было навалом. Поэтому он выделил митрополиту конного офицера, но познакомиться с объектом охраны тот не успел: толпа уже ворвалась в Донской монастырь.
Амвросий отдал все ценности своему племяннику, приобщился святых тайн, переоделся в простое монашеское платье и спрятался на хорах.
Бунтовщики на всякий случай в церкви сперва перевернули всё вверх дном, осквернили алтарь и опрокинули престол. А потом сломали замок на хорах, но Амвросия там не нашли. В общем-то они так бы и ушли, если бы какой-то мальчишка не заметил ноги и платье несчастного мученика, торчащие из укрытия. Архиерея вытащили на улицу и призвали к ответу. Тот был, как мы уже говорили, человеком мудрым и, казалось, сумел достучаться до сердец и умов бунтовщиков. Но тут случилось непредвиденное.
Из соседнего кабака вышел пьяный дворовый человек Василий Андреев, который с криком «Что вы его слушаете, он же колдун!» ударил несчастного колом в щеку, а дальше митрополита уже добила толпа.
Покончив с архиереем, люди двинули решать вопросы к генералу Еропкину, но тот уже собрал войско и убедительно попросил толпу одуматься. Толпа одумываться не хотела, за что получила предупредительный холостой выстрел из орудий. Поняв, что пули их не берут, а значит, дело их – правое и богоугодное, граждане пошли в атаку, на что пришлось отвечать уже выстрелами боевыми, на чём чудеса бессмертия и закончились. Впоследствии кого-то из выживших бунтарей повесили, кого-то отправили на каторгу, кого-то высекли в педагогических целях. Так постепенно с любовью к публичному толкованию вещих снов и покончили.
Чума начала отступать к холодной осени, а Москву передали графу Орлову. Граф лично контролировал работу больниц, качество лечения и пищи, утешал страждущих. Люди утешениям внимали, но на всякий случай все-таки подожгли Головинский дворец, где остановился Орлов.
К ноябрю 1771го с чумой в Москве было вовсе покончено. Граф триумфально вернулся в Петербург. К его возвращению была выбита медаль в честь победителя эпидемии, но награду Орлов принять отказался из скромности. Больше никаких геройств он не совершал, и прожил еще 12 лет в относительном покое, периодически пытаясь жениться на своей двоюродной сестре, чему весьма противились чиновники.
Вскоре все ужасы чумы забылись, а страна зажила своей увлекательной, непростой жизнью.
Тут и сказке конец, а кто слушал – молодец.
Очень скоро пришедших за деньгами солдат хорошенько избили, а после толпа с криком «Богородицу грабят» побежала искать митрополита Амвросия, чтобы задать ему несколько интересных вопросов.
По дороге им встретился Кремль, и вооруженный народ с радостью сломал и перевернул в Чудовом монастыре всё, что ломалось и переворачивалось.
Особенно досталось подвалам, где купец Птицын хранил запасы вина: напиток был героически побежден толпой.
Амвросий, понимая, что часики тикают, попросил у градоначальника билет за город. Но билеты у генерала закончились, а вот солдат было навалом. Поэтому он выделил митрополиту конного офицера, но познакомиться с объектом охраны тот не успел: толпа уже ворвалась в Донской монастырь.
Амвросий отдал все ценности своему племяннику, приобщился святых тайн, переоделся в простое монашеское платье и спрятался на хорах.
Бунтовщики на всякий случай в церкви сперва перевернули всё вверх дном, осквернили алтарь и опрокинули престол. А потом сломали замок на хорах, но Амвросия там не нашли. В общем-то они так бы и ушли, если бы какой-то мальчишка не заметил ноги и платье несчастного мученика, торчащие из укрытия. Архиерея вытащили на улицу и призвали к ответу. Тот был, как мы уже говорили, человеком мудрым и, казалось, сумел достучаться до сердец и умов бунтовщиков. Но тут случилось непредвиденное.
Из соседнего кабака вышел пьяный дворовый человек Василий Андреев, который с криком «Что вы его слушаете, он же колдун!» ударил несчастного колом в щеку, а дальше митрополита уже добила толпа.
Покончив с архиереем, люди двинули решать вопросы к генералу Еропкину, но тот уже собрал войско и убедительно попросил толпу одуматься. Толпа одумываться не хотела, за что получила предупредительный холостой выстрел из орудий. Поняв, что пули их не берут, а значит, дело их – правое и богоугодное, граждане пошли в атаку, на что пришлось отвечать уже выстрелами боевыми, на чём чудеса бессмертия и закончились. Впоследствии кого-то из выживших бунтарей повесили, кого-то отправили на каторгу, кого-то высекли в педагогических целях. Так постепенно с любовью к публичному толкованию вещих снов и покончили.
Чума начала отступать к холодной осени, а Москву передали графу Орлову. Граф лично контролировал работу больниц, качество лечения и пищи, утешал страждущих. Люди утешениям внимали, но на всякий случай все-таки подожгли Головинский дворец, где остановился Орлов.
К ноябрю 1771го с чумой в Москве было вовсе покончено. Граф триумфально вернулся в Петербург. К его возвращению была выбита медаль в честь победителя эпидемии, но награду Орлов принять отказался из скромности. Больше никаких геройств он не совершал, и прожил еще 12 лет в относительном покое, периодически пытаясь жениться на своей двоюродной сестре, чему весьма противились чиновники.
Вскоре все ужасы чумы забылись, а страна зажила своей увлекательной, непростой жизнью.
Тут и сказке конец, а кто слушал – молодец.
Спасибо, годнота.
>Эпидемия чумы 1770—1772 годов
Нехуй было делить Речь Посполитую. Все беды русни от их же собственных лействий.
Нехуй было делить Речь Посполитую. Все беды русни от их же собственных лействий.
>Из соседнего кабака вышел пьяный дворовый человек Василий Андреев, который с криком «Что вы его слушаете, он же колдун!» ударил несчастного колом в щеку, а дальше митрополита уже добила толпа
Типичная пидораха
Это же местный понасенков был. Погугли, дешевка.
Врачи тогда решили, что занесли её из Турции. Дескать, зараженная шерсть попала на суконный двор, и пошло-поехало. Обыватели, как водится, медикам не верили и придерживались своего мнения.
Тем не менее люди начали внезапно для себя помирать. Началось с того, что один деятель привел с собой больную женщину на Рождественский корпоратив на фабрику. Вскоре женщина умерла, а чума стала разноситься из дома в дом. Так, с 1 по 9 марта в Москве умерло 130 человек. Народ был перепуган и подавлен: что делать - непонятно.
Властям было тоже страшно и непонятно, поэтому московский главнокомандующий граф Салтыков на всякий случай сбежал из Москвы в деревню. За ним город (также на всякий случай) покинули полицейские и военные. Начались грабежи. Грабители, судя по всему, чумы не боялись, но от смерти это их не спасало. По словам очевидцев того времени, народ стал помирать тысячами ежедневно.
По опустевшим улицам ездили «мортусы». Мортусами называли специально обученных людей, которые собирали особыми крюками тела умерших по улицам, вытаскивали их из домов, и складывали на свою телегу. С марлевыми масками уже тогда был дефицит, поэтому возчики защищались длинными плащами и подручными средствами. Однако мортусы, в отличие от чумы, быстро заканчивались, поэтому было решено пополнять ряды героев-смертников из числа каторжников и приговоренных к смерти преступников.
Но были и те, кто успел самоизолироваться.
Например, в семье будущего профессора Страхова эффективно окуривали всех пришедших к воротам дымом от костра из навоза, и на двор не пускали. Гости кашляли, но не возражали.
Когда первый шок от происходящего прошел, в Москву стали возвращаться представители власти. Стали думать о чумной больнице.
До китайцев с их супер-технологиями и скоростью строительства в чистом поле оставалось еще лет двести с гаком, поэтому решили не ждать, а немедленно устроить госпиталь в Николо-Угрешском монастыре, что до сих пор стоит в подмосковном Дзержинском.
Больниц становилось всё больше и больше. Умерших хоронили не возле церквей, как раньше, а где-то за городом, но находились несознательные граждане, которые закапывали своих усопших соседей прямо в садах или погребах, чем только ухудшали эпидемиологическую обстановку.
Постепенно стали налаживать кризисный быт и снабжение. Назначили дружинников, начали охранять улицы. На каждой большой дороге организовали торговые точки. Сельские жители привозили туда продукты, а горожане по очереди их покупали. Покупателям было запрещено близко подходить к продавцам, а деньги в целях дезинфекции при передаче окунались в уксус.
Вроде как жизнь стала устаканиваться, но не тут-то было.
Несмотря на жёсткий мор и прочие страсти, находились сильные и независимые люди, которые банально не верили, что им что-то грозит.
Кто-то наверняка считал, что чума – происки то ли американцев, то ли китайцев, кто-то убедительно доказывал, что всё это сделано специально, чтобы мировая закулиса решила какие-то свои закулисные дела… В общем, один такой свободомыслящий умник как-то поехал из Москвы в родное село Пушкино. А чтобы с пустыми руками домой не приходить, купил жене в Москве кокошник. Дорого-богато, всё как мы любим. Ехал и радовался своей находчивости. Дескать, «Жена увидит – ахнет». От этого подарка жена «ахнула» довольно быстро вместе со всей семьей, а вскоре и целое село полностью лишилось своих обитателей, о чём подробно пишет историк Пыляев в книге «Старая Москва».
От купленного в Чернигове кафтана вымер город Козелец. Но отдельные сильные, независимые личности как считали чуму мировым заговором или мифом, так и продолжали до самой смерти упрямо считать.
Графа, что сбежал из вверенной ему Москвы, императрица уволила. Невзирая на все его прежние боевые заслуги. Город передали генералу Еропкину, а тот решил закрыть Москву на карантин, чтобы зараза не пошла дальше. Особенно боялись за Петербург. От Питера до Москвы по всем объездным дорогам расставили свирепых солдат, и велели никого не пускать. Умели люди, могли.
Тем не менее, мор продолжался. Пустели улицы и дома. Разговоры о всемирной закулисе и китайском биологическом оружии порой не доходили до конца – собеседники не доживали. Москва в ту пору выглядела неважно: пустые улицы, пустые дома, трупы на дороге, вопли осиротевших детей и унылый погребальный звон колоколов. Мортусов с их крючьями уже не хватало, хотя, казалось, преступников и каторжан в России можно было поставлять бесконечно.
Но тут пришла новая беда. Народ, устав от сидения на карантине, пришел к выводу, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, и решил потусоваться в коллективе.
Место сбора было выбрано почти стихийно: возле церкви у Варварских ворот (что стоит и поныне). Хедлайнером ивента стал некий фабричный, которому приснился сон. А вы понимаете, что несмотря на отсутствие интернета источников проверенной информации было мало, а вот фейков – примерно как сегодня у вас в ленте.
Так вот, во сне этому фабричному явилась Богородица. Она сообщила по секрету, что ее образу, что в этой церкви, уже тридцать лет не ставят свечей, поэтому и мор.
Вооруженный этим знанием, взволнованный горожанин устроил стендап прямо у храма, а особо впечатлительные зрители решили здесь же и собрать денег на «всемирную свечу», и таким образом эпидемию прекратить. Ну и шоу началось: Пыляев тут рассказывает, что священники побросали церкви, расставили аналои и стали служить молебны. Икону вытащили и водрузили где-то высоко наверху. Народ по какой-то невесть откуда взявшейся лестнице стал к ней лазить и ставить свечи… В итоге информация о мероприятии дошла до митрополита Амвросия.